он принялся за застежки стилсьюта. Великий Боже, как же он устал! Но
усталость притаилась лишь в мышцах, мозг продолжал свою активную
деятельность. Зрелище обеденной городской жизни вызывало в нем острую
зависть. Император не мог влиться в этот безымянный поток жизни, по пройти
по улицам, не привлекая ничьего внимания, - какое это преимущество!
Миновать крикливую толпу нищенствующих пилигримов, слышать, как Свободный
бранит лавочника: "У тебя влажные руки!"
Дюна теперь парадокс: планета в осаде, но в то же время - центр власти.
Глядя себе под ноги, на зеленый ковер, ощущая подошвами его грубый ворс,
он решил, что оказаться в осаде - неизбежная прерогатива власти.
стены. Пешеходы поднимали удушливую пыль, забивавшую фильтры стилсьюта.
Даже здесь, несмотря на мощную вентиляцию крепости, он ощущал запах пыли.
Этот запах напоминал ему о пустыне.
одинокие прогулки, ничтожна. Но, надев стилсьют, он надевает и пустыню.
Костюм, со всеми его приспособлениями, предназначенными для сбережения
влаги тела, организовывал мысли по-другому. Пол снова становился диким
Свободным. В костюме он забывал об опасности, снова, как прежде, полагаясь
на навыки Свободного. Пилигримы и жители города скользили мимо него,
опустив глаза. Они благоразумно не задевали дикаря. У горожан было свое
представление о лике пустыни - это было лицо Свободного, скрытое носовыми
фильтрами стилсьюта.
из прежней жизни - жизни съетча - узнает его по походке, запаху или
глазам. Но даже и в этом случае вероятность встречи с врагом была ничтожно
мала.
Чани с кофейным сервизом на платиновом подносе. За ней следовали два
светящихся шара: один повис над изголовьем кровати, другой светил ей на
руки.
же время и уверенности. Что-то в ее позе, конца она склонилась над кофе,
напомнило ему их первые дни. Черты ее лица оставались тонкими, годы их не
тронули - разве что внимательно присмотревшись, можно было разглядеть
морщинки в уголках лишенных белков глаз - "песчаные следы", как называют
их Свободные.
крышку, и Пол понял, что кофе еще не готов. Серебряный кофейник в форме
беременной женщины - это ганима, военная добыча, доставшаяся ему после
того, как он убил прежнего владельца в личном поединке. Кажется, его звали
Джемиз... верно, Джемиз. Что за странное бессмертие выпало на его долю!
Зная, что смерть неизбежна, неужели он именно такую прочил сам себе?
кофейником. Три чашки: по одной на каждого пьющего и одну - для всех
прежних владельцев.
он постарался представить себе, каким она его видит. Все еще чужеземец,
сухощавый, жилистый, но все же полный воды в сравнении со Свободными.
Напоминает ли он ей Узула, того, чье имя он принял, когда они с матерью
были беглецами в пустыне?
шрамов, по в целом все то же, и ведь он уже двенадцать лет как Император.
Подняв голову, он увидел свое лицо в зеркале: синие глаза Свободного -
след приверженности к спайсу, нос Атридесов. Ведь он родной внук Атридеса,
который погиб на арене в схватке с быком, на глазах у своего народа,
жаждущего зрелищ.
ответственность за тех, кем он правит. Ты хозяин, но это значит, что
иногда от тебя требуется самопожертвование, бескорыстный акт любви,
который может лишь позабавить тех, кем ты правишь". Подданные до сих пор
вспоминают старика с любовью.
волка среди овец".
творятся его именем.
какое замешательство пришли бы его подданные, если бы они могли услышать
ее повелительный тон.
привычным успокаивающим движениям рук Чани.
Совсем не так представляли себе спальню Императора его подданные. Свет
беспокойно плавающих шаров перемещал тени множества кувшинов на полке, за
спиной Чани. Пол про себя перечислил их содержимое - сухие ингредиенты
пустынной фармакопеи, мази, ладан, горсть песка из съетча Табр, прядь
волос их сына, невинного младенца, убитого двенадцать лет назад в битве,
которая сделала его, Пола, Императором.
запах, и взгляд его упал на желтую чашку рядом с подносом, на котором Чани
готовила кофе. В чашке лежали земляные орехи. Неизбежный распознаватель
яда, смонтированный под столом, размахивал над чашкой своими паучьими
лапками. Это рассердило Пола: в дни пустыни не было нужды искать в пище
яд.
поднимающегося в небо с взлетного поля Арракина.
чашку. Потом она села в изножье кровати, обнажила его ноги и начала
растирать мышцы, затекшие от долгой ходьбы и стилсьюте. Самым обыденным
тоном, который, однако же, не обманул Пола, она сказала:
уже была у тебя?
подмечая каждую деталь, как учила его мать, Бене Джессерит. Ему не
хотелось проделывать это с Чани. Секрет ее притягательности отчасти
заключался для него в том, что ему не надо было рядом с ней напрягать свои
способности ментата. Чани обычно избегала непрямых вопросов. Ее вопросы,
как правило, касались практической стороны. Чани интересовали факты, от
которых зависело положение ее мужчины, его влияние в Совете, верность его
легионов, сила и слабость его союзников. В памяти у нее хранилось
множество имен и подробностей. Она легко могла перечислить все слабые
стороны любого из известных ей врагов, представить возможное расположение
вражеских сил, предугадать возможные планы предводителей вражеской армии,
определить производственные мощности главных отраслей промышленности
противника.
сомнительная, к тому же мне очень не нравится ее последнее путешествие.
- Ты много раз говорил, что она твоя связь с врагами, что по ее действиям
ты угадываешь их планы.
положение... если ты сделаешь ее матерью.
него застрял ком. Он негромко сказал:
кровати. А ребенок дал бы ей слишком большую власть. Ты что, хочешь, чтобы
она заняла твое место?
позаботиться об Ирулэн?
ее друзья усомнятся в ее верности им. Чем меньше они будут верить ей, тем
меньше она принесет им пользы.
знаешь, какие здесь возможны заговоры. - Он повел рукой, повторяя
очертания крепости.
сделать кто-то другой. Почему бы и не Ирулэн? Так рассуждала Чани. И это
должно быть сделано при помощи секса, так как по всей Империи действовало
строжайшее табу на любые искусственные способы оплодотворения. Чани пришла
к этому заключению, руководствуясь естественной логикой Свободных.
собственное. Он видел его в экстазе страсти, видел смягченным сном, видел