педов, и позволив звуку растаять, превратившись в ничто, Барнум почти
превратился в статую. Его удивил звук аплодисментов. Он понял, что руки
были его собственные, но управлял ими не он. Это был Бейли. А Бейли
н_и_к_о_г_д_а_ не завладевал контролем над моторикой.
искусства, и так охватило нетерпение задавать вопросы, что он едва не
попросил Барнума ненадолго уступить ему право управлять голосовыми
связками.
синаптикона, но больших успехов в своих попытках распространить его не
достигла. Он имел свои ограничения, и рассматривали его как интересную, но
временную моду.
невесомость. Когда есть тяготение, даже такое как на Янусе, имеются
остаточные тона, которые не устранить. Вы, конечно же, этого не заметили,
но я не могла в таких условиях использовать многие из вариаций.
нем, пролетая в Кольце.
покрылась потом, а лицо ее раскраснелось. Барнума настолько захватила
гармония этого простого движения, что он едва не упустил ответ. А
синаптикон был выключен.
спешила.
ним, улучшая с каждым днем. Отчасти проблема в том, что для управления им
требуется специальное обучение - чтобы он издавал нечто большее, чем белый
шум. Когда я рассказывала, как он работает, это была не совсем правда.
звук. А где находится большая часть нервной ткани?
музыке. В когда-нибудь имели дело с устройством, управляемым
альфа-ритмами? Прислушиваясь к звуковому тону, вы можете управлять
некоторыми функциями организма. Для этого нужна практика. Мозг
обеспечивает диапазон тонов синаптикона и управляет всей композицией. Если
у вас нет контроля над мозгом, получается шум.
суточный цикл к их биологическим процессам. Дневное время пара проводила
лежа, в общественной столовой Януса.
поскольку без нее такие пары не смогли бы находиться на Янусе дольше
нескольких дней. Это была выровненная поверхность площадью ж три
квадратных километра с решетчатой оградой, разбитая на квадраты со
стороной в сто метров. Барнуму и Бейли она не нравилась, как и остальным
парам, но это было лучшее, что им подходило в поле тяжести.
является. Одну и ту же теплоту нельзя использовать бесконечно, как это
можно сделать с сырьем. Требуется добавлять тепло; где-то по ходу дела
привносить энергию - для того, чтобы растительная составляющая пары
синтезировала углеводы для животной. Бейли мог воспользоваться частью того
незначительного тепла, которое образовывалось, когда тело Барнума их
расщепляло, но такой способ быстро привел бы к экологическому банкротству.
хотя те соединения, что использовал Бейли, лишь отдаленно напоминали
хлорофилл. Для фотосинтеза растению нужна большая поверхность, намного
больше площади тела человека. А интенсивность солнечного света на орбите
Сатурна была в сто раз меньше, чем на Земле.
справа от него в центрах больших квадратов лежали люди. Их покрывал лишь
тончайший слой симбиотика, остальная его масса была распростерта на ровной
поверхности простыней живой пленки, различимой лишь по легкому блеску. В
космосе такой подсолнух создавался за счет медленного вращения, благодаря
которому центробежная сила образовывала большой параболоид. А здесь его
пленка лежала на земле; по углам квадрата механизмы растягивали ее вверх:
мускулатуры для этого у симбиотиков не было.
Кольцу. Барнум улегся в центре пустого квадрата и позволил механическим
когтям захватить оболочку Бейли, и они начали медленно ее растягивать.
десять километров. Они могли проплыть туда и раскрыть подсолнух, а затем,
продремав несколько часов, предоставить давлению света оттеснить их
обратно в затененную часть Кольца. Ощущение было приятным: оно не
совпадало полностью ни со сном, ни с другим состоянием человека. Это было
растительное сознание: лишенное сновидений ощущение Вселенной, не
отягощенное мыслительными процессами.
Барнум заворчал. Хотя их фаза потребления энергии _н_е _б_ы_л_а_ сном,
несколько дней попыток осуществлять ее в условиях тяготения вызвали у
Барнума симптомы, очень похожие на те, что возникают от недосыпания. Оба
они становились раздражительными. Им не терпелось вернуться в невесомость.
распространял по голой скалистой поверхности мощные корешки, чтобы
вгрызться в нее с помощью кислот и получить небольшое количество массы для
возмещения потерь.
нагревать жидкость в подсолнухе Бейли. Он походил на маргаритку, лениво
дремлющую на зеленом лугу.
Задерживаться нам необходимости нет.
высоких прыжков и могучих крещендо, что в первый раз. И, медленно, едва
заметно, в нее вкралась их тема. Она была изменена, иначе аранжирована;
ход здесь, фраза там. Она никогда не делалась настолько же явной, как на
ленте, но так и должно было быть. В той партитуре были струнные, медные и
многие другие инструменты, но партию литавр они не включили. Ей пришлось
транспонировать тему для своего инструмента. Контрапункт в ней еще был.
- том, который почти обратил на себя внимание публики. Это был дуэт, и они
с партнером играли на одном синаптиконе, занимаясь любовью.
вдруг утратили ощущение гармонии, и это звучало так, что... ну, один из
рецензентов назвал это "агония умирающей гиены". Я боюсь, мы не слышали
музыки.
умеет, но не на счет "три четверти". Это был Майерс, тот парень, что
изобрел синаптикон. Но он больше инженер, чем музыкант. На самом-то деле,
мне не удалось найти подходящего партнера, и, во всяком случае, я больше
не стану делать этого на публике. Эти рецензии меня задели.
музыки с помощью синаптикона были бы у дуэта, занимающегося любовью в
свободном падении.
Природа этого инструмента такова, что самая сильная музыка получается
тогда, когда тело находится в максимальной гармонии со своим окружением, а
для меня это - приближение оргазма.
Майерс. Он был взволнован - в чем, конечно, и заключался весь смысл - но
не мог контролировать себя. Была я, настроенная как скрипка Страдивари,
чувствовавшая как во мне играют небесные арфы, а тут он начинает
изображать на казу [казу (kazoo) - мембранный музыкальный инструмент,
относящийся к так называемым мирлитонам; техника звукоизвлечения примерно
та же, что и для расчески, обтянутой бумагой] ритм джунглей. Я не
собираюсь снова проходить через это. Я буду придерживаться традиционного
балета, как тот, что я исполняла сегодня.
четверти".
него. Он не мог видеть себя ее глазами, но с неловкостью ощущал, что то,