Чтение 5–й страницы книги ~Город~

для него способом, если при этом не подвергается угрозе имущество других
лиц. Очевидно, это правило применимо и к имуществу муниципалитета.

Олдермен Томас Гриффин вскочил на ноги.

- Вы только ожесточите людей! - воскликнул он. - Там ведь много таких
домов, которые переходили из рода в род, а люди еще не освободились от
сентиментальности...

- Если они так дорожат своими домами, - перебил его начальник
полиции, - почему не платили налог, почему не следили за ними? Почему
бежали за город, а дома бросили на произвол судьбы? Спросите-ка Вебстера,
он расскажет вам, как пытался пробудить в них любовь к отчему дому и что
из этого вышло.

- Вы говорите про этот фарс под названием "Неделя отчего дома"? -
спросил Гриффин. - Да, он провалился. И не мог не провалиться. Вебстер так
пересластил свою стряпню, что она людям поперек горла стала. А чего еще
ждать, когда за дело берется Торговая палата.

- При чем тут Торговая палата, Гриффин? - сердито вмешался Олдермен
Форрест Кинг. - Если вам в делах не везет, это еще не повод...

Но Гриффин его не слушал:

- Время нахального натиска прошло, джентльмены, прошло раз и
навсегда. Приемы ярмарочного зазывалы безнадежно устарели, их место на
кладбище. "Дни высокой кукурузы", "Дни доллара", всякие там липовые
праздники с пестрыми флажками на площадях и прочие трюки, назначение
которых собрать толпу и заставить ее раскошелиться, - все это быльем
поросло. И только вы, други мои, этого, похоже, не заметили.

Отчего такие фокусы удавались? Да оттого, что они спекулировали на
психологии толпы и гражданских чувствах. Но откуда взяться гражданским
чувствам, когда город на глазах умирает? И как спекулировать на психологии
толпы, когда толпы нет, у каждого, или почти у каждого, свое царство
величиной в сорок акров?

- Джентльмены, - взывал мэр, - джентльмены, прошу придерживаться
регламента!

Кинг рывком встал и грохнул кулаком по столу:

- Нет уж, давайте начистоту! Вот и Вебстер тут, может быть, он
поделится с нами своими мыслями?

Вебстер поежился.

- Боюсь, - ответил он, - мне нечего сказать.

- Ладно, хватит об этом, - резко подытожил Гриффин и сел.

Но Кинг продолжал стоять, лицо его налилось краской, губы дрожали от
ярости.

- Вебстер! - крикнул он.

Вебстер покачал головой.

- Вы пришли сюда по поводу вашей очередной великой идеи! - не
унимался Кинг. - Собирались представить ее на рассмотрение муниципалитета.
Так чего сидите? Давайте, выкладывайте?

Вебстер поднялся с хмурым видом.

- Не знаю, может, тупость помешает вам уразуметь, - обратился он к
Кингу, - почему меня возмущает ваша деятельность.

Кинг на секунду опешил, потом взорвался:

- Тупость? И это вы говорите мне! Мы работали вместе, я вам помогал.
Вы никогда не позволяли себе... никогда не...

- Да, я никогда не позволял себе говорить ничего подобного, -
бесстрастно произнес Вебстер. - Еще бы. Мне не хоте лось вылететь со
службы.

- Так вот, вы уже вылетели! - рявкнул Кинг. - Уволены! С этой самой
секунды!

- Заткнитесь, - сказал Вебстер.

Кинг ошалело уставился на него, словно получил пощечину.

- И сядьте. - Голос Вебстера кинжалом прорезал напряженную тишину.

У Кинга подкосились ноги, и он шлепнулся на стул. Все молчали.

- Я хочу сказать вам кое-что, - продолжал Вебстер, - о том, что давно
уже пора сказать вслух. О том, что всем вам давно следовало бы знать.
Странно только, что именно мне приходится говорить вам об этом. А может
быть, ничего тут странного и нет, кому, как не мне, сказать правду,
все-таки почти пятнадцать лет служу интересам города.

Олдермен Гриффин сказал, что город умирает на глазах. Верно сказал, с
одной только небольшой поправкой: он выразился слишком мягко. Город - этот
город, любой город - уже умер.

Город стал анахронизмом. Он изжил себя. Гидропоника и вертолеты
предопределили его кончину. Первоначально город был попросту пристанищем
того или иного племени, которое собиралось вместе, чтобы обороняться от
врагов. Со временем его обнесли стеной, чтобы усилить оборону. Потом стена
исчезла, а город остался как центр торговли и ремесла. И просуществовал до
нашего времени, потому что люди были привязаны к месту работы, которое
находилось в городе.

Теперь условия изменились. В наше время, при семейном вертолете, сто
миль - меньше, чем пять миль в тридцатых годах. Утром вылетел на работу,
отмахал несколько сот миль, а вечером - домой. Теперь нет больше
необходимости жаться в городе.

Начало положил автомобиль, а семейный вертолет довершил дело. Уже в
первой четверти столетия люди потянулись за город, подальше от духоты, от
всяких налогов, - на свой, отдельный участочек в предместье. Конечно,
многие оставались: не был налажен загородный транспорт, денег не хватало.
Но теперь, когда все выращивают на искусственной среде и цены на землю
упали, большой загородный участок стоит меньше, чем клочок земли в городе
сорок лет назад. И транспорт перестал быть проблемой, после того как
самолеты перешли на атомную энергию.

Он остановился. Тишина. Мэр был явно потрясен. Кинг беззвучно шевелил
губами. Гриффин улыбался.

- К чему мы пришли в итоге? - спросил Вебстер. - Сейчас я скажу к
чему. Кварталы, целые улицы пустых, заброшенных домов. Люди взяли да
уехали. А зачем им оставаться? Что мог дать им город? Предыдущим
поколениям он что-то давал, а вот нынешнему - ничего, потому что прогресс
свел на нет все плюсы города. Конечно, что-то они потеряли, ведь какие-то
деньги были вложены в старое жилье. Но все это с лихвой возмещалось,
поскольку они могли купить дом, который был вдвое лучше и вдвое дешевле;
могли жить так, как им хотелось, обзавестись, так сказать, фамильной
усадьбой вроде тех, которые всего несколько десятилетий тому назад были
привилегией богачей.

Что же нам осталось? Несколько кварталов под конторами фирм и
компаний. Несколько актов под промышленными предприятиями. Муниципалитет,
назначение которого заботиться о миллионе горожан, да только горожан-то
больше нет. Бюджет с такими высокими налогами, что скоро и фирмы из города
уберутся, чтобы не платить столько. Конфискованный жилой фонд, которому
грош цена. Вот что нам осталось...

Только болван может думать, что ответ дадут торговые палаты, шумные
кампании да идиотские проекты. Потому что на все наши вопросы есть
один-единственный, простой ответ: город как таковой мертв, он может
кое-как протянуть еще несколько лет, но не больше.

- Мистер Вебстер... - начал мэр.

Но Вебстер даже ухом не повел.

- Если бы не сегодняшний случай, - говорил он, - я продолжал бы
вместе с вами играть в кукольные домики. Делать вид, будто город еще
действующее предприятие. Продолжал бы морочить голову себе и вам. Но все
дело в том, господа, что на свете есть нечто, именуемое человеческим
достоинством.

Ледяную тишину раздробило шуршание бумаг, чье-то озадаченное
покашливание.

Однако Вебстер еще не кончил.

- Город приказал долго жить. И слава богу! Чем сидеть здесь и лить
слезы над его останками, лучше встали бы и прокричали спасибо. Ведь если
бы этот город, как и все города на свете, не изжил себя, если бы люди не
бросили городов, они были бы разрушены. Разразилась бы война, господа,
атомная война. Вы забыли пятидесятые, шестидесятые годы? Забыли, как
просыпались ночью и слушали, не летит ли бомба, хотя знали, что все равно
не услышите, когда она прилетит, вообще больше ничего и никогда не
услышите?

Но люди покинули города, промышленность рассредоточилась, и обошлось
без войны.

Многие из вас, господа, живы сегодня только потому, что люди ушли из
вашего города. Да, живы потому, что город мертв!

Так пусть же, черт побери, он остается мертвым. Вам надо радоваться,
что он умер. Это самое счастливое событие во всей истории человечества.

Джон Дж.Вебстер круто повернулся и вышел из зала.

На широкой наружной лестнице он остановился и посмотрел на
безоблачное небо. Над шпилями и башенками ратуши кружили голуби.

Джон Вебстер мысленно встряхнулся, словно пес, который выскочил из
пруда на берег.

Глупо он поступил, чего там. Теперь надо искать новое место, и когда
еще найдешь, ведь возраст уже не тот.

Но тут в душе его сама собой родилась какая-то песенка, потеснила
мрачные мысли, он сложил губы трубочкой и, беззвучно насвистывая, бодро
зашагал прочь от ратуши.

Не надо больше лицемерить. Не надо больше ночи напролет думать над
тем, как жить дальше, зная, что город мертв, что ты занимаешься никчемным
делом, презирая себя за то, что даром ешь хлеб, борясь с тягостным
чувством, преследующим труженика, который понимает, что трудится
вхолостую.

Он направлялся к стоянке, где ждал его вертолет.

Может быть, теперь и они уедут из города, исполнится желание Бетти. И
будет он вечерами бродить по собственной земле. Свой участок с речушкой!