нам на голову. Кроме того, возможно, мы поймем что-то очень важное, и в
решающий момент это спасет жизнь всем нам. Если, конечно, у нас хватит ума
выделить то общее, что связывает наши судьбы с капризами Шрайка.
творчество в семинарии.
Йейтс. Старый хер жил за пятьсот лет до того, как Лениста в первый раз
потянула свою мамашу за железную сиську.
истории, и что? Встретившись со Шрайком, мы просто сообщим ему свои
желания. Одно он выполнит, остальные паломники умрут. Правильно?
Брон, отправляя в рот последнее шоколадное пирожное.
мы входим в ту ничтожную долю процента граждан Гегемонии, которые
предпочитают путешествовать не по Сети, а в открытом космосе, от звезды к
звезде, мы представляем самые разные эпохи нашего недавнего прошлого. Мне,
например, шестьдесят восемь стандартных лет, но из-за сдвигов во времени,
вызванных моими путешествиями, я мог бы растянуть эти трижды двадцать и
восемь лет на целый век истории Гегемонии, если не больше.
этому бескрайнему океану. Или, говоря не столь высокопарно, каждый из нас,
возможно, держит в руках недостающий кусочек головоломки, которую еще
никому не удавалось сложить с тех пор, как человек высадился на Гиперионе.
- Вайнтрауб почесал нос и продолжил: - Это тайна, а разгадывать тайны,
откровенно говоря, я люблю больше всего на свете и готов посвятить этому,
быть может, последнюю неделю своей жизни. Если кого-нибудь из нас вдруг
осенит - прекрасно. А если нет - что ж, будем решать задачу и получать
удовольствие от самого процесса.
мне это не приходило в голову, но теперь я вижу всю мудрость вашего
решения: нам необходимо рассказать свои истории, прежде чем мы встретимся
со Шрайком.
Мейны Гладстон. Нельзя ли вычислить агента Бродяг, сопоставив истории?
Консул туг же улыбнулся своим мыслям - агент не настолько глуп.
прозвучала ирония.
но идти к Шрайку мы должны вместе. Нам нужны какие-то механизмы принятия
решений.
Остальные согласно закивали.
рассказать о наших связях с Гиперионом. Голосуем за его предложение.
никто. Мы будем придерживаться воли большинства.
историям и в равной мере уверенностью в том, что никогда не расскажет
своей собственной. - Кто за то, чтобы рассказывать?
бы отказался от целого месяца оргазмической бани на Шоте.
против?
подвел итоги Консул. - Большинство "за". Кто начнет?
блокнота, в котором что-то писал, вырвал листок и разорвал его на
несколько полосок. - Здесь числа от одного до семи, - сказал он. - Почему
бы нам не бросить жребий?
повернулся к Консулу, - не могу ли я позаимствовать эту позолоченную
наволочку, которую вы носите вместо шляпы?
бумаги, и она пошла по кругу. Сол Вайнтрауб тянул первым, Мартин Силен
последним.
полоску. Его номер был седьмым. Напряжение спало - так выходит воздух из
туго надутого воздушного шарика. "Вполне вероятно, - подумал он, - прежде,
чем придет мой черед рассказывать, что-нибудь стрясется. Допустим, война.
Тогда наши байки станут вообще никому не нужны - разве что чисто
теоретически... Или же мы сами потеряем к ним интерес. В общем, кто-нибудь
да помрет: или король, или лошадь. В крайнем случае, можно научить лошадь
разговаривать. А вот пить больше не надо".
болью, которое Консул не раз видел у своих неизлечимо больных друзей. Хойт
показал свою полоску бумаги с четкой единицей.
две бутылки вина, но проявилось это пока лишь в том, что щеки его, и без
того густо-розовые, стали совсем пунцовыми, а вздернутые брови загнулись
уж совершенно демоническим образом. - До посадки еще есть время, - добавил
он, - и я предпочел бы сперва благополучно сесть и оказаться в обществе
мирных туземцев, а уж потом отсыпаться после фуги.
Вайнтрауб. - Если уж нам предстоит рассказывать свои истории,
послеобеденный час - самое подходящее время.
спросила:
стороны деревянного эскалатора (который служил тут чем-то вроде парадной
лестницы). - Просто мне потребовалось вот это. - Он бросил на стол два
грязных блокнота и сел на свое место.
величайший маг, взялся травить байки, делай это сам!
схватился за грудь. Второй раз за вечер Консул подумал, что священник
неизлечимо болен.
рассказать вам свою... свою историю, я должен коснуться чужой. Это дневник
человека, из-за которого я когда-то попал на Гиперион и вот теперь...
теперь возвращаюсь. - Хойт замолчал и глубоко вздохнул.
обгорели, словно их вытащили из огня.
пишет от руки.
платформа мерно подрагивала: казалось, это бьется сердце километрового
"дерева", которое несло их вперед, сквозь холод космической ночи. Сол
Вайнтрауб взял спящую дочку на руки и осторожно уложил ее на мягкий
матрасик, расстеленный рядом с ним на полу. Сняв свой комлог, он поставил
его возле матрасика и набрал на диске программу белого шума. Малышка,
которой была всего неделя от роду, не просыпаясь, перевернулась на
животик.
Звезда вырастала в размерах буквально на глазах. Хет Мастин надвинул
капюшон поглубже, полностью спрятав лицо в тени. Сол Вайнтрауб закурил
свою трубку. Остальные разобрали принесенные клонами чашечки с кофе и
поудобнее устроились на стульях.