сообщат о решении совета... А через неделю я получил письмо с предписанием
сдать аккордеон в контору, ведающую грузами. Ура! Я таки действительно
"культурное достояние"!
За четыре дня до старта отец пришел домой раньше обычного - он закрыл свою
контору - и поинтересовался, можем ли мы позволить себе что-нибудь
вкусненькое на обед: у нас, дескать, будут гости. Я ответил, что все о'кей,
мы даже вернем часть пайка перед вылетом.
- Сынок! - смущенно сказал отец.
- Чего? То есть - да, Джордж?
- Помнишь, что говорилось в брошюре про семьи?
- Конечно.
- Ты был абсолютно прав, но я тогда не решился тебе сказать. Теперь хочу
признаться: завтра я женюсь.
В ушах у меня зазвенело. Я не смог бы удивиться больше, если бы он меня
ударил.
Я стоял и тупо смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова. Потом
выдавил:
- Но, Джордж, это невозможно...
- Почему, сынок?
- А как же Анна?
- Анна умерла.
- Но... Но...
У меня не было слов. Я влетел в свою комнату, заперся и плюхнулся на
кровать, пытаясь собраться с мыслями.
Отец подергал за ручку, постучал в дверь, окликнул меня. Я не ответил. Он
подождал немного и ушел. Я не встал с постели. Кажется, я ревел - не из-за
отца, нет. Ревел, как после смерти Анны, когда не мог заставить себя
поверить, что больше не увижу ее. Что больше никогда она не улыбнется мне,
не скажет:
"Расти большой, Билли".
Я вытягивался в струнку, а она с гордостью смотрела на меня и гладила по
плечу.
Как он может? Как может он привести какую-то женщину в дом Анны?
Я встал, посмотрел на себя в зеркало, включил игольчатый душ и сильный
массаж. После этого мне полегчало, только в животе как-то странно
посасывало. Массажер выколотил из меня всю пыль, обдул ветерком и со
вздохом затих. Пока он жужжал, мне все казалось, что я слышу голос Анны, но
скорее всего он звучал у меня в голове.
Она говорила: "Расти большой, сынок".
Я оделся и вышел из спальни.
Отец уродовался над обедом - в буквальном смысле слова. Он умудрился
прижечь большой палец в печке - только не спрашивайте меня как. Все, что он
наготовил, кроме салата, пришлось вышвырнуть вон. Я вытащил продукты и
молча принялся за стряпню. Отец тоже не говорил ни слова.
Стол я накрыл на троих. Джордж наконец раскрыл рот:
- Поставь, пожалуйста, еще прибор, Билл. Видишь ли, у Молли есть дочь. Я
выронил вилку.
- Молли? Ты имеешь в виду миссис Кеньон?
- Да, а разве я тебе не сказал? Ах да, ты же не захотел слушать.
Старая знакомая, значит. Она работала у отца чертежницей. Дочку ее я тоже
видал - двенадцатилетняя пигалица. То, что невестой отца оказалась миссис
Кеньон, меня совсем доконало. Почему-то мне показалось это верхом
неприличия. Черт, эта лицемерка ведь была на похоронах Анны и даже имела
наглость поплакать!
То-то она так суетилась вокруг меня, когда я заходил к отцу в контору.
Небось давно уже положила глаз на Джорджа.
Я ничего не сказал. Что тут скажешь?
Когда они пришли, я вежливо поздоровался и слинял на кухню под предлогом
готовки. Странный это был обед. Отец и миссис Кеньон разговаривали друг с
другом, я что-то отвечал, когда ко мне обращались. И толком ничего не
слышал. Меня заклинило на мысли - как он мог это сделать? Пигалица пару раз
попыталась ко мне привязаться, но я быстро поставил ее на место.
После обеда отец предложил всем вместе сходить в кино. Они ушли, а я
отговорился необходимостью собрать вещи.
Голова у меня трещала от мыслей, но с какой стороны я ни пытался посмотреть
на это дело, лучше оно не становилось.
Сначала я решил, что не поеду на Ганимед, если они тоже туда намылились.
Отцу придется заплатить за билет, но я заработаю и верну ему деньги - от
них мне ничего не нужно!
А потом меня вдруг осенило, почему отец решился на женитьбу. И от сердца
чуть-чуть отлегло. Но не совсем. Больно уж высока цена.
Отец вернулся поздно и без гостей. Постучал ко мне, открыл дверь, вошел в
комнату.
- Ну, сынок?
- Что "ну"?
- Билл, я понимаю, что ты ошарашен, но ты привыкнешь.
Я рассмеялся, хотя мне было совсем не до смеха. "Привыкнешь"! Может, он и
забыл об Анне, но я-то не забуду. Никогда.
- А пока, - продолжал отец, - я прошу об одном: веди себя прилично.
Надеюсь, ты понимаешь, что вел себя по-хамски, только что в лицо им не
плевал?
- По-хамски? - изумился я. - Я же приготовил им обед! Я был с ними вежлив.
- Да, вежлив. Как судья, объявляющий приговор. И не менее дружелюбен. Надо
было наподдать тебе слегка, чтобы вспомнил, как себя ведут порядочные люди.
Думаю, на моем лице было написано, насколько я с ним не согласен.
- Ладно, что было, то прошло, - сказал Джордж. - Забудем. Поверь мне, Билл,
со временем ты поймешь, что я правильно решил. А пока я прощу - веди себя
по-человечески. Я же не призываю тебя бросаться к ним на шею, просто будь
приветливым и дружелюбным, то есть будь самим собой. Ты постараешься, да?
- Попробую. Отец, а почему ты решил преподнести мне это сюрпризом?
- Я был не прав, - смутился он. - Наверное, мне хотелось избежать
неприятных сцен: я знал, что ты заклеймишь меня как предателя.
- Но я бы смог понять, если бы ты объяснил. Я знаю, почему ты решил
жениться...
- Вот как?
- Мне сразу надо было сообразить, когда ты упомянул об условиях в брошюре.
Ты женишься, чтобы мы могли улететь на Ганимед...
- Что?!
Я растерялся.
- Но... это так, верно? Ты же сам говорил. Ты сказал...
- Я не говорил тебе ничего подобного! - Отец замолчал, набрал в грудь
воздуха и тихо продолжил: - Билл, наверное, у тебя могло сложиться такое
впечатление... Хотя это не делает мне чести. А теперь запомни раз и
навсегда: мы с Молли решили пожениться вовсе не затем, чтобы эмигрировать.
Мы эмигрируем, потому что решили пожениться. Может, ты еще слишком мал,
чтобы понять, но я люблю Молли, а Молли любит меня. Если бы я захотел
остаться здесь, она осталась бы со мной. Но поскольку я хочу уехать, она
едет тоже. Она достаточно умна и понимает, что мне необходимо окончательно
оторваться от прошлого. Тебе все ясно?
Я сказал, что вроде все.
- Тогда спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Он повернулся, и тут я не выдержал.
- Джордж!
Он остановился.
- Ты больше не любишь Анну, да? - крикнул я. Отец побелел. Шагнул ко мне,
остановился.
- Билл, - тихо сказал он. - Вот уже несколько лет я ни разу не поднял на
тебя руку. И сейчас впервые мне захотелось влепить тебе оплеуху.
Мне показалось, что он так и сделает. Я стоял и думал: если он до меня
дотронется, он будет жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Но отец вышел из
комнаты и закрыл дверь.
Я опять принял душ, просто так, и улегся спать. Около часа я ворочался,
вспоминая, как отец чуть не ударил меня, и отчаянно призывая Анну, чтобы
она подсказала, что же мне делать. Потом врубил светомузыку и смотрел на
огни, пока не заснул.
За завтраком мы не разговаривали, да и не ели почти. Наконец отец сказал:
- Билл, я хочу попросить у тебя прощения за вчерашнее. Ты не сделал ничего
такого, что могло бы оправдать мое поведение, я не имел права так
разговаривать с тобой.
- Ничего, все нормально, - ответил я и добавил: - Боюсь, я тоже наговорил
лишнего.
- Что наговорил - это полбеды. Хуже то, что ты мог так подумать. Билл, я
всегда любил Анну и сейчас люблю ее не меньше, чем прежде.
- Но ты сказал... - Я запнулся. - Нет, до меня, видно, не доходит...
- Что ж, это более чем естественно. - Джордж поднялся из-за стола. - Билл,
церемония назначена на три часа. Ты сможешь одеться и быть готовым где-то к
двум?
Я замешкался.
- Нет, Джордж, вряд ли. У меня уйма дел.
Он ничем не выдал своих эмоций.
- Понимаю, - сказал он бесстрастно и вышел. Через пару минут отец уехал из
дома. Еще через несколько минут я позвонил к нему в контору. Автоответчик
промурлыкал: "Хотите оставить сообщение?" Я не хотел. Я решил, что Джордж
заедет до трех домой, и вырядился в свой парадный костюм. Даже помазался
отцовским кремом для бритья.
Он не приехал. Я без конца названивал в контору, но в ответ слышал
неизменное: "Хотите оставить сообщение?" Тогда, стиснув зубы, я набрал
номер миссис Кеньон.
Никто не взял трубку. Там тоже никого не было. Время медленно, но неумолимо
Курылев Олег
Роллинс Джеймс
Каргалов Вадим
Семенова Мария
Бажанов Олег
Володихин Дмитрий