АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
Никогда бы не подумал, что поражусь самому обычному пению петуха на рассвете. Казалось бы, ну что тут такого? Горластая, вредная птица. Хвост распустит и орет, сидя на плетне. А ведь как за душу взяло! Сколько лет я не слышал петушиного крика? Больше десяти лет. С той самой поры, как попал на Красную Лошадь. У нас домашнюю птицу не держали даже в "Развеселом рудокопе". Корову Гелкина мать доила, помню, а птицы не было. И я почти забыл, как оно бывает - вставать с петухами.
Зато здесь!
Петух с фактории Меткого превосходил голосиной всех слышанных мною ранее крикунов. Горлопан. Весь в хозяина. А может, и в хозяйку?
Я открыл глаза и потянулся с наслаждением. Ну и плевать, что полночи не спал - сторожил. Зато под крышей. Пещеры не в счет. А который день прошел с той поры, как мы с Гелкой оставили обжитой домишко? Подсчитаешь - закачаешься. Двадцать пять суток, если я не ошибся с определением времени под землей.
Сотник уже был на ногах. Свой черед сторожить он определил ближе к рассвету. Самое тяжелое время, когда сон одолевает.
- Утро хорошее, - кивнул он в сторону приоткрытых чуток дверей сенника. - Дождь перестал.
- Повезло.
Это правда, повезло нам. Вторая половина яблочника - время дождей. Если уж затянуло небо тучами, посыпали мелкие холодные капли, то надолго. Когда и до первых снегов с морозами. Впрочем, если учесть засушливое нынешнее лето, осень тоже стоит ждать не слишком дождливую. Что с урожаем будет?
Гелка и Мак Кехта просыпались, выбирались из завалов сена. Феанни недовольно кривилась, пальцами вычесывая из волос желтые травинки.
- Пошли к коням, - коротко бросил Сотник. Пошли так пошли.
Я подхватил на плечо изрядно потяжелевший мешок. Прижимистый мужик, конечно, Меткий, но запасец еды в дорогу немалый приволок. Половина оленьего окорока, рыбки сушеной вязку - хорошая рыба, мелкая, но жирная, янтарем отливает на солнце, четверть гарнца муки... Вот с мукой пожадничал. Точно. Но, с другой стороны посмотреть, у них тоже откуда ей взяться? У торговцев берут. Втридорога. С чего бы это раздавать направо и налево всяким бродягам? Ничего, протянем до Лесогорья.
От срубов тянуло легким дымком и свежеиспеченным хлебом. Сами еще говорят, с мукой плохо, а хлеб каждый день пекут. Трапперы, как и селяне: что ни спросишь - мало осталось, только для себя. А глубже копнешь - и там запасено, и тут припрятано. Что поделаешь, вековая привычка. Не перворожденные отберут, так бароны; не бароны, так лесные молодцы; не лесные молодцы, так от короля гвардия нагрянет. Вот народ и таится.
К огороже, за которой арданы держали выторгованных нами лошадей, первым подошел Глан. Следом Гелка со своим мешочком и вновь спрятавшая лицо Мак Кехта.
- Ой, боязно, - прикрыла ладошкой рот девка. - С какой стороны подходить-то?
Мне, признаться, те же мысли в голову полезли Ну не обучен я с лошадьми обращаться! Что тут по делаешь?
- Бона ваша сбруя. - Меткий высунулся из-за угла, разогнулся, переложил топор из руки в руку - видать, что-то обтесывал, почесал поясницу. - На жердину повешенная...
- Спасибо, хозяин. - Лишний раз вежливое обращение не помешает.
- А "спасибу" твою за пазуху не положишь, - не замедлил откликнуться он, - и в голодный год не сожрешь.
Чисто еж колючий. Не может без подначки, по-человечески.
- Ну, извини, Меткий. Ты уж достаточно, по-моему, в кошель нагреб. Тебе бы с фактории сматываться да в Фан-Белл. Всех купцов за пояс заткнешь.
- Кто на ком еще наварил...
Сотник, не обращая внимания на подковырки ардана, принялся рассматривать седла и уздечки. Мял в пальцах кожу, дергал, пробуя на разрыв, только что на зуб не брал.
- Годится. Не сильно порченное.
- Не! Ну надо же! - хлопнул ладонью по ляжке Меткий. - Он еще и перебирает! Вот народ! Всё на дармовщинку!
Явно хотел добавить еще пару-тройку крепких словечек, но вспомнил, что с пригорянским воином имеет дело, и захлопнул рот на полуслове.
- Покажешь хоть, как седлать? - тихонько обратился я к Сотнику.
- Покажу. - Он взял уздечку в руки и нырнул под жерди. - Давай за мной.
Следом увязалась и Гелка. Пускай учится. Пригодится в жизни.
- Смотри, - Сотник расправил в руках хитроумное переплетение кожаных ремешков, - запоминай.
А потом сыпанул вереницей названий, дотрагиваясь пальцем к каждому ремню по очереди:
- Подбородочный, налобный, суголовный, нащечный, капсюль...
Ага, пока понятно. Из одних названий ясно. Налобный - значит, на лбу, нащечный - тоже не на шее... Подбородочный - с махоньким замочком. Хорошая работа, тонкая. А капсюль похож на собачий застегнутый ошейник. Но вспомнил я, что видел его на лошадях, вокруг морды обкрученным. Для чего? Чтоб не ржали или чтоб не кусались?
- Вот эта железка - трензель. Удила по-простому.
Вижу. Из двух половинок, словно цеп крестьянский, которым хлеб молотят.
- Повод на шею накидываешь. - Слова Сотника сопровождались наглядным показом движений. - Заходишь слева, правым плечом к морде. Нащечные ремни - в правый кулак, трензель - на левой ладошке.
- Не укусит?
- Не собака. Правой рукой за храп придерживаешь, а трензель к зубам прижимай.
Конь ему попался хорошо выученный. Рот открыл моментально. А ну как сожмет челюсти? Чем разжимать? Ножом? Кайлом и то не разожмешь.
- Теперь правую руку вверх, чтоб его уши между налобным и суголовным вошли.
Любопытно, с чего его суголовным прозвали, а не затылочным? Было бы просто и понятно.
- Ремни расправь и подбородочный застегни. Смотри, чтоб пальца три до ганаша проходили, а то задушишь коня.
До ганаша? А! Это, наверное, кости широкие, как тарелки, на нижней челюсти. Не приведи Сущий! Что ж мне теперь, и названия учить, будто заправскому лошаднику?
Ну, это я пошутил. Выучу. С удовольствием. Всё едино заняться в дороге будет особо нечем.
- Да посмотри, чтоб трензель на беззубой части лежал. - Сотник оттянул коню нижнюю губу, демонстрируя правильное положение.
Я и не знал, что у лошадей во рту есть просвет между зубами. Точно для трензеля сделанный. Неужели Сущий, когда создавал тварей земных, заранее предполагал в безграничной мудрости, что на коней уздечку надевать будут?
- Пробуй сам.
Легко сказать - пробуй.
Я вознес краткую молитву Сущему Вовне и приступил.
Получилось!
Аж захотелось подпрыгнуть и закричать от радости.
С первого раза получилось! Может, не такой уж я бездарный ученик?
И рот моя коняшка сразу открыла, и ремни не перекрутились. Единственное, что поправил Сотник, так это длину нащечных ремней. Коротковаты оказались - начали губы коню растягивать.
- Теперь ты, - скомандовал пригорянин Гелке. Девка отважно схватила узду, накинула повод на темно-рыжую шею. Раз! И удила во рту.
Два! И налобный с суголовным там, где полагается. Три! Замочек подбородочного застегнут.
- Ну как?
- Молодец, белочка! - не удержался я. - Куда мне, старому...
- Хорошо, - одобрил Сотник. - Подбородочный проверить не забыла?
Девка ойкнула и сунула не три, а четыре пальца под лошадиную челюсть. Правильно. Где наших три, там ее четыре. А то и все пять.
- Проходит!
- Хорошо. Но проверять не забывай.
- Ага, дядька Сотник! А седло как класть?
- Погоди. Сейчас покажу.
Он поднял стоящее "вверх ногами" седло. Хлопнул по одному краю ладонью:
- Передняя лука. - По другому:
- Задняя.
Задняя лука чуток повыше передней мне показалась. Или почудилось?
- Вот это подпруга. Одна и вторая. Подпруга замком за пристругу цепляется. Ясно?
Да пока ясно. Чего уж тут сложного? У меня всегда так. Когда объясняют, кажется - легче легкого. А как самому повторить за учителем - пшик. Слабо Молчуну.
- Вот это стремя. А вот этот ремень - путлище. По своей ноге отладишь длину.
- А как его отлаживать?
- Да как удобнее, - неопределенно отозвался Сотник. - Пока не влез на коня, сделай на длину руки с кулаком сжатым. А как влезешь, сам почувствуешь - добавить или убавить.
Ладно. Годится. Запомнил.
- Глядите мне, чтоб седла только на чистую сухую спину громоздили. Побьете холки - пешедралом дальше выбираться будете. Конь со сбитой холкой - не конь.
Вот еще беда! Я-то думал: как коней купили, нам теперь ничего не страшно, ничто не помешает. Знай себе езжай помаленьку. А выходит - и забот, и хлопот... А их еще и кормить надо. Хватит ли скудной травы?
Пока я терзался сомнениями, Глан ловко скрутил из клока прихваченного с собой сена жгут. Прошелся по конской спине. Вначале против шерсти, снимая налипшие былинки, потом по шерсти, разглаживая.
- Видал? Пока ни щеток, ни скребниц нет, так будем чистить.
Им еще щетки нужны? И скребницы какие-то! Знал бы, век не согласился. Своими ногами хоть медленнее, зато надежнее и спокойнее.
- Седло опускай плавно. Передняя лука над холкой. Да чуток по шерсти протолкни, чтоб не заломились волоски. Видал? После потник расправь. Гриву из-под него выправь. Теперь передняя подпруга. С седла скидываешь на ту, дальнюю, сторону. Под брюхом забираешь. Расправил, подтянул, замок застегнул - всего делов. Теперь то же с задней. Коли конь дуться начнет - ладонью по пузу ляпни или коленом поддай. Всё. Готово!
Действительно, первый конь стоял под седлом, в узде, готовый к походу. Любо-дорого поглядеть.
- Давай ты теперь.
Признаться, со страхом принялся я укладывать седло. Всё сделал как Сотник учил. И спину смахнул, и потник разровнял, и подпругу затянул... Отступил на шаг, победно огляделся и охнул: у загородки столпилось почти всё население фактории - и взрослые, и дети. А почему бы и нет? Бесплатный балаган. Куда уж там жонглерам и канатоходцам...
Сразу захотелось зарыться под землю, в привычный и в какой-то мере ставший родным шурф. Или улететь далеко-далеко, за тридевять земель, в Великую Топь или Пригорье. Только чтобы не ощущать спиной жадно-любопытные взгляды, не ловить кривые снисходительные улыбочки - дескать, давай-давай, а мы поглядим, как оно получится, не сядет ли захожий старатель в лужу, не выйдет ли посмешище.
- Э, что такое? - заметил мое смущение Сотник. - А, эти... Не бери в голову. Какое нам дело до них, а им до нас?
Легко ему говорить. Небось привык перед строем красоваться да на виду у всех подвиги вершить. А тут... Но не скажешь же, что на людях всегда тушуюсь. Не для толпы я создан, а для спокойной, уединенной жизни где-нибудь в лесу или в маленьком уютном домике на окраине тихого городка. Сразу руки начинают трястись, голова не варит - того и гляди, какую-нибудь глупость упорю.
А как же Гелка будет седло на коня надевать при такой куче зрителей?
Вопреки ожиданиям, девчонка смело схватила пучок сена, скрутила жгут. Молодец! Не то что я.
С седловкой она справилась не хуже, чем со взнуздыванием. Единственно, подпругу затянуть не смогла - силенок не хватило. Или лошадь очень упрямая попалась - не желала воздух из живота выпускать.
- Ничего. На первый раз сойдет, - одобрил Сотник. - Потом покажу, как с седла подтянуть подпругу. Сверху легче.
Так. Три коня готовы к походу. А как же Мак Кехта? Я совсем упустил ее из виду. Сумеет ли? Я ж не знаю, седлала она сама или этим занимался Этлен. Как у сидов принято?
Перехватив мой взгляд, феанни дернула плечом. Мне даже послышалось фырканье разъяренной кошки. Быстрым шагом подошла к оставшемуся коню - черному со светло-коричневыми подпалинами на морде. Наклонилась, положив на вытоптанную землю загона сверток. Это ж мечи телохранителя! Вот почему она медлила до сих пор - просто не знала, куда их девать, как освободить руки. А теперь, видно, решила во что бы то ни стало показать тупоголовым салэх, что и она всё знает и всё умеет. Вот уж воистину говорят: гордость хуже глупости. Седлала Мак Кехта ловко и со знанием дела. Даже Сотник одобрительно покивал. А вот мечи явила на всеобщее обозрение зря. Хоть и в ножнах, и связаны перевязью, а крестовины эфесов ни с чем не спутаешь. За моей спиной пополз шепоток.
- Ну и баба...
- Ты глянь, как управляется!
- А что у ней там? Уж не мечи?
- Окстись, откудова?
- Не, точно мечи...
- Что ж то за баба такая?
- Ишь, рожу прячет. Уродина, что ль?
- А можеть, мужик?
- Да не, мелкий какой-то... Не мужик. Точно не мужик.
Плохо. Ой как плохо. Ни к чему нам излишнее внимание. Нужно серенькими быть. Как мышки.
Сотник, видно, о том же подумал. Резко махнул рукой:
- Выводи коней!
Я взял своего за ременный повод и повел к выходу, с которого уже сняли перегораживающую жердину. Мешок оттягивал плечо. Надо потом придумать, как его к седлу приторочить.
Толпа раздалась, пропуская меня. За мной шла Гелка. Потом Мак Кехта. Замыкал шествие Сотник, то есть Глан, конечно.
- Ну, прощай, Меткий, - поклонился я напоследок лысоватому ардану из вежливости.
Но траппер не удостоил меня ответом. Стоял, о чем-то задумавшись. Да и Сущий с ним. Виделись всего ничего, приязни друг к другу не испытали особой, а дальше пути-дорожки разойдутся, и не увидимся больше никогда. Ладно. Горя иного у меня не было бы.
Я шагал, стараясь незаметно, по возможности, оглядываться на спутников, и потому не прозевал. Видел всё случившееся в подробностях.
Не зря Меткий стоял задумавшись, словно сам с собой беседу в душе вел. Когда Мак Кехта поравнялась с арданом, рука его протянулась вперед, пальцы дернули за полу плаща, скрывающего фигуру сиды. Свалился с головы капюшон, открывая на всеобщее обозрение неровно обрезанные волосы цвета светлого золота - ни койфа, ни подшлемника она не носила еще с пещерного похода. Заостренные уши, раскосые смарагдовые глаза, высокая переносица...
И в тот же миг плащ, удерживаемый от падения крепкими завязками, взлетел крылом ночной птицы. Блеснула в лучах утреннего солнца сталь меча.
Хрипло каркнув, Меткий схватился за горло. Меж его толстых пальцев, черных от работы, возникли тоненькие алые струйки. Ардан тяжело рухнул на колени, а потом и на бок, неестественно подвернув левую ногу.
Толпа ахнула и подалась назад. В сгустившемся воздухе скопилось молчаливое напряжение. Люди замерли, не осознав пока в должной мере, что же случилось.
Мак Кехта стояла напряженная, словно натянутая струна. Меч в вытянутой руке острием в сторону трапперов. Скорчившийся труп у ее ног лучше всякого глашатая объявил, кто есть кто.
Мгновения тянулись...
А потом истошный бабий визг прорезал тишину:
- Уби-и-или-и-и-и!..
Срывая с головы белый плат, рванулась к Меткому его жена. Я узнал ее. Видел вчера мельком. Добежала, упала лицом в расплывающееся кровяное пятно и завыла:
- Убили! Сокол ты мой ясный! На кого ж ты меня с детками покинул! Юрас, открой глазоньки ясные! Поднимись на ножки белые!
Оно понятно. Хороший был человек, плохой, а всё ж свой, родной. Вот, значит, как его звали - Юрас. Редкое имя у арданов. Первый раз встречаю.
И тут толпа забурлила. Бабы кинулись ловить и утаскивать ребятишек. Мужики с мрачной решимостью посунулись к кольям и жердинам.
- Назад! - Голос Сотника ударил бичом. Так, должно быть, командовал он армиями в бою. Не орал, нет, просто громко сказал, но перекрыл и крик вдовы, и гомон трапперов.
Если кто и помышлял всерьез кинуться в драку, несмотря на меч в руке Мак Кехты, то после окрика храбрецов не осталось. Легко, очень легко люди допускают властвовать над собой и охотно подчиняются сильному. Трусость не трусость. Слабость не слабость. Наверное, самосохранение. Я не трону, авось и меня пощадят. А то, что оброком обложат непомерным, последние штаны снимут, а то и вовсе на барщину или в рабство уведут, так то чепуха. Главное - уцелеть.
А что это я рассуждаю? Сам такой. Соглашаюсь, кланяюсь, иду за большинством. Лишь бы уцелеть. Не герой.
И снова в памяти всплыли отблески костров на искрящемся снегу и негромкий голос Сотника:
- Тогда я остановлю их.
Я так не смогу никогда в жизни. Пойти один против многих, выступить против родной крови, но сохранить справедливость.
От размышлений отвлек меня Сотник:
- В седла, живо!
Слова его сопровождало неуловимое движение ногой. Взмах! Толчок другой. И он уже верхом. По-прежнему внимательно следит за арданами.
Мак Кехта опустила меч. Процедила сквозь зубы:
- Салэх. Болэхт. Бр'алэ.
В переводе со старшей речи:
- Мразь. Быдло. Трусы.
Да, высоко она ценит людей, оказавших ей гостеприимство. Пусть и не безвозмездно, а всё-таки какое ни есть. Я-то, пустая башка, надеялся, что она смягчилась сердцем, поняла хоть что-то в жизни, отличает добро и зло. А! Всё впустую. Или просто понятия добра и зла, чести и бесчестия у нас и перворожденных слишком разнятся?
Сида взмахнула мечом, стряхивая алые бусинки, спрятала клинок в ножны и легко вскочила в седло.
Вскарабкались и мы с Гелкой. Она - легче. Я - как мешок с навозом. Пока поймал стремя носком, пока забрался, судорожно цепляясь пальцами за обе луки. От неумения едва седло набок не стянул, но худо-бедно утвердился, выровнялся. Что дальше?
- Шагом, - скомандовал Сотник.
В этот миг жена Меткого подняла измаранное кровью лицо. Вперилась в сиду:
- Ты, кровопийца лютая! Что ж ты наделала!
- Я наказала дерзкую тварь. Червь, посмевший протянуть руку к дочери и супруге ярла, жизни не достоин.
- Ты?.. - Баба не назвала ее по имени, хоть и догадалась. Да и все догадались, чего уж там греха таить. Слухами земля полнится. Кто еще из жен ярлов кровавый урожай собирал по обоим берегам Ауд Мора, за Аен Махой и в Лесогорье? Мало кто, понятное дело, мог ее описать, да во внешности ли дело? Видно птицу по полету, а человека - да и сида тоже - по делам.
- Да. Я - Мак Кехта, - подтвердила феанни. - Я мщу, и нет ни в сердце, ни в разуме моем мира с салэх. Сдохните все, грязные твари.
Вот сказала так сказала. Ни прибавить, ни убавить.
- Ты мстишь? - медленно произнесла баба. - Ты не мстишь, ты лють свою тешишь. Крови никак не напьешься, навроде стрыгая злобного. Будь ты проклята на веки веков. Чтоб тебе дитя никогда не качать, чтоб ты захлебнулась кровушкой нашей, чтоб тебя гром с неба поразил. Не любить тебе и любимой не быть, гадюка ядовитая. Чтоб ты своим ядом траванулась, своей сталью закололась, своим языком подавилась... Хуже ты зверя лесного, хуже волка с медведем - они без нужды овцы не задерут. Хуже стрыгая с клыканом - они на прокорм себе убивают. Ты ж, ведьма беспощадная, радуешься, коли жизни лишаешь. Пускай кровь, тобой пролитая, на тебя ж и падет... Будь ты проклята!
Я видел, как напряглась спина перворожденной. Того и гляди, за клинки схватится. Не успеем тогда осмелевшую от горя бабу защитить. Порешит. Как есть порешит...
Видно, и Сотник подумал о том же.
- Уходим. Рысью!
Мак Кехта зашипела, плюнула в грязь и выслала своего черно-подпалого в рысь.
- На восход. К Аен Махе, - продолжал направлять Сотник.
К Аен Махе? Это правильно. Мне одно непонятно: как мы теперь на левый берег переправимся? С лошадьми. Даже если лодку найдем, их-то в нее не затащишь. А надо удирать. Как можно быстрее и как можно дальше. Разумеется, я ни единого мига не предполагал, что в арданах проснется тщательно забитая храбрость и они снарядят отряд в погоню. Это вряд ли. Вот расстрелять нас из луков они могли бы запросто, если бы захотели. Стрела из охотничьего лука, попав коню в бок, прошивает насквозь. Он ведь на лося да на оленя снаряжен. И две-три сотни шагов для прицельного выстрела не помеха. Но коли сразу не кинулись, догонять для мести уже не станут.
Я повторюсь: у мирного человека - ремесленника, охотника, крестьянина - в душе сидит запрет на убийство. Дело даже не в боязни согрешить и не пройти Поле Истины. Просто претит отнятие жизни. Это воины, разбойники, пираты давно через природу переступили, зачерствели сердцем. Кто всю жизнь мечтал о разудалой жизни, тот - раньше. Кто поневоле в войско попал - со временем. Сердце такой же орган, как и ладонь или пятка. Мозоль нарабатывается. Или всего-навсего устает сопереживать. Не у всех людей. Некоторые до смерти каждую пташку, каждую букашку, травинку-былинку жалеют. Так исключения из правил правила подтверждают. Кто ж из учителей это говорил? Кажется, Арисфон. Он нам основы землеустройства и измерения преподавал. Как сейчас помню: коли две стороны в треугольнике равны, так и линия, из угла к середине третьей стороны проведенная... Что она там делает? Вот те на! Забыл. То ли угол напополам делит, то ли еще чего-то... Ну, это не важно. Важно, что ошибался я в сиде. Никаких сдвигов в ее душе не произошло. Как была кровавой убийцей, так и осталась. Жизнь людская для нее дешевле разменного медяка. А жаль. Не в том смысле жаль, что дешево ценит, а в том, что ошибался. Не удалось добром смягчить заскорузлую душу. Уж не знаю, возможно ли это вообще и какие усилия для того нужны.
Страницы: 1 2 3 4 [ 5 ] 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
|
|