Чтение 5–й страницы книги ~Патруль~

километров пустоты. Пустота, на миллионы километров кругом одна
пустота, -- а в двух километрах перед носом ракеты пританцовывало
белое пятнышко.

Что могли сделать теперь -- именно теперь -- Уилмер и Томас?
Да, Уилмер и Томас. Потому что он -- он должен сделать что-то
совершенно другое. Иначе он не вернется.

Он еще раз нажал на тормоз. Стрелка вибрировала. Скорость
снижалась. 30, 22, 13, 5 километров в секунду. Вот уже только
0.9. Наконец, лишь несколько сот метров в секунду -- стрелка
легонько подрагивала возле нуля. С точки зрения устава он
остановился. В пустоте всегда имеешь какую-то скорость --
относительно чего-нибудь. Стоять, как столб, врытый в землю,
невозможно.

Светлячок уменьшался. Уходил все дальше и дальше -- все
тускнел и тускнел, -- потом перестал уменьшаться. И начал расти
-- увеличивался опять, пока не остановился, как и он. В двух
километрах от носа ракеты.

Чего не сделали бы Уилмер и Томас? Чего они наверняка бы не
сделали? Они не стали бы убегать от какого-то маленького,
паршивого, дурацкого светлячка, от глупого молочного пятнышка!

Он не хотел разворачиваться: развернувшись, он потерял бы из
виду пятнышко, оставил бы его за кормой, а то, что там
происходит, видеть труднее -- нужно выворачивать голову к
боковому экрану. Впрочем, он не хотел оставлять его за кормой. Он
хотел видеть его как следует и непрерывно. И поэтому дал задний
ход, используя тормозные дюзы для ускорения. Пилот должен это
уметь -- это относится к простейшему пилотажу. Ускорение: минус
lg, минус 1.6, минус 2... Ракета шла не так идеально, как на
обычной тяге. Нос немного рыскал на курсе -- все же тормозные
дюзы предназначены для замедления, а не для разгона.

Пятнышко как будто заколебалось. Еще несколько секунд оно
шло на убыль, закрыло собой Альфу Эридана, сползло с нее,
потанцевало между маленькими безымянными звездами -- и, наконец,
потянулось за Пирксом.

Оно не желало от него отвязаться.

"Спокойно, только спокойно, -- сказал он себе. -- В конце
концов, что оно может мне сделать? Подумаешь -- маленькое,
светящееся дерьмо. Мне-то что до всего этого? Мое дело
патрулировать сектор. Да пошло оно к чертовой матери".

Говоря себе это, он, конечно, ни на миг не отрывался от
пятнышка. С той минуты, как он его заметил, прошло почти два
часа. Временами глаза начинало жечь, и они немного слезились. Он
таращил их изо всех сил и по-прежнему летел задним ходом. Пятясь,
особенно быстро не полетишь. Тормозные дюзы не рассчитаны на
непрерывное действие. Он летел на восьми километрах в секунду и
обливался потом.

Что-то было не так с его шеей -- словно кожу на горле
щипчиками оттягивали вниз, к грудной клетке... и сухость во рту.
Он не обращал на это внимания, у него были дела поважнее, чем
пересохший рот и оттянутая кожа на шее. Несколько раз он впадал в
какое-то странное состояние -- не чувствовал собственных рук.
Ноги он чувствовал. Правая выжимала тормозную педаль.

Не отрывая глаз от светлячка, попробовал пошевелить руками.
Пятнышко подходило как будто ближе -- до него оставалось 1.9,
даже 1.8 километра. Выходит, догоняло его?

Он попробовал поднять руку -- и не смог. Вторую... -- даже
не то, что не смог, он просто не чувствовал рук, словно их не
было вовсе. Попытался взглянуть на них -- шея не слушалась. Она
была жесткой, твердой как дерево.

Его охватила паника. Почему он до сих пор не сделал того,
что было его неукоснительным долгом? Почему, заметив пятнышко, не
вызвал немедленно Базу и не доложил о нем?

Потому что стыдился. Уилмер и Томас, наверное, тоже. Можно
представить себе, какой хохот поднялся бы в радиорубке.
Светлячок! Белый светлячок, который сперва удирает от ракеты, а
потом за ней гонится! Вот уж действительно! Да ты ущипни себя и
проснись, ответили бы ему.

Теперь ему было все равно. Он еще раз взглянул на экран и
сказал:

-- АМУ-111 Патрульной Службы вызывает Базу...

То есть хотел сказать. Но не смог. Вместо голоса -- какое-то
невнятное бормотанье. Он напряг все силы -- изо рта вырвался рев.
Тогда-то -- только тогда -- его взгляд соскользнул с экрана и
упал на зеркало. Перед ним, в кресле пилота, в круглом желтом
шлеме сидело чудовище.

У чудовища были огромные, набрякшие, выпученные глаза,
полные смертельного ужаса, лягушачий рот, растянутый и как будто
разорванный по уголкам -- между губами болтался темный язык.
Вместо шеи -- какие-то струны, беспрерывно дрожавшие, нижняя
челюсть утопала в них; и это страшилище с серым, стремительно
распухшим лицом, ревело.

Он пытался закрыть глаза -- и не мог. Хотел опять посмотреть
на экран -- не мог. Чудовище, прикованное к креслу, содрогалось
все яростнее, словно пробуя разорвать ремни. Пиркс смотрел на
него, и это было все, что он мог еще сделать. Сам он не
чувствовал ничего, никаких конвульсий. Чувствовал только, что
задыхается -- не может вдохнуть.

Где-то совсем рядом он слышал нестерпимый скрежет зубов. Он
уже окончательно перестал быть Пирксом, ничего не помнил, не было
у него ни тела, ни рук -- только нога, выжимавшая тормоз. Да еще
зрение, мутневшее все сильнее. Перед глазами роились маленькие
белые пятнышки. Он пошевелил ногой. Нога тоже подрагивала. Он
поднял ее. Чудовище в зеркале было пепельно-серым -- пена стекала
с губ. Глаза совершенно вылезли из орбит. Оно билось в
конвульсиях.

Тогда он сделал последнее, что еще мог. Выбросил ногу вверх
и что было сил ударил себя коленом в лицо. Ужасная, сверлящая
боль в разбитых губах, кровь брызнула на подбородок, он ослеп.

-- А-а-а-а... -- стонал он. -- А-а-а-а...

Это был его голос.

Боль куда-то пропала, он опять ничего не чувствовал. Что
это? Где он? Его не было нигде. Не было ничего...

Он долбил, уродовал коленом лицо, визжа как помешанный, --
но рев прекратился. Он услышал свой собственный, рыдающий,
захлебывающийся кровью крик.

У него уже были руки. Они были как деревянные и при малейшем
движении болели так нестерпимо, точно полопались все сухожилия,
-- но он мог ими двигать. На ощупь, онемевшими пальцами, начал
отстегивать ремни. Ухватился за подлокотники. Встал. Ноги
тряслись, все тело словно было разбито молотом. Цепляясь за
тросик, протянутый наискось через кабину, подошел к зеркалу.
Обеими руками оперся о раму.

В зеркале стоял пилот Пиркс.

Он уже не был серым -- лицо было все в крови, с разбитым,
распухшим носом. Кровь текла из рассеченных губ. Щеки были
фиолетово-синие, набрякшие, под глазами -- черные мешки, на шее,
под кожей, все еще что-то подрагивало, но слабей и слабей, -- и
это был он, Пиркс. Он долго вытирал кровь с подбородка,
сплевывал, откашливался, делал глубокие вдохи, слабый, как
ребенок.

Он отступил на шаг. Взглянул на экран. Корабль по-прежнему
летел задним ходом -- уже без тяги. Лишь по инерции. Белый
маленький диск плыл за ним, в двух километрах от носа ракеты.

Держась за тросик, он подошел к креслу. Думать он вообще не
мог. Руки начали трястись лишь теперь, но это было следствие
шока, -- это он знал, этого он не боялся. Чтото изменилось возле
самого кресла...

Крышка кассеты автоматического передатчика была вдавлена
внутрь. Он толкнул ее -- крышка упала. Внутри -- настоящее
крошево. Как это случилось? Должно быть, он сам ударил ногой по
кассете. Когда?

Он сел в кресло, включил рулевые дюзы, вошел в поворот.

Маленький белый диск дрогнул, поплыл по экрану, дошел до
самого края -- и, вместо того чтобы исчезнуть, отскочил как
мячик! Вернулся в центр!

-- Ну, гнида! -- крикнул он с ненавистью и омерзением.

И из-за этой дряни он сам чуть было не перешел на
"стационарную орбиту"! Ведь если при повороте светлячок не уходит
за край экрана, значит, его вообще нет, -- значит, его порождает
экран. Ведь экран -- не окно, в ракете нет никаких окон. Есть
телевизионное устройство; там, снаружи, под бронезащитой,
находятся объективы, а в самой ракете -- аппаратура,
преобразующая электрические импульсы в изображение на катодном
экране. Выходит, испортилась? Таким странным образом? А у Томаса
с Уилмером -- тоже? Как это было возможно? И... что с ними стало
потом?

Но сейчас у него были другие заботы. Он включил аварийный
передатчик.

-- АМУ-111 Патрульной Службы вызывает Базу. АМУ-111
Патрульной Службы вызывает Базу. Нахожусь на границе секторов