выпускал из рук. Заодно, раз уж он оказался у письменного стола, стоило
уточнить по календарю дату хенлея. Затем выбрал клюшку в сумке для гольфа
(она лежала в углу кабинета) и начал практиковаться в подаче с метки -
колышка, поставленного среди ковра.
должен лелеять свои способности руководителя. И потому всю текучку
перекладывал на плечи секретарши, мисс Фрам, а сам целиком посвящал
рабочий день тому, чтобы сохранять форму. Он придерживался тщательно
составленного расписания игр, готовился к играм, смывал с себя усталость
после игр, следил, как играют другие, разговаривал об играх и продумывал
разговоры об играх. Пока мисс Фрам вкалывала в приемной - проверяла
выплату денег служащим, нанимала новых лаборантов, препиралась с
представителями профсоюза, боровшимися за равноправие в столовой, - Нунн у
себя в кабинете смазывал крикетную биту, отвлекаясь лишь, чтобы послать
мисс Фрам за билетами на полицейский чемпионат по боксу или в магазин
спорттоваров за очередной дюжиной воланов. Так он сохранял бодрость духа
до той поры, когда придется вершить дела, достойные его ответственного
руководства.
для разговоров с подчиненными. Нунн, как он часто подчеркивал, сам-то не
был кибернетиком. Большую часть жизни он подвизался на интеллектуальной
службе офицера армейской контрразведки, оттаптывал пальцы ног безвестным
смутьянам в безвестных колониях занятие, привившее ему здравые
практические навыки командования людьми и подхода к ним. В качестве
руководителя он обнаружил, что игры - тема, на которую можно поговорить со
всяким. Об играх он разговаривал со своими подчиненными-рядовыми. Об играх
он разговаривал со смутьянами при допросе, чтобы разрядить обстановку,
прежде чем оттаптывать им пальцы ног. Об играх он разговаривал со всеми
начальниками отделов в институте. Солдаты, черномазые, долгогривые
интеллигенты - все вы из одного теста сделаны. Заговори с ними об играх
сразу беспомощно умолкают.
стержнем в жизни Нунна. Нунн положил на место клюшку для гольфа и на
цыпочках прокрался по ковру к двери, сообщающейся с директорским
кабинетом. Он наклонился, заглянул в замочную скважину. Директор восседал
за столом - крупный неуклюжий мужчина за письменным столом с зеркально
отполированной и совершенно голой крышкой. Нунн всматривался в директора с
благоговейным ужасом. Массивное тело абсолютно неподвижно. Локти покоятся
на столе, ладони сцеплены, большие пальцы плотно прижаты к губам, словно
директор вот-вот издаст разбойничий посвист. Маленькие блекло-голубые
глазки на широком лице устремлены в одну точку стола - туда, где обычно
стоит держатель для авторучки. Невозможно догадаться, какие чудеса
автоматизационной, философской, кибернетической, семантической,
организационной и поистине космологической мысли свершаются в этой
массивной голове. Человек явно героических качеств, хотя каких именно -
неизвестно, ибо по отдельности они терялись в бескрайней возвышенности
целого. Собственно, одним из немногих его доподлинно индивидуальных
качеств (а вспомнить, что таковые у него имеются, стоило превеликого
труда) была фамилия, а именно Чиддингфолд.
начальниками отделов называл его "герр директор" или "большой белый вождь"
- так крайне религиозные люди покровительственно упоминают о боге и его
окружении, желая показать, что они с этой компанией на самой короткой ноге
и им нет нужды заботиться о показной почтительности. По той же причине
Нунн держался с Чиддингфолдом более или менее как с ровней. Его
жизнерадостную болтовню о свернутых шеях, разбитых коленках и выколотых
глазах Чиддингфолд неизменно выслушивал с вежливой натянутой улыбкой.
Точно так же выслушивал он и веселые служебные сплетни, которыми Нунн тоже
развлекал директора: предположения, что Ребус - на самом деле мужчина,
Голдвассер - женщина, а Хоу - существо среднего пола. Но директор только
улыбался натянутой улыбкой, и его бледно-голубые глаза кротко таращились
на солнечное сплетение Нунна.
как-нибудь проявит свое могущество. Человеком, который на деле заправляет
институтом, на деле выносит решения, он считал себя. Но в глубине души он
осознавал: власть его полноценна только потому, что исходит от молчаливого
божества, восседающего в соседнем кабинете. Без божества не стало бы ни
этой излучаемой власти, ни авторитета, на который опирается он сам и его
подчиненные. Пусть Чиддингфолд никогда не произносил ничего, кроме "доброе
утро" и "добрый вечер". Пусть он оказался бы совершенно нем или невменяем.
Пусть он даже стал бы невидимкой. Все это не имело значения, важно было
только одно: он наличествует.
в огромной голове Чиддингфолда, когда черты его лица застывают в любезной
микроулыбке. Улыбка эта была скроена на человека куда менее крупного, чем
Чиддингфолд, и оставляла широкий простор для маневрирования. Само собой,
думы, которые думает Чиддингфолд, необъятны и божественны; но, быть может,
среди них затесались соображения, неблагоприятные для веселого,
простецкого спортсмена Нунна. Порой Нунну казалось, что ему стало бы
легче, если бы в один прекрасный день блеклые глаза взглянули бы на него в
упор и Чиддингфолд сказал бы: "...чтоб ты сгорел". По крайней мере Нунн
знал бы тогда, на каком он свете. А так - приходилось нарушать расписание
игр и вот как сейчас, подглядывать в замочную скважину смежного с ним
директорского кабинета, надеясь застать Чиддингфолда за каким-нибудь
деянием, выдающим его истинное отношение к Нунну. Но Чиддингфолд неизменно
делал одно и тоже. Неизменно восседал за письменным столом, громоздкий и
неуклюжий, облокотясь на полированную голую крышку, подпирая большую
голову сцепленными пальцами; недвижимый, мозговитый, даже чересчур великий
для ничтожества человеческих будней.
и выпрямился. Он постучал и вошел в кабинет.
пальцев и растянув губы в микроулыбке.
полчаса назад. У одного из игроков открытый перелом большого пальца.
Говорят, пока его выносили с поля, он себе всю фуфайку кровью заляпал.
расслышал, на его лице мелькнула и тут же пропала вежливая улыбка.
начальников отделов, - продолжал Нунн, примостясь на краешке первого
попавшегося столика. - Но кое-кто из джентльменов повадился туда шастать
по пять-шесть раз за утро. Пусть я старый черствый солдафон, но мне
кажется, это уж слишком, разве что у них есть справки от врачей. Самый
злостный нарушитель - Голдвассер. И еще одно. Туда постоянно ходят низшие
служащие. У них своя отличная уборная, и они без явного поощрения не
посягали бы на уборную для начальства. Будем смотреть фактам в лицо. Я
твердо уверен, что их приглашает туда Голдвассер или, во всяком случае, не
гонит в шею, что в сущности равносильно. Да и не впервые Голдвассер дает
мне повод взять его на заметку. За этим типом нужен глаз да глаз.
сведения. Никакой реакции не было и Нунн продолжал:
поискуснее затронуть вопрос о королевском визите, чтобы не выдать
смехотворной неосведомленности, если Чиддингфолд уже в курсе.
блекло-голубые глаза ошарашенно посмотрели на Нунна.
откроет новый корпус.
не на держатель для авторучки, а в окно. Новость явно взволновала
Чиддингфолда.
Разумеется, это пока неофициально. Не люблю впадать в высокий штиль, но
мне (я ведь излагаю свое личное мнение), мне кажется, что в известной
степени это знаменует пришествие новой эры научных исследований в области
автоматики.
говоря, директор, я подумал, что это вы нажимаете кнопки.
приятелями. Опять пущена в ход так называемая элита. Мне кажется, в данном
случае в этом есть своя прелесть. Ума не приложу, как им удалось этого
добиться. Надо полагать, когда занимаешь такое положение, как Пошлак,
достаточно шепнуть словечко кому следует. Деньги по-прежнему великая сила,
никуда от этого не денешься.
почувствовал, что аудиенция подходит к концу.