Чтение 5–й страницы книги ~За пределы безмолвной планеты~

подевались знакомые пятна на луне, напоминающие человеческое
лицо, -- все люди от начала времен их видели, а теперь Рэнсом
их не обнаруживал?! Это вовсе не луна, подумал Рэнсом и
почувствовал, как волосы у него встают дыбом.

Раздавшийся за спиной звук заставил его резко оглянуться.
Дверь открылась, впустив в комнату рой слепящих лучей, и тут же
захлопнулась снова. Перед Рэнсомом стоял грузный обнаженный
мужчина. Это был Уэстон. Может быть, похититель ждал, что
пленник набросится на него с упреками или потребует объяснений.
Но для Рэнсома в эту минуту существовал только чудовищный шар
над головой, Уэстон же был сейчас просто человеком, спасителем
от одиночества, и нервное напряжение, которое поддерживало его
в борьбе с бездонным отчаянием, разрешилось слезами. Всхлипывая
и задыхаясь, он прокаркал сведенным судорогой горлом:

-- Уэстон! Уэстон! Что это? Ведь не бывает же такой луны?!

-- Это не Луна, -- ответил Уэстон. -- Это Земля.

Ноги Рэнсома подломились, и он упал на кровать, но не
заметил этого. Ужас затопил все его существо. Он не знал даже,
чего страшится: это был бесформенный, беспредметный,
беспредельный страх. Даже потерять сознание было ему не дано,
как он этого ни хотел. Умереть, уснуть, а еще лучше --
проснуться и обнаружить, что все это было сном, все, что
угодно, только не этот тошнотворный ужас. Но вскоре к нему
начало возвращаться самообладание -- эта полулицемерная
добродетель, без которой невозможно общение между людьми, -- и
он сумел обратиться к Уэстону без постыдной дрожи в голосе:

-- Это правда?

-- Безусловно.

-- Где же мы находимся?

-- Приблизительно в восьмидесяти пяти тысячах миль от
Земли.

-- Так значит, мы... в космосе? -- Рэнсом с трудом выдавил
это слово -- так испуганный ребенок говорит о привидениях, а
взрослый -- о раковой опухоли.

Уэстон кивнул.

-- Но зачем? Чего ради вы меня похитили? И как вам все это
удалось?

На секунду Рэнсому показалось, что Уэстон не намерен
отвечать. Но, видимо, физик передумал и, опустившись на кровать
рядом с Рэнсомом, заговорил:

-- Полагаю, лучше уж мне сразу покончить с этими
вопросами, а то вы целый месяц проходу нам не дадите. Как нам
это удалось? То есть, вероятно, вы хотите узнать, как действует
космический корабль? Это вам объяснять бесполезно. Разобраться
в этом могли бы человека четыре-пять -- настоящие физики.
Впрочем, будь вы способны понять, я бы тем более ничего вам
объяснять не стал. Могу сказать -- если вам от этого станет
легче, -- что мы используем малоизвестные свойства излучения
Солнца. Сказать так -- значит ничего не сказать, но для профана
в науке и такого объяснения вполне достаточно. Второй вопрос:
зачем мы здесь? Отвечаю: мы направляемся на Малакандру...

-- Малакандра -- это звезда?

-- Даже вам едва ли должно прийти в голову, что мы летим
за пределы Солнечной системы! Нет, Малакандра гораздо ближе. Мы
доберемся до нее дней за двадцать восемь.

-- Но ведь нет такой планеты -- Малакандра, -- возразил
Рэнсом.

-- Я употребляю настоящее название, а не то, которое
изобрели земные астрономы, -- пояснил Уэстон.

-- Что за ерунда! Откуда вам известно, что это "настоящее
название"?!

-- От обитателей планеты.

Это заявление было не так-то просто переварить.

-- Вы что, хотите сказать, что уже были на этой звезде...
то есть планете... в общем, там, куда мы летим?

-- Вот именно.

-- Но в это же невозможно поверить, -- возмутился Рэнсом.
-- Черт побери, ведь такие вещи не каждый день случаются!
Почему об этом никто знать не знает? Почему в газетах не было
ни слова?

-- Потому что мы еще не совсем спятили, -- резко бросил
Уэстон.

Наступило молчание, но вскоре Рэнсом заговорил снова:

-- А как у нас называется эта планета?

-- Зарубите себе на носу: этого я вам не скажу. Если
сумеете узнать сами, когда мы доберемся до места, ради Бога:
думаю, что нам от ваших ученых изысканий вреда не будет. А пока
что вам знать ни к чему.

-- Но, по вашим словам, планета обитаема?

Уэстон как-то странно взглянул на него и кивнул. Рэнсому
стало не по себе, но он тут же ощутил, как из хаоса
противоречивых чувств, обуревавших его, вырастает гнев.

-- Но я-то здесь причем? -- взорвался он. -- Вы на меня
напали, опоили, засунули в свою адскую машину и теперь везете
невесть куда! Что я вам сделал? Как вы все это объясните?

-- Я мог бы ответить, что вы, как тать, прокрались ко мне
во двор. Если б не лезли не в свое дело, не оказались бы здесь.
Впрочем, нам действительно пришлось посягнуть на ваши права.
Однако скажу в свое оправдание, что все мелкое должно отступить
перед великим. Насколько нам известно, то, что мы делаем,
совершается впервые в истории человечества, а то и в истории
Вселенной. Мы сумели покинуть пылинку материи, где появился на
свет наш род, и теперь в руках человека бесконечность, а может
быть, и вечность. Неужели вы настолько ограничены, чтобы перед
лицом этого небывалого свершения вспоминать о жизни и правах
отдельной личности -- или даже миллиона личностей?

-- Вот именно вспоминаю, -- твердо ответил Рэнсом. -- Для
меня жизнь священна, я всегда выступал даже против вивисекции.
Но вы не ответили на вопрос. Зачем я вам нужен? Как я могу вам
пригодиться там -- на Малакандре?

-- Это мне неизвестно, -- сказал Уэстон. -- Идея
принадлежит не нам. Мы только выполняем приказ.

-- Чей?

Уэстон ответил не сразу.

-- Послушайте, -- произнес он наконец, -- продолжать этот
перекрестный допрос бесполезно. Каких-то ответов на ваши
вопросы я и сам не знаю, а других вы не поймете. Наше
путешествие будет гораздо приятнее, если вы смиритесь со своей
судьбой и перестанете мучить и себя и нас. Все было бы проще,
не будь вы таким узколобым индивидуалистом. Мне-то думалось,
что роль в таком спектакле воодушевит кого угодно. По-моему,
даже червяк согласился бы на эту жертву, если бы мог
соображать. Не поймите меня превратно: я хочу сказать, что
пожертвовать придется временем и свободой. Конечно, есть и
риск, но он невелик.

-- Ну что ж, -- отозвался Рэнсом, -- козыри на руках у
вас. Придется сыграть в вашу игру. Впрочем, если я подхожу к
жизни как узколобый индивидуалист, то вы -- как
буйнопомешанный. Все ваши разглагольствования насчет
бесконечности и вечности только и означают, что вы считаете
себя вправе творить все что угодно здесь и сейчас, а в
оправдание приводите сомнительное соображение, будто некие
существа, ведущие свой род от человека, в каком-нибудь уголке
Вселенной протянут на пару тысячелетий дольше.

-- Именно так: ради этого можно пойти на что угодно! --
загремел физик. -- И все, кто чтит истинную науку, а не
белиберду вроде латыни и истории, будут на моей стороне.
Хорошо, что вы об этом заговорили, советую запомнить мой
ответ... А сейчас давайте пройдем в соседнюю комнату и
позавтракаем. Вставайте осторожно: по сравнению с Землей, здесь
вы почти невесомы.

Рэнсом поднялся, и Уэстон распахнул дверь. Комнату тут же
залил поток слепящего золотого сияния, совершенно затмивший
бледный свет Земли.

-- Сейчас я вам дам темные очки, -- сказал Уэстон, проходя
в комнату, откуда лилось сияние. Рэнсому показалось, что Уэстон
поднимался в гору до самой двери, а сразу за ней исчез куда-то
вниз. Он осторожно последовал за ним. Его охватило странное
ощущение, будто он приближается к краю обрыва. Комната за
дверью словно лежала на боку, ее дальняя стена была почти
параллельна полу комнаты с кроватью. Но, с опаской перенеся
ногу через порог, он обнаружил, что никакого излома в полу нет.
Едва дверь осталась позади, как стены внезапно выпрямились и
закругленный потолок оказался над головой. Оглянувшись, Рэнсом
увидел, что теперь уже спальня встала на попа -- потолок
превратился в стену, а одна из стен -- в потолок.

-- К этому скоро привыкнете, -- успокоил Уэстон,