Чтение 5–й страницы книги ~Обезьяна~

В тот день, однако, Биллу пришлось остаться в школе после уроков, и
Хэл отправился домой один, стоя на каждом углу до тех пор, пока вокруг
была видна хотя бы одна машина. Затем он, втянув голову в плечи, бросался
вперед, как солдат-пехотинец, идущий в атаку. Он нашел под ковриком ключ,
вошел в дом и сразу же направился к холодильнику, чтобы выпить стакан
молока. Он взял бутылку, а в следующее мгновение она уже выскользнула у
него из рук и вдребезги разбилась об пол. Осколки разлетелись по всей
кухне.

Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь, неслось сверху, из их спальни.
Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь, привет, Хэл! Добро пожаловать домой! Да, кстати,
Хэл, ты на этот раз? Пришел и твой черед? Это тебя найдут убитым на месте?

Он стоял там в полной неподвижности и смотрел вниз на осколки стекла
и растекающуюся лужу молока. Он был в таком ужасе, что ничего не понимал и
ничего не мог объяснить. Но слова звучали словно бы внутри него, сочились
из его пор.

Он бросился по лестнице в их комнату. Обезьяна стояла на полке Билла
и, казалось, смотрела прямо на Хэла. Она сбила с полки фотографию Билла
Бойда с автографом, и та лежала вниз изображением на кровати Билла.
Обезьяна раскачивалась, скалилась и стучала тарелками. Хэл медленно
приблизился к ней, не желая этого и в то же время не в силах оставаться на
месте. Тарелки разошлись, потом ударились одна об другую и разошлись
вновь. Когда он подошел ближе, он услышал, как внутри нее работает
заводной механизм.

Резко, с криком отвращения и ужаса он смахнул ее с полки, как
смахивают ползущего клопа. Она упала сначала на подушку Билла, а потом -
на пол, все еще стуча тарелками, дзынь-дзынь-дзынь. Губы раздвигались и
смыкались. Она лежала на спине в блике позднеапрельского солнца.

Хэл ударил ее со всей силы носком ботинка, и на этот раз из груди у
него вырвался крик ярости. Обезьяна заскользила по полу, отскочила от
стены и осталась лежать неподвижно. Хэл стоял и смотрел на нее, со сжатыми
кулаками, с громыхающим сердцем. Она лукаво усмехнулась ему, в одном из ее
глаз вспыхнул яркий солнечный блик. Казалось, она говорила ему: "Пинай
меня сколько хочешь, я всего лишь заводной механизм с пружинами и
шестеренками внутри. Нельзя же принимать меня всерьез, я всего лишь
забавная заводная обезьяна. Кстати, кто там умер? Какой взрыв на
вертолетном заводе! Что это там летит вверх, как большой мяч? Это случайно
не голова твоей мамы, Хэл? Ну и скачку же затеяла эта голова! Прямо на
угол Брук-стрит. Эй, берегись! Машина ехала слишком быстро! Водитель бы
пьян! Ну что ж, одним Биллом в мире стало меньше! Слышишь ли ты этот
хруст, когда колесо наезжает ему на череп и мозги брызжут у него из ушей?
Да? Нет? Может быть? Не спрашивай меня, я не знаю, я не могу знать, все
что я умею - это бить в тарелки, дзынь-дзынь-дзынь, так кто же найден
скончавшимся на месте, Хэл? Твоя мама? Твой брат? А, может, это ты, Хэл?
Ты?

Он бросился к ней опять, намереваясь растоптать ее, раздавить ее,
прыгать на ней до тех пор, пока из нее не посыпятся шестеренки и винтики и
ужасные стеклянные глаза не покатятся по полу. Но в тот момент, когда он
подбежал к ней, тарелки сошлись очень тихо... (дзынь)... как будто пружина
где-то внутри сделала последнее, крохотное усилие... и словно осколок льда
прошел по его сердцу, покалывая стенки артерий, успокаивая ярость и вновь
наполняя его тошнотворным ужасом. У него возникло чувство, что обезьяна
понимает абсолютно все - такой радостной казалась ее усмешка.

Он подобрал ее, зажав ее лапку между большим и указательным пальцами
правой руки, отвернув с отвращением лицо так, как будто он нес
разлагающийся труп. Ее грязный вытершийся мех казался на ощупь жарким и
живым. Он открыл дверцу, ведущую в задний чулан. Обезьяна усмехалась ему,
пока он пробирался вдоль всего чулана между грудами наставленных друг на
друга коробок, мимо навигационных книг и фотоальбомов, пахнущих старыми
реактивами, мимо сувениров и старой одежды. Хэл подумал: Если сейчас она
начнет стучать тарелками, я вскрикну, и если я вскрикну, она не только
усмехнется, она начнет смеяться, смеяться надо мной, и тогда я сойду с
ума, и они найдут меня здесь, а я буду бредить и смеяться сумасшедшим
хохотом, я сойду с ума, прошу тебя, милый Боженька, пожалуйста, дорогой
Иисус, не дай мне сойти с ума...

Он достиг дальнего конца чулана и отбросил в сторону две коробки,
перевернув одну из них, и запихнул обезьяну обратно в картонную коробку в
самом дальнем углу. Она аккуратно разместилась там, как будто снова
наконец обретя свой дом, с занесенными для удара тарелками, со своей
обезьяньей усмешкой, словно приглашавшей посмеяться над удачной шуткой.
Хэл отполз назад, весь в поту, охваченный ознобом, в ожидании звона
тарелок. А когда этот звон наконец раздастся, обезьяна выскочит из коробки
и побежит к нему, как прыткий жук, позвякивая шестеренками, стуча
тарелками, и тогда...

...ничего этого не случилось. Он выключил свет и захлопнул маленькую
дверцу. Потом он привалился к ней с обратной стороны, часто и тяжело дыша.
Наконец-то ему стало немного полегче. Он спустился вниз на ватных ногах,
взял пустой пакет и начал осторожно собирать острые зазубренные осколки
разбитой бутылки, раздумывая, не суждено ли ему порезаться и истечь кровью
- не это ли сулил ему звон тарелок? Но и этого не случилось. Он взял
полотенце, вытер молоко, а затем стал ждать, придут ли домой его брат и
мать.

Первой пришла мать и спросила:

- Где Билл?

Тихим, бесцветным голосом, окончательно уверившись в том, что его
брат будет найден скончавшимся на месте (неизвестно пока каком), Хэл начал
говорить о собрании после уроков, прекрасно зная, что даже если бы
собрание было очень-очень длинным, Билл уже должен был бы прийти домой с
полчаса назад.

Мать посмотрела на него с недоумением, стала спрашивать, что
случилось, а затем дверь отворилась и вошел Билл - хотя, впрочем, это был
не совсем Билл, это было привидение Билла, бледное и молчаливое.

- Что случилось? - воскликнула миссис Шелбурн. - Билл, что случилось?

Билл начал плакать и сквозь слезы рассказал свою историю. Там была
машина, - сказал он. Он и его друг Чарли Сильвермен возвращались вместе
после собрания, а из-за угла Брук-стрит выехала машина. Она выехала
слишком быстро, и Чарли словно застыл от ужаса. Билл дернул его за руку,
но не сумел как следует ухватится. и машина...

Теперь была очередь Билла страдать от кошмаров, в которых Чарли
умирал снова и снова, вышибленный из своих ковбойских ботинок и
расплющенный о капот проржавевшего "Хадсон Хорнета", за рулем которого был
пьяный. Голова Чарли Сильвермена и лобовое стекло "Хадсона" столкнулись с
ужасающей силой. И то и другое разбилось вдребезги. Пьяный водитель,
владелец кондитерского магазинчика в Милфорде, пережил сердечный приступ
сразу после ареста (возможно, причиной этого послужил вид мозгов Чарли
Сильвермена, высыхающих у него на брюках), и его адвокат имел в суде
большой успех с речью на тему "этот человек уже был достаточно наказан".
Пьяному дали шестьдесят дней тюрьмы (условно) и на пять лет запретили
водить автомобиль в штате Коннектикут... то есть примерно на тот же срок,
в течение которого Билла мучили кошмары. Обезьяна была спрятана в заднем
чулане. Билл никогда не обратил внимание на то, что она исчезла с его
полки... а если и обратил, то никогда об этом не сказал.

Хэл почувствовал себя на некоторое время в безопасности. Он даже
начал снова забывать об обезьяне и думать о случившемся как о дурном сне.
Но когда он вернулся домой из школы в тот день, когда умерла его мать, она
опять стояла на полке, с тарелками, занесенными для удара, усмехаясь ему
сверху вниз.

Он медленно приблизился к ней, словно глядя на себя со стороны,
словно бы его собственное тело превратилось при виде обезьяны в заводную
игрушку. Он наблюдал за тем, как рука его вытягивается и берет обезьяну с
полки. Он почувствовал под рукой шевеление пушистого меха, но ощущение
было приглушенным, лишь легкое давление, как будто его напичкали
новокаином. Он слышал свое дыхание, оно было частым и сухим, словно ветер
шевелил солому.

Он перевернул ее н сжал в руке ключ. Много лет спустя он подумал, что
его тогдашняя наркотическая зачарованность более всего сродни чувству
человека, который подносит шестизарядный револьвер с одним патроном в
барабане к закрытому трепещущему веку и нажимает на курок.

Не надо - оставь ее, выбрось, не трогай ее...

Он повернул ключ, и в тишине он услышал четкие серии щелчков
заводного механизма. Когда он отпустил ключ, обезьяна начала стучать
тарелками, и он почувствовал, как дергается ее тело, сгибается и
дергается, туда-сюда, туда-сюда, словно она была живой, а она была живой,
корчась в его руках как отвратительный пигмей, и те движения, которые он
ощущал сквозь ее лысеющий коричневый мех, были не вращением шестеренок, а
биением сердца.

Со стоном Хэл выронил обезьяну и отпрянул, всадив ногти в плоть под
глазами и зажав ладонями рот. Он споткнулся обо что-то и чуть не потерял
равновесие (тогда бы он оказался на полу прямо напротив нее, и его широко
распахнутые голубые глаза встретились бы с карими). Он проковылял к двери,
протиснулся сквозь нее, захлопнул ее и привалился к ней с обратной
стороны. Потом он бросился в ванную комнату, где его вырвало.

Новости с вертолетного завода принесла им миссис Стаки, она же и
оставалась с ними те две бесконечные ночи, которые успели миновать до
того, как тетя Ида приехала за ними из Мэйна. Их мать умерла в середине
дня от закупорки сосудов головного мозга.

Она стояла у аппарата для охлаждения воды с чашкой воды в руке и
рухнула как подкошенная, все еще сжимая чашку в руке. Другой рукой она
задела за аппарат и свалила огромную бутыль с водой. Бутыль разбилась...
Но прибежавший заводской доктор сказал позднее, что он уверен в том, что
миссис Шелбурн умерла еще до того, как вода намочила ее платье и увлажнила