косматой шкурой, забирал у Древнего Племени троих, четверых, а то и целую
дюжину. Детей, если мог до них добраться; женщин, если не мог. Воинами он
пренебрегал, и это было унизительнее всего.
убить его прекратились. Он, конечно же, был воплощением демона - или
призраком божества. Они нарекли его "Мьяр", что на языке Древнего Племени
означало "мир под миром". Восемнадцать с лишним веков длилось неоспоримое
господство этого семидесятифутового медведя в Западных Лесах, и вот он
умирал. Возможно, поначалу орудием смерти стало некое микроскопическое
живое существо, попавшее в медвежий организм с едой или питьем; возможно,
винить следовало весьма преклонный возраст великана; скорее всего, дело
было в сочетании того и другого. Важна была не причина, а окончательный
результат: невероятный, потрясающий мозг косматого гиганта опустошала,
превратив в свою кормушку, стремительно увеличивающаяся колония паразитов.
После многих лет расчетливого звериного здравомыслия Мьяр сошел с ума.
чаще, и какой бы обширной она ни была, ни одно значительное происшествие в
ее пределах не ускользало от его внимания надолго. Он убрался подальше от
новоприбывших - не из страха, а оттого, что ему до них, как и им до него,
не было никакого дела. Потом за работу взялись паразиты, и чем сильнее
Мьяром овладевало безумие, тем больше крепла уверенность лесного исполина
в том, что это опять Древнее Племя, что расстановщики капканов и
выжигатели леса вернулись и вскоре вновь примутся за прежнее вредное
озорство. Только лежа в своей последней берлоге, в добрых тридцати милях
от занятого новоприбывшими места, и чувствуя себя на заре каждого
следующего дня хуже, чем на закате предыдущего, он пришел к твердому
убеждению, что Древнее Племя наконец изыскало действенную пагубу: яд.
шел бесследно уничтожить врагов, пока их яд не успел доконать его... и в
дороге мысли исчезли. Осталась лишь багровая ярость, монотонное
поскрипыванье заржавленной штуки у него на темени - расположившейся меж
ушей вращающейся штуки, которая когда-то делала свое дело в приятной
тишине, - да пугающе обострившееся обоняние, которое безошибочно вело его
к лагерю трех пилигримов.
продирался через лес точно некое подвижное сооружение, косматая башня с
красновато-коричневыми глазками. В этих глазах тлело безумие и жар
лихорадки. Огромная голова, одетая гирляндой сломанных веток и облетевшей
хвои, безостановочно вертелась из стороны в сторону. То и дело раздавался
приглушенный акустический взрыв - АП-ЧХИ! - зверь чихал, и из мокрых
ноздрей летели тучи корчащихся белых паразитов. Лапы, вооруженные
трехфутовыми кривыми когтями, раздирали древесные стволы. Он шел,
поднявшись на дыбы, продавливая в мягкой черной почве под деревьями
глубокие следы. От него едко пахло свежей смолой и застарелым, закисшим
дерьмом.
жужжала.
привести к становищу тех, кто дерзнул вернуться в его лес, кто посмел с
недавних пор наполнить его голову тягостной, неведомой, мучительной болью.
Древнее ли это племя, новое ли, оно погибнет. Порой, завидев сухое дерево,
он довольно далеко отклонялся от прямой дороги, чтобы повалить мертвый
ствол. Оглушительный треск падения - сухой, взрывной - тешил зверя; когда
в конце концов дерево во всю свою прогнившую длину растягивалось на лесной
подстилке или застревало, привалясь к одному из сородичей, медведь спешил
дальше в наклонно падающих снопах солнечного света, помутневшего от
носившейся в воздухе древесной пыли.
последний раз он пробовал что-то вырезать, когда ему было двенадцать. Эдди
помнил, что в свое время любил и, кажется, неплохо умел резать по дереву.
Помнить последнюю подробность наверняка молодой человек не мог, но на то,
что память его не подводит, указывало по меньшей мере одно обстоятельство:
Генри, его старший брат, видеть не мог Эдди за этим занятием.
сыночка. Что сегодня мастерим, тютя? Домик для куколки? Ночной горшочек
для своей писюльки-масюльки? Утеньки, какой СИМПОМПОНЧИК!"
подходил к братишке и не говорил без обиняков: "Будь добр, брось это,
браток. Понимаешь, больно здорово у тебя выходит, а мне нож вострый, когда
у тебя что-нибудь здорово выходит. Потому что, видишь ли, это _у _м_е_н_я
все должно получаться на-ять. У _м_е_н_я_. У Генри Дийна. А стало быть,
вот что я, пожалуй, сделаю, брат мой: начну-ка я тебя за определенные вещи
подымать на смех. Я не буду говорить напрямик "не делай так, это меня
раздражает", а то еще подумают, будто я - ну, ты понимаешь - с прибабахом.
Но дразниться-то можно, ведь старшие братья _в_с_е_г_д_а_ дразнятся,
верно? Это ведь часть образа. Я буду дразнить тебя, доводить и обсмеивать,
пока ты просто-напросто не _б_р_о_с_и_ш_ь_ это б...ство на х..! Хорэ? Нет
возражений?"
обычно выходило так, как хотелось Генри. И до самых недавних пор казалось,
что это правильно - не _х_о_р_о_ш_о_, а _п_р_а_в_и_л_ь_н_о_. Тут, если
только вы въезжаете, есть небольшое, но ключевое отличие. Правильным такое
положение вещей казалось по двум причинам. Одна лежала на поверхности,
вторая - под спудом, в глубине. Видимая причина заключалась в том, что
пока миссис Дийн была на работе, Генри должен был Приглядывать за Эдди.
Приглядывать приходилось беспрерывно, поскольку (если только вы въезжаете)
когда-то существовала и _с_е_с_т_р_а_ Дийн.
четыре года моложе Генри, но в том-то, видите ли, и штука, что в живых она
н_е_ осталась. Когда Эдди было два года, ее сбил пьяный водитель. Это
случилось, когда она стояла на тротуаре и смотрела, как играют в классики.
Бейсбол", маленький Эдди думал о сестре. После чьего-нибудь мощного,
поистине пушечного удара Мел зычно гаркал: "Елы-палы, да парень вышиб из
него все, что только можно! ДО СКОРЫХ ВСТРЕЧ!" Ну, что ж, и тот пьянчуга
вышиб из Селины Дийн все, что только можно, елы-палы, до скорых встреч.
Ныне Селина пребывала в заоблачных высях, на необъятной верхней палубе
небес, и случилось это не потому, что Селина Дийн уродилась невезучей, и
не потому, что штат Нью-Йорк даже после третьего "В СОСТОЯНИИ АЛКОГОЛЬНОГО
ОПЬЯНЕНИЯ" решил не херить водительские права сбившего ее пьяного хера, и
даже не потому, что Всевышний нагнулся подобрать земляной орешек; это
случилось потому (как частенько втолковывала сыновьям миссис Дийн), что
некому было Приглядеть за Селиной.
навсегда. Вот в чем состояла его работа, и он с ней справлялся, но это
давалось, мягко говоря, нелегко - тут мнения Генри и миссис Дийн
совпадали. И мать, и брат постоянно напоминали Эдди, скольким Генри
пожертвовал, чтобы уберечь Эдди от пьяных за рулем, грабителей, наркоманов
и, очень может быть, даже от злобных пришельцев, которые, возможно,
крейсируют поблизости от пресловутой верхней палубы и в любой момент могут
решить спуститься на атомных реактивных лыжах со своей летающей тарелки,
чтобы утащить какого-нибудь карапуза вроде Эдди Дийна. А значит, очень
нехорошо заставлять Генри, и без того издерганного такой страшной
ответственностью, нервничать еще сильнее. И если Эдди делал что-то и
в_п_р_я_м_ь_ заставлявшее Генри нервничать еще сильнее, ему следовало
немедля бросить свое занятие, тем самым вознаграждая брата за все то
время, что тот потратил, Приглядывая за Эдди. Если думать об этом так,
становилось понятно: делать что бы то ни было лучше, чем может Генри,
некрасиво.
причина - более веская, поскольку о ней совершенно невозможно было сказать
вслух: Эдди не мог позволить себе быть лучше Генри почти ни в чем, ибо
Генри почти ни на что не годился... только Приглядывать за Эдди,
разумеется.
многоэтажки, в которой они жили, - было это на бетонной окраине, где на
горизонте миражами высились башни Манхэттена и царствовало пособие по
безработице. Эдди был восемью годами моложе Генри и куда меньше, однако
намного проворнее. У него было врожденное чувство игры; стоило мальчугану
с мячом в руках очутиться на покрытом трещинами, бугристом бетоне
площадки, как начинало казаться, будто тактика игры шипит и пузырится в
его нервных окончаниях. Эдди был проворнее брата, но это бы полбеды. Беда
заключалась в том, что он был _л_у_ч_ш_е_ Генри. Если бы Эдди не понял
этого по результатам баскетбольных дуэлей, которые они с Генри порой
устраивали, то обо всем догадался бы по грозовым взглядам и сильным тычкам
в плечо, какими Генри нередко оделял его после, по дороге домой.
Предполагалось, что тычки эти шуточные ("Кто не спрятался, я не виноват!"
- радостно выкрикивал Генри, и _б_а_ц_, _б_а_ц_! кулаком с выставленной
костяшкой в бицепс Эдди), но они вовсе не походили на шутку. Они походили
на предостережение. Словно Генри таким манером говорил: "Когда ведешь мяч
к корзине, братан, лучше не обводи меня, не выставляй дураком. Лучше не
забывай: Я ЗА ТОБОЙ ПРИГЛЯДЫВАЮ".
математики... даже прыгалок, игры девчачьей. Все это Эдди делал (или
м_о_г_ сделать) лучше - тайна, которую следовало сохранить любой ценой.
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Акунин Борис
Пехов Алексей
Конан-Дойль Артур
Афанасьев Роман