накачивал воздух, не спрашивал при этом, как он себя чувствует, не
прилаживал за спину баллоны. Пиркс утешил себя, что так нужно для
конспирации. Салон туристского класса выглядел почти так же, как и в
реактивном самолете, только кресла были побольше и поглубже да табло на
котором вспыхивали различные надписи, торчало под самым носом. Надписи эти
преимущественно запрещали всякие вещи: вставать, ходить, курить. Напрасно
пытался Пиркс выделиться из толпы профанов в астронавтике тем, что принял
вполне профессиональную позу, положил ногу на ногу и не пристегнулся
ремнем. Второй пилот приказал ему пристегнуться - и это был единственный
момент, когда кто-либо из экипажа обратил на него внимание.
помадкой. Пиркс взял ее, старательно забил рот сладкой клейкой массой и,
покорно откинувшись во вздутую глубину кресла, предался размышлениям.
Постепенно он снова уверился в том, что миссия его крайне опасна, и
медленно смаковал ее ужас, словно закоренелый пьяница, которому попала в
руки покрытая плесенью бутылка вина наполеоновских времен.
глядеть в окно - столько раз он уже это видел!
орбиту, с которой она должна была взять курс на Луну, Пиркс прилип к окну.
Уж очень захватывал момент, когда исчерченная линиями дорог и каналов,
испещренная пятнами городов и поселков поверхность Земли словно очищалась
от всяких следов человеческого присутствия; а потом под кораблем
извернулась пятнистая, облепленная хлопьями облаков выпуклость планеты, и
взгляд, перебегая с черноты океанов на материки тщетно старался обнаружить
хоть что-нибудь созданное человеком. С расстояния в несколько сот
километров Земля казалась пустой, ужасающе пустой, словно жизнь на ней
только начинала зарождаться, слабым налетом зелени отмечая самые теплые
места на планете.
заново ошеломляла его: было в ней нечто, с чем он не мог согласиться.
Может быть, первое наглядное свидетельство микроскопичности человека по
сравнению с космосом? Переход в сферу других масштабов, планетарных?
Картина ничтожности многовековых усилий человека? Или, наоборот, торжество
ничтожно малой величины, которая преодолела мертвую, ко всему безразличную
силу тяготения этой ужасающей глыбы и, оставив за собой дикость горных
массивов и щиты полярных льдов, ступила на берега других небесных тел? Эти
размышления, вернее, бессловесные чувства, уступили место другим, так как
корабль изменил курс, чтобы сквозь "дыру" в радиационных поясах над
Северным полюсом рвануться к звездам.
Подали обед, вовремя которого двигатели работали, чтобы создать
искусственное тяготение. После обеда пассажиры опять легли в кресла, свет
погас, и теперь можно было разглядывать Луну.
километров от полюса полыхал отраженным солнечным светом кратер Тихо -
белое пятно с выброшенными во все стороны лучевидными полосами;
изумительная правильность этих полос поражала не одно поколение земных
астрономов, а потом, когда загадка была решена, стала предметом
студенческих шуток. Какому же первокурснику не внушали, что "белая шайба
Тихо" - это и есть "дырка для лунной оси", а лучевидные полосы - это
попросту слишком толсто нарисованные меридианы!
нагляднее убеждались, что Луна - это застывший, запечатленный в
отвердевших массивах лавы облик мира, каким он был миллиарды лет назад,
когда раскаленная Земля вместе со своим спутником проносилась сквозь тучи
метеоритов, остатков планетообразования, когда град железа и камней
неустанно молотил по тонкой коре Луны, дырявил ее, выпуская на поверхность
потоки магмы. И когда через бесконечно долгий срок очистилось и опустело
окружающее пространство, шар, лишенный воздушной оболочки, сохранился как
омертвелое поле боя, как немой свидетель горообразовательных катаклизмов.
А потом его изуродованная бомбардировками каменная маска стала источником
вдохновения для поэтов и лирическим фонарем для влюбленных.
груза, повернулась кормой к растущему лунному диску, начала медленное,
плавное торможение и, наконец, слегка вибрируя, села в одну из больших
воронок на космодроме.
"собственноручно садился" на учебном поле, удаленном на полкилометра от
пассажирской посадочной площадки.
керамическими плитами корпус "Селены" передвинули на платформу
гидравлического лифта и спустили вниз в герметический ангар, где проходил
таможенный досмотр: наркотики? алкоголь? вещества взрывчатые, отравляющие,
разъедающие? Пиркс располагал небольшим количеством отравляющего вещества,
а именно плоской фляжкой коньяку, которую дал ему Маттерс. Она была
спрятана в заднем кармане брюк. Затем последовала санитарная проверка:
свидетельства о прививках, справка о стерилизации багажа - чтобы не
затащить на Луну какие-либо микробы; это Пиркс прошел быстро. У барьера он
задержался, думая, что, может, кто-нибудь встретит его.
в скале и забетонированное помещение с плоским полом и куполообразным
сводом. Света здесь было вдоволь, искусственного, дневного, он лился из
люминесцентных пластин; множество людей сновали во все стороны; на
электрокарах развозили багаж, баллоны со сжатым газом, аккумуляторы,
ящики, трубы, катушки кабеля, а в глубине помещения неподвижно темнело то,
что вызвало всю эту возню, - корпус "Селены", точнее, только его средняя
часть, напоминавшая огромный газгольдер; корма покоилась глубоко под
бетонным полом, в просторном колодце, а верхушка толстого тела ушла через
круглое отверстие в верхний этаж помещения.
делами. В управлении космодрома его принял какой-то служащий. Он устроил
Пиркса на ночлег и сообщил, что ракета на "ту сторону" отправляется через
одиннадцать часов. Он куда-то торопился и больше ничего, собственно, не
сказал. Пиркс вышел в коридор, придя к убеждению, что тут форменный
кавардак. Он даже не знал толком, по какому маршруту полетит - через Море
Смита или напрямик к "Циолковскому"? И где все-таки его неизвестный
будущий напарник? А какая-то комиссия? А программа предстоящей работы?
материальное, сосредоточившись в желудке, Пирксу захотелось есть. Он
разыскал подходящий лифт и, изучив табличку с надписью на шести языках,
которая висела в кабине, спустился в столовую для летного состава, но там
узнал, что поскольку он не пилот, питаться ему надлежит в обычном
ресторане.
вдруг вспомнил, что не получил свой рюкзак. Поднялся наверх, в ангар.
Багаж уже отправили в гостиницу. Пиркс махнул рукой и пошел обедать. Его
затерло между двумя потоками туристов: французы, прилетевшие вместе с ним,
направлялись в ресторан, и туда же шли какие-то швейцарцы, голландцы и
немцы, только что вернувшиеся с экскурсии селенобусом к подножию кратера
Эратосфена. Французы подпрыгивали, как обычно делают люди, впервые
испытывающие очарование лунной гравитации, под женский смех и визг
взлетали к потолку и наслаждались плавным спуском с трехметровой высоты.
Немцы держались более деловито: они вливались в просторные залы ресторана,
развешивали на спинках стульев фотоаппараты, бинокли, штативы, чуть ли не
телескопы; уже был подан суп, а они еще показывали друг другу осколки
горных пород, которые команды селенобусов продавали туристам в качестве
сувениров. Пиркс склонился над своей тарелкой, утопая в этой немецко-
французско-греческо-голландско-... бог знает еще какой суматохе, и среди
всеобщего энтузиазма и восхищения он, наверно, оставался единственным
мрачным человеком, поглощавшим второй обед за день. Какой-то голландец,
решив уделить ему внимание, поинтересовался, не страдает ли Пиркс
космической болезнью после ракетного полета ("Вы впервые на Луне, да?"), и
предложил ему таблетки. Это была капля, переполнившая чашу. Пиркс не доел
второе, купил в буфете четыре пачки сдобного печенья и отправился в
гостиницу. Вся его злость вылилась на портье, который хотел продать ему
"кусочек Луны", а точнее говоря, осколок остекленевшего базальта.
бешенства, прошел мимо портье, пораженного этим взрывом.
в полинялой куртке, рыжеватый, седеющий, с загорелым лицом, на лоб его
спадала прядь волос. При появлении Пиркса он снял очки. Звали его Лангнер,
доктор Лангнер, он был астрофизиком и вместе с Пирксом направлялся на
станцию "Менделеев". Это и был его неведомый лунный компаньон. Пиркс,
заранее готовый к самому плохому, тоже назвался, пробурчал что-то себе под
нос и сел. Лангаеру было около сорока; по мнению Пиркса, этот старик
неплохо сохранился. Он не курил, вероятно, не пил и вроде даже не
разговаривал. Читал он три книги сразу: первая представляла собой
логарифмическую таблицу, страницы второй были сплошь усеяны формулами, а в
третьей не было ничего, кроме спектрограмм. В кармане он носил портативный
арифмограф, которым очень ловко пользовался при вычислениях. Время от
времени он, не отрываясь от своих формул, задавал Пирксу какой-нибудь
вопрос; тот отвечал, продолжая жевать печенье. В крошечном номере стояли
двухъярусные койки, в душевую не пролез бы человек солидной комплекции,
всюду висели таблички, заклинавшие на многих языках экономить воду и
электричество. Хорошо еще, что не запрещают глубокие вздохи: ведь кислород
здесь тоже привозной! Пиркс запил печенье водой из-под крана и убедился,
что от нее ломит зубы, - очевидно, резервуары с водой находились близко к
поверхности базальта. Часы Пиркса показывали без малого одиннадцать, на
электрических часах, висевших в номере, было семь вечера, а на часах
Акунин Борис
Ильин Андрей
Посняков Андрей
Андреев Николай
Конан-Дойль Артур
Контровский Владимир