друг друга на спор.
пока ты не окажешься под столом.
ответил:
предложение соперничества. - Да ну? Не может быть.
существования водителя, даже глазами не отреагировал. Он так и сидел,
уставившись на эстраду, как в бездну.
заказал, и через несколько минут официант выставил перед ними третий заход
- снова три напитка. На этот раз шофер остановил его. Он шутливо, как бы
подразумевая, что говорит и за Кавинанта, указал пальцем на третьего
мужчину и сказал:
вперед. - Презрение, казалось, сжало его лицо. - Ходит сюда каждый вечер
просто посмотреть на нее и напиться до ослепления.
освещение, и на переполненный клуб опустилась пелена тишины и ожидания. И
вот в этой тишине сидящий с ними за столиком мужчина тихо пробормотал:
"Моя жена".
него музыканты занимали свои места - небольшой ансамбль, небрежно одетый.
печально представлять вам нашу малышку, потому то она сегодня с нами в
последний раз - во всяком случае, ее долго не будет. Она уезжает отсюда
туда, где знаменитости становятся все известнее. Мы здесь, в "Двери",
долго не забудем ее. Вспомните, как мы слышали ее в первый раз. Леди и
джентльмены, мисс Сьюзи Терстон!"
руках микрофон. На ней был костюм из кожи - юбка, которая оставляла
открытой большую часть ног, и жакет без рукавов с бахромой на груди,
которая подчеркивала ее формы и их колыхание. Ее светлые волосы были
коротко подстрижены, глаза были темные, обведенные запавшими кругами, как
в синяках. У нее была полная и располагающая фигура, но лицо противоречило
этому: вид его был как у заброшенного беспризорного. Чистым хрупким
голосом, который годился бы для мольбы, она с вызовом спела серию любовных
баллад так, как если бы это были песни протеста. Аплодисменты после
каждого номера были громкие, и Кавинант содрогался при их звуке. Когда
серия песенных номеров была закончена и Сьюзи Терстон удалилась на
перерыв, он был уже в холодном поту.
моральная поддержка. С видом отчаяния, он опять позвал официанта сделать
еще заход. К его облегчению, официант принес напитки скоро.
сказал:
товарищей по столу. Он снова с болью пробормотал: "Моя жена".
сидящем рядом человеке, но прежде чем он мог отвлечь его, тот продолжил:
осмысленности. Насколько он мог сказать, их компаньон - без сомнения
счастливо или по крайней мере прочно женатый, и без сомнения бездетный -
каким-то образом возымел безнадежную страсть к беспризорного вида женщине
у микрофона. Такое случается. Раздираемый ожесточенной верностью и упрямой
необходимостью, он не мог ничего поделать, кроме как мучиться в поисках
облегчения, напиваясь до бесчувствия, глядя на то, что он желал, но чего
не мог и не должен был иметь.
комментариями шофера. Но великан почти сразу же продолжал:
что он точно такой же, как и все вокруг. Почему же ему быть
одним-единственным в своем роде - ты понимаешь, что я имею в виду? Вот что
думает этот гад. Честное слово, приятель. Я его описал таким, как есть. -
Когда он говорил, его грубое лицо маячило перед Кавинантом, как груда
булыжников. - Вот что он делает: он слоняется, где его не знают, скрывает
о себе правду, так что никто не знает, что он болен. Таким образом он
распространяет ее, и никто об этом не знает, и поэтому он осторожничает, а
потом вдруг - у нас эпидемия. От чего Кавинант смеется до безумия. Он все
делает назло, говорю тебе. Поверь моему слову. Ни с кем не здоровайся за
руку, если ты не знаешь парня.
Кавинант решительно сказал:
людьми? Вы когда-нибудь испытывали одиночество - вести эту колымагу
одному, час за часом? Может, этот Томас Кавинант просто не может больше
жить, не видя время от времени человеческих лиц? Об этом вы не думали?
беспокоить приличных людей? Сам подумай.
по-твоему, делаю? Ты думаешь, мне нравится это, быть вот таким?" Гримаса,
которую он не мог сдержать, перекосила его лицо. Закурив, он помахал
официанту - принести еще. Казалось, что алкоголь действует в
противоположном направлении, усиливая его напряжение, а не снимая его. Но
он был слишком рассержен, чтобы задаваться вопросом, пьянеет ли он или
нет. Воздух шумно клубился вокруг клиентов "Двери". Людей, которые сидели
вокруг, он воспринимал как засевших в засаде юр-вайлов.
аргументы шофера. Но его остановило то, что свет стал гаснуть перед вторым
выходом Сьюзи Терстон.
заплетаться. Что бы он там ни пил, оно на него все-таки действовало.
ламп. Под ворчливый аккомпанемент своего ансамбля она придала своему
голосу оттенок страдания и спела о неверности мужчин. После второго такого
же номера из темных провалов ее глаз катились медленные слезы.
сожалел, что не пьян. Ему хотелось забыть бы и людей, и свою уязвимость, и
упорную борьбу за выживание - забыть и рыдать.
белое горло мерцало в свете огоньков, она спела песню, которая
заканчивалась словами:
аудитория упорно жаждала ее боли. Кавинант не мог больше терпеть.
Подгоняемый шумом, он бросил несколько долларов - он был не в силах
считать - на стол, и отодвинул стул, чтобы бежать отсюда.
певицы. Неожиданно она обратила на него внимание. Раскрыв объятия, она
радостно воскликнула:
Свет сюда! На него! Берек! Берек, милый! - Горячая волна света из-за сцены
затопила Кавинанта. Пригвожденный ярким светом, он повернул лицо к певице,
часто моргая, с болью в глазах от страха и гнева.
старого друга, дорогого мне человека. - Сьюзи Терстон была нетерпелива и
взволнована. - Половине песен, которые я знаю, научил меня он. Люди, это -
Берек. - И она начала хлопать ему, а затем сказала: - Может быть, он нам
споет. - Публика добродушно присоединилась к ее аплодисментам.
все свои усилия контролировать себя, он посмотрел на ту, которая его
предала, с лицом, полным боли. Аплодисменты отдавались у него в ушах,
доводили его до головокружения.
откровения, зажегся полный свет. Сквозь невнятное бормотание и шорохи
публики щелкнул уверенный голос:
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Корнев Павел
Афанасьев Роман
Буркатовский Сергей
Витковский Евгений