прутик. О-ой!
рождения; Одри - семьдесят восьмого: Агнес - восьмидесятого; Том -
восемьдесят первого; в восемьдесят втором родилась я, потом Франк в
восемьдесят четвертом. Бет в девяносто втором, Люсиль в девяносто
четвертом, Джордж в девяносто седьмом. И отец тратил на меня больше
времени, чем на троих других детей вместе взятых, а то и на четверых.
Оглядываясь назад, я не нахожу, что он как-то особенно поддерживал наше
общение, но получалось так, что я проводила с отцом больше времени, чем
мои братья и сестры.
амбулаторией; в свободное время я оттуда не вылезала - меня притягивали
отцовские книги. Мать находила, что мне не следует их читать, в
медицинских книгах содержится много такого, во что леди просто не должна
вникать. Леди не подобает знать таких вещей. Это нескромно.
некоторые неточности, я сам укажу на них Морин. Что касается гораздо более
многочисленных и гораздо более важных истин, то я рад, что Морин стремится
их познать. "И познаете истину, и истина сделает вас свободными". Иоанн,
глава восьмая, стих тридцать второй.
непререкаемым авторитетом, между тем как отец был атеистом, в чем тогда
еще не признавался даже мне. Но Библию он знал лучше матери и все время
цитировал из нее подходящий стих - я считаю, что это исключительно
нечестный прием, но нужно же отцу было как-то обороняться. Мать была
женщина с характером.
позволявшие им жить, не портя крови друг другу. И не только жить, но и
делить постель, и производить на свет одного ребенка за другим. Чудеса, да
и только.
стране считалось непреложной истиной, что глава семьи - муж, и жене
следует ему повиноваться. Вы не поверите, но тогда даже невеста во время
брачного обряда обещала всегда и во всем повиноваться своему мужу.
обещания держала не больше получаса.
службы и все связанные с ними работы. Все финансовые дела вел отец. Каждый
месяц он давал матери деньги на хозяйство, которые она тратила по своему
усмотрению, но отец требовал, чтобы она записывала расходы и вела книги,
которые он же ежемесячно и проверял.
из-за больных не мог вовремя поспеть к столу, он предупреждал об этом мать
- по возможности заблаговременно. Но семья садилась за стол в назначенный
час.
его, он садился, а следом - и все мы. Он читал молитву - утром, днем и
вечером. Если отца не было, мать усаживал брат Эдвард, а молитву читала
она. Или просила это сделать кого-нибудь из нас, для практики. Патом мы
приступали к еде, и дурное поведение за столом приравнивалось чуть ли не к
государственной измене. Зато ребенку не приходилось ерзать на стуле и
ждать, когда доедят старшие: он мог попросить разрешения и выйти из-за
стола. Возвращаться не разрешалось, даже если ушедший обнаруживал, что
совершил ужасную ошибку и забыл про десерт. Но мать в таких случаях
допускала послабление и позволяла торопыге доедать десерт на кухне, если
только он не приставал и не хныкал.
ввел дополнение в протокол. Он, как обычно, пододвинул матери стул, та
села и сказала: "Спасибо, доктор". Потом Эдвард, на два года старше Одри,
пододвинул стул сестре и усадил ее.
подходящий по старшинству брат включался в церемонию.
ходили в воскресную школу и все, включая отца, посещали утром церковь.
кабинет - даже чтобы прибрать там. Уборкой занималась приходящая прислуга,
или кто-то из сестер, или я, когда подросла.
в мире. Знакомые, должно быть, считали их идеальной парой, а про нас
говорили: "Какие хорошие у Джонсонов дети".
нам, девятерым детям, и нашим родителям. И не думайте, что такая строгая
дисциплина делала нашу жизнь тоскливой. Нам жилось очень весело - и дома,
и за его стенами.
американские дети разучились развлекаться без помощи дорогостоящей
электронной техники. У нас никакой техники не было, и мы не испытывали в
ней нужды. Тогда, около 1890-го года, мистер Эдисон уже открыл
электричество, а профессор Белл - изобрел телефон, но эти новомодные
чудеса не добрались еще до наших Фив в графстве Лайл, Миссури. А что до
электронных игрушек, то даже слова "электрон" еще никто и не слыхивал. Но
у братьев были санки и тележки, у нас, девочек, куклы и игрушечные швейные
машинки, и много было общих для всех настольных игр: домино, шашки,
шахматы, бирюльки, лото, "поросята в клевере", анаграммы.
требовали, снаряжения. У нас в ходу была разновидность бейсбола под
названием "скраб", в которой могли участвовать от трех до восемнадцати
игроков при добровольном содействии собак, кошек и одной козы.
иные годы доходило до четырех; гернсейская корова Клитемнестра; куры
(обычно красной род-айлендской породы); цесарки, утки (белая домашняя
порода), временами кролики, а раз завели свинью по кличке Смолка. Отец ее
продал, когда выяснилось, что мы не хотим есть свинью, которую сами
вырастили. Свиней нам держать было не обязательно: отец чаще получал
гонорары ветчиной или беконом, нежели деньгами.
вырастал достаточно большой, чтобы удержать ружье (это бывало лет в
десять, как мне помнится), отец начинал учить его стрелять, поначалу из
ружья двадцать второго калибра. Учил он братьев и охотиться, но я этого не
видела - девочки на охоту не допускались. Я и сама не стремилась туда и
наотрез отказывалась обдирать и потрошить Зайцев, обычную их добычу. Но
научиться стрелять мне хотелось, и я по неосторожности сболтнула об этом
при матери. Та вспылила, а отец спокойно сказал мне:
за город, мы без ведома матери укладывали сзади в кабриолет под джутовые
мешки одностволку двадцать второго калибра. Я обучалась стрельбе, а
главное - тому, как себя не подстрелить, то есть правилам обращения с
огнестрельным оружием. Отец был терпеливым учителем, но требовал от
ученика старания. Спустя несколько недель он сказал:
продлить твои дни - надеюсь. Пистолетом в этом году заниматься не будем -
у тебя для него рука недостаточно сильна.
собирали ежевику, дикие грецкие орехи, искали папайю и хурму. Мы выходили
на долгие прогулки и устраивали пикники. Когда мы подрастали и начинали
испытывать еще неизведанное восхитительное томление, то ухаживание, как
это тогда называлось, происходило тоже на природе.
свадьбы родителей, Рождество, Новый год, Валентинов день, день рождения
Вашингтона, Пасха, Четвертое Июля (двойной праздник: и День Независимости,
и мой день рождения). День отпущения десятого августа, где главным
событием была ярмарка графства - отец участвовал там в скачках ездовых
лошадей, предупреждая своих пациентов, чтобы на этой неделе не болели или
обращались к доктору Чедвику. Мы сидели на трибуне и орали до хрипоты,
хотя отец редко приходил победителем. Потом шли День Всех Святых и День
Благодарения, а там, смотришь, и опять Рождество.
шумным энтузиазмом. Были и просто будние вечера, когда мы рассаживались
вокруг обеденного стола, лущили орехи - отец с Эдвардом еле поспевали их
колоть, - а мать или Одри читали вслух приключения Кожаного Чулка,
"Айвенго" или Диккенса. А еще жарили кукурузу, или делали кукурузные
шарики, которые липли к чему попало, или варили тянучку, или собирались
вокруг пианино и пели под мамин аккомпанемент - это было лучше всего.
потому что этим всерьез увлеклась Одри. Она бродила повсюду с учебником
Мак-Гаффи и с "Американским орфографическим словарем Уэбстера" под мышкой,
шевеля губами с отсутствующим видом. Побеждала всегда она - и мы с
Эдвардом соревновались обычно за второе место.
на следующий год поехала в Джоплин на окружной конкурс - лишь для того,
Володихин Дмитрий
Конюшевский Владислав
Посняков Андрей
Свержин Владимир
Кервуд Оливер Дж.
Майер Стефани