Чтение 5–й страницы книги ~Золотые врата~

- Вот этой, - Назаров кивнул на рыбин, которых ненец кидал собакам.

- Да. Хорошая рыба. Мы все едим. Вкусно.

- Договорились. За мной спирт, за тобой рыба.

Закурив, Назаров присел на нарты. Опять его поразило, что ветер и мороз за пределами огороженного колючей проволокой пространства, были намного сильнее. Он увидел, как Войтюк быстрым шагом пересекает лагерь, направляясь к казарме. Вскоре из бараков заключенных стали выходить люди, и не спеша двигаться к крайнему левому. Назаров насчитал шесть человек. Одна из фигур была явно женской - меховая одежда сидела на ней с некоторым изяществом, кроме того, из-под капюшона выбивался длинный черный локон.

- Я скоро подойду Нерчу, - сказал Назаров, поднимаясь, - а ты заходи пока в дом. Там солдат будет, ты его не бойся, скажи - я разрешил.

- Хорошо.

"Как вести себя с этими людьми, - думал Александр, шагая к бараку, - с одной стороны они - заключенные, с другой - работают на безопасность страны. Не уголовники какие-то, комиссар говорил, что старшим у них профессор. Как его? А, Барченко! И еще шаман какой-то, который моржей приваживает, как говорит Нерчу. А, собственно, где они работают, что-то не вижу я никаких цехов или лабораторий. В бараке, что ли?", - он посмотрел вокруг: заснеженные сопки, с которых ветер сдувает снег, голое, пустынное место. Может, именно в такой ледяной пустыне и должен находиться спецлагерь, "бестиарий", но какие тут могут быть научные изыскания, пусть даже и связанные с оккультизмом?

Постучав пимамими друг о друга, чтобы сбить снег, Назаров вошел в сени. Здесь было чисто, пахло травами, несмотря на зиму. В углу стоял веник. Александр взял его, еще раз тщательно отряхнул с торбазов снег, глубоко вдохнул и, удивляясь своему волнению, вошел внутрь.

Барак был разделен на две половины. В первой, похоже, была кухня: стоял дощатый стол, гудела печь, рядом с ней, в ведре, чернел уголь. На самодельной деревянной полке на стене стояли пустые миски и кружки. Александр прошел в жилую половину, остановился на пороге, осматриваясь. Да, здесь, в отличие от казармы, следили и за порядком и за собой. Заключенные спецлагеря ожидали его, сидя на табуретах и на четырех койках, стоящих возле прозрачных чистых окон. Чуть впереди сидел пожилой человек в круглых очках. Седые волосы ежиком топорщились на его голове. Он доброжелательно смотрел на Александра, будто предлагая не стесняться. Рядом курил трубку молодой человек, лет двадцати пяти. Вокруг шеи у него был небрежно повязан пестрый шарф, один конец которого был заброшен за плечо. На одной из коек, облокотившись на локоть, полулежала брюнетка. При взгляде на нее у Назарова екнуло сердце - настолько необычной была восточная красота женщины.

Он прошел в центр комнаты, скинул с головы капюшон, снял рукавицы и откашлялся. "Господи, смотрят, будто я сейчас начну плясать вприсядку, или стихи читать, - он несколько затравленно огляделся, - как в театр пришли, ей-богу!"

- Здравствуйте, товарищи, - чуть громче, чем требовалось, сказал он, - я новый комендант лагеря Александр Владимирович Назаров.

- А он очень даже ничего, - промурлыкала брюнетка.

- Мария! - укоризненно сказал пожилой мужчина, обернувшись к ней.

- А я что? Я - ничего, - она демонстративно пожала плечами.

Назаров почувствовал, что краснеет.

- А тут не товарищи, тут граждане собрались, - подал голос с другой койки мужичок лет тридцати пяти с прищуренными нагловатыми глазками. - Товарищи на воле остались, начальник, а здесь - зона.

- Иван, - на этот раз резче сказал седой, - прекрати свои блатные присказки. Сколько раз просил.

- А в каком вы звании, товарищ комендант? - пропела брюнетка.

- Лейтенант... - Назаров окончательно смешался под ее пристальным взглядом. Казалось, какой-то черный омут затягивает его, лишая дыхания и дара речи, - капитан, если, как в войсках, а так, по табели Государственной Безопасности, согласно уставу и..., - забормотал он.

- Так лейтенант или капитан? - не унималась брюнетка.

Пожилой мужчина решительно поднялся с места. Подошел к Назарову и протянул руку. Александр пожал мягкую полную ладонь.

- Александр Викторович Барченко, профессор, - представился мужчина, - товарищи выбрали меня старшим. Это, конечно, весьма относительно, но если у вас возникнут вопросы, обращайтесь прямо ко мне. А сейчас, позвольте, я представлю вам присутствующих, - он встал рядом с Назаровым. - Итак: эта потрясающая девушка, которая испытывает на вас свои чары, Мария Санджиева. Далее, - Барченко указал на парня в шарфе, - мой ассистент Сергей Михайлович Панкрашин. Молодой человек, который никак не решит, товарищ он или гражданин - Иван Тихонович Межевой. Майя Геннадиевна Боровская, - пожилая женщина, с явно аристократичной осанкой, слегка кивнула, - Серафима Григорьевна Панова...

- Здравствуй, сынок, - прошлепала почти беззубым ртом полная старушка, сидящая на койке возле Санджиевой.

- Стефан Дмитриевич Бельский, прошу любить и жаловать, - надменного вида мужчина с военной выправкой наклонил разделенную тонким пробором голову, - Шота Георгиевич Гагуа, Илья Петрович Данилов, - сидящие рядом Гагуа и Данилов представляли разительный контраст: один с черной буйной шевелюрой, пышными усами и горбатым носом, другой - с блеклыми, соломенного цвета волосами, незапоминающимся бледным лицом и прозрачными голубыми глазами, - и, наконец Василий Ептеевич Собачников, - низкорослый мужчина, явно ненец с широким лицом и узкими глазками, приподнявшись с табурета, вежливо поклонился Назарову. - Вот такое у нас здесь общество собралось, Александр Владимирович, - завершил свое выступление Барченко.

Глава 6

Туман поднимался, словно занавес в театре, открывая небольшое озеро, окруженное зарослями папоротника. Разлапистые стебли, отражаясь воде, наполняли ее зеленым призрачным светом, постепенно теряющимся в темной глубине. Напротив уходящего в воду плоского камня, на котором он стоял, прямо из тумана падал в озеро поток воды, такой прозрачный, что сквозь него можно было сосчитать все трещинки на скале, теряющейся в клубящейся мутной вышине. Туман полз по скале вверх, и можно было видеть, как вода бежит по камню, будто дождь по оконному стеклу, и разбивается о карниз, чтобы широкой лентой упасть в зеленоватую воду. Странная тишина, нарушаемая только плеском падающей воды, делала картину нереальной и зыбкой, словно мираж. Семь могучих сосен окружали озеро полукольцом. Корни их прятались в папоротнике, достигавшим у подножия деревьев высоты в человеческий рост. Темно-коричневые стволы вонзались в туман, будто поддерживали его, как крышу, скрывающую озеро от солнца. Мутно-белая пелена ползла вверх, к вершинам сосен, где кора приобретала оттенок тусклого золота. Наконец показались пышные кроны, и туман завис над ними, слившись с зацепившимися за сосны и вершину скалы облаками.

Заросли папоротника дрогнули, и к воде сошла женщина в черном платье. Одежда струилась по ней, обрисовывая фигуру, черные волосы были подняты в высокую прическу, открывая стройную шею. Он подался вперед, пытаясь разглядеть ее лицо. Он был уверен, что лицо прекрасно и всматривался до рези в глазах, чувствуя обиду от невозможности разглядеть ускользающие черты.

Женщина спустилась к самой воде, подняла руки к плечам, и платье скользнуло вниз. Он замер, опасаясь выдать себя неосторожным движением. Она ступила в воду без всплеска, не потревожив зеркальной глади, и вода приняла ее, скрывая прекрасное тело от посторонних глаз.

Женщина поднялась к водопаду по проложенным под водой ступеням, откинув назад голову, раскинула руки, подставляя тело под падающие струи. Вода одела ее тонкой блестящей пленкой, скользя вниз по обнаженному телу. "Так нельзя, так нехорошо", - подумал он, пытаясь отвести взгляд от тонкой талии, плавным изгибом переходящей в широкие бедра, от полных ягодиц и длинных стройных ног. Внезапно она оглянулась, словно почувствовав его взгляд. Одно бесконечно долгое мгновение они смотрели друг на друга, разделенные озером, затем она вновь сошла в воду и медленно поплыла по направлению к нему. Черты ее лица проступали все отчетливее, вызывая в памяти стертые воспоминания. Возможно, это была память поколений, внезапно проснувшаяся в нем, или подсознательный образ идеальной женщины, сложившийся из сновидений и теперь воплотившийся наяву...

Неведомая сила сковала тело, не позволяя отступить или хотя бы отвернуться. Вместе с тем, глядя, как она выходит из воды, он почувствовал заполняющее его желание, которое становилось просто нестерпимым с каждым ее шагом. Его поразил смуглый оттенок ее гладкой кожи, словно вобравший в себя свет едва показавшейся над горизонтом краешка зари. Капельки воды блестели на высокой груди, уголки чуть раскосых глаз, пристально смотревших ему в лицо, были приподняты к вискам, в мочках ушей подрагивали длинные ажурные серьги с зелеными камнями, почти касавшиеся мокрых плеч. Ничуть не смущаясь наготы, она приблизилась вплотную, дурманя голову бездонными черными глазами. Полные губы приоткрылись, и розовый язычок пробежал по ним, словно приглашая прильнуть, раствориться в поцелуе. Он ощутил, как ее прохладные ладони легли ему на грудь, тонкие пальцы царапнули кожу длинными ноготками, подушечки пальцев стали поглаживать соски. Водоворот вожделения охватил его, заставив потянуться к призывно приоткрытым губам...

Длинный раздвоенный язык выскользнул из ее губ, проникая к нему в рот, черные глаза налились желтым светом, сузились вертикальным змеиным зрачком, волосы развились, скользкими змеями оплетая ему голову, захлестывая шею, перехватывая дыхание. Раздвоенный язык проник в гортань, скользнул по пищеводу, вызывая рвотные спазмы, длинные ногти раздирали кожу на груди, раздвигали мышцы, рвались сквозь ребра к бешено стучащему сердцу...

Внезапно все кончилось, мрак накрыл его плотным покрывалом, спеленав обессиленное ужасом тело.

- Зачем ты это сделал? - женский голос показался ему знакомым.

- Я предупреждал, чтобы ты не трогала его, - мужчина говорил спокойно, даже несколько насмешливо, в то время, как женщина была на грани истерики.

- Я хотела подарить ему себя, подарить любовь, он был почти мой, а теперь будет шарахаться, как от прокаженной. Зачем эти дикие метаморфозы?

- Зато теперь он не будет даже смотреть на тебя. Он предназначен другой женщине, я предупреждал.

- Ты забыл, что такое зов тела, старик! Будь ты проклят!

- Хорошо, хорошо, - согласился мужчина, - а теперь оставим его. Нельзя, чтобы психика подвергалась слишком сильным ударам.

Мгла распалась, расползлась, исчезая словно дым. Жизнь возвращалась, в легкие хлынул воздух, он услышал собственный хрип и рванулся, сбрасывая остатки кошмара...

Жарко протопленная изба, заметенные снегом окна, стол с объедками и полупустой бутылью. На полу, на бухарском ковре похрапывает Нерчу. Гудит раскаленная печь - видно недавно кто-то подбросил в топку угля.

Назаров приподнялся на койке и вытер мокрое от пота лицо простыней. Руки едва повиновались, еще подрагивая от пережитого во сне кошмара. Он помнил сон до мелочей, словно только что увиденный фильм. Помнил каждый лист папоротника вокруг озера, слышал звук падающей воды, видел женщину, как наяву: прекрасное лицо, затягивающие в омут желания глаза, капельки воды на обнаженном теле... длинный змеиный язык, рвущийся вниз по пищеводу...

Назаров сглотнул, чувствуя рвотный позыв, вскочил с койки и, добежав до стола, припал к носику остывшего чайника.

- Мерзость какая, - пробормотал он, отрываясь, чтобы вдохнуть воздуха и снова стал жадно глотать холодный чай.

Ноги подгибались, он рухнул на табурет, тяжело дыша. Нельзя так пить, хотя, казалось бы, чего особенного? Литр разведенного спирта на двоих. Нерчу, правда, уже после первого стакана стал бормотать что-то по-ненецки, беспричинно улыбаться и мотать головой. От спирта, правда, не отказывался. Спать на койке Нерчу отказался и упросил Назарова разрешить ему улечься на ковре - заворожили ненца разноцветные узоры. Александр помнил, что смог раздеться, улегся в койку, отогнал мысль о том, что обещал проверить порядок в казарме и провалился в тяжелый сон.

- Приснится же такое, - он покачал головой, сбрасывая остатки дурмана.

Спирт, вроде, обычный. Ректификат. Что он, не пил его, что ли? Может рыба тухлая - закусывали они вяленой рыбой, которую Нерчу расхваливал, пока Назаров разводил спирт. Нет, рыба была вкусная, жирная.

Во рту снова стало сухо, и Александр глотнул из чайника. Умаров, который прибрался в избе, заодно заварил чай, как он сказал: настоящий чай, по-узбекски! И печь он протопил, видно вспомнив жару в родных местах - в избе было не продохнуть.

Назаров взглянул на часы - шесть. Вечер, или утро? За окном полумрак: то ли солнце уже село, то ли еще не взошло? Черт знает что! Как они определяют время суток?

Александр убрал недопитый спирт в сундук, куда вчера свалил из чемодана свои вещи. На глаза попалась опасная бритва. Он провел рукой по трехдневной щетине - последний раз брился на "Самсоне" в тот день, когда они подошли к Новой Земле. Что ж, раз взялся наводить порядок - придется и самому соответствовать. Достав круглое зеркальце и бритвенные принадлежности, он подогрел в железной кружке воды, густо намылил подбородок. Бритва еще не потеряла остроты - немецкое лезвие великолепно держало кромку и Назаров не спеша, с удовольствием, стал бриться. Даже песню замурлыкал - бессмертную "Белла чао":

В горах расцветают опять эдельвейсы,

В долине послышался крик коростели,

Мы скоро увидимся, будем мы вместе,

Дорога к тебе мою песню несет.

О, Белла, чао! О, Белла, чао...

В конце концов, ну, привидился неприятный сон, ну, и черт с ним! Александр снял с лица последний клочок пены, полюбовался своей работой, холодной водой смыл остатки мыла и вытерся полотенцем. Когда осколком по башке двинуло - еще и не то снилось, эка невидаль. Назаров плеснул на ладонь одеколон, зашипев, протер скулы.

Одевшись, он туго подпоясал гимнастерку, накинул сверху малицу и вышел из дома. Ворота в лагерь были закрыты, возле будки прохаживался часовой с закинутой за плечо винтовкой с примкнутым штыком.

Назаров пошел к казарме - самое время проверить, как исполняются его распоряжения.

В помещении пахло хозяйственным мылом, вымытый пол был еще влажным. Дремавший возле тумбочки дневальный, выкатил глаза, увидев начальство.

- Товарищ капитан, - начал Умаров, - ...

- Тихо, боец. Устав забыл? До подъема рапорт отдается в полголоса.

- Так точно!

- Вольно.

Назаров прошелся по казарме, мягко ступая пимамими по дощатому полу. Табуреты стояли ровными рядами, отутюженная форма аккуратно разложена. С последней койки в ряду поднялся Войтюк с гимнастеркой в руках.

- Вот, подворотничок подшиваю, - прогудел он, - пришлось простыню распустить - больше нечем.

В его чисто выбритом лице не осталось ничего бандитского - типичный старшина, хозяйственный и деловитый. Лишь покрасневшие глаза выдавали его вчерашнее состояние.

- Слушай, Войтюк. Что у тебя Умаров вечный дневальный, что ли?

- Так получилось, товарищ капитан. Мужики все с похмелья, а он не пьет - вера не позволяет. Вот и отдувался за всех. Утром сменю.

- Ладно. Выйди-ка на двор, разговор есть.

- Слушаюсь.

Назаров вышел из казармы, закурил. Падал снежок, бараки стояли темные - сотрудники "бестиария", видимо, еще спали. Низкие облака будто застыли над лагерем. Тишина стояла такая, что закладывало уши.

Хлопнула дверь, Войтюк, в тулупе и черной шапке-финке, приблизился, хрустя снегом, отдал честь.

- Товарищ капитан, командир взвода...

- Ладно, не тянись, - остановил его Назаров, - чего не спишь?

- А-а, как дня три гульну, так бессонница, - пожаловался тот.

- Вы же воинское подразделение..., - начал было Назаров, потом, махнув рукой, достал папиросы, - закуривай.

Войтюк осторожно взял папиросу толстыми пальцами.

- Сто лет "Казбек" не курил, - сказал он, - тут папирос не найдешь - самокрутки в ходу.

- Заканчивай этот бардак, понял? Ты - командир, у тебя вся власть. Если не сможешь сам - обращайся ко мне.

- Так точно. Да я и сам смогу, - Войтюк сжал ладонь в кулак, покачал, будто взвешивая, - у меня не забалуешь. От безделья это, товарищ капитан. Бойцу оно что? Дело ему нужно, тогда не разбалуется.

- Ты в линейных частях не служил?

- Как же. В пехоте, восемь лет старшиной роты.

- А чего ж в охрану лагерей подался?

- Брат, дурачок, спер жменю зерна в колхозе, дали ему пять лет. Мать отписала, плачет. Помоги, пишет, если сможешь. Ну, я подал рапорт, думал, попрошусь туда, где Митька сидит. А меня вишь, сюда загнали. А Митька на Колыме. Не судьба, видать. - Войтюк покосился на Назарова, - как вы меня в морду. Ловко. Только вот, при всем народе-то...

- Сам нарвался, - усмехнулся Александр, - выбирать не приходилось: либо я тебя уложу, либо ты меня.

- Это точно, - вздохнул Войтюк.

- Ладно, кто старое помянет... Там я видел, винтовки, как дрова валяются. Непорядок, старшина.

- Не стреляют винтовки в лагере, товарищ капитан. Вроде и не нужны, значит.

- Как это не стреляют?

- Никак не стреляют. За проволокой - пожалуйста, а здесь - ни в какую. Ваш "ТТ" тоже не стрельнет, попробуйте.

Назаров достал пистолет, снял с предохранителя и, передернув затвор, поднял ствол в небо. Раздался сухой треск бойка.

- Что за черт, - Назаров передернул затвор еще раз, выбрасывая патрон, поднял пистолет.

Снова осечка.

- И как же это понимать?

- Не знаю, - пожал плечами Войтюк, - с профессором поговорите. Думаю, он знает, в чем дело.

- С Барченко? Поговорю, - пообещал Назаров, - только все равно: винтовки почистить, проверить. Стрелять бойцы не разучились?

- Можно попробовать, патронов много.

- Вот и хорошо. Завтра проведем стрельбы. Давай, организуй нормальный армейский быт. Пусть проводят политинформацию, в караулы ходят, ну, сам знаешь.

- Разберемся, - прогудел Войтюк, - разрешите идти?

- Давай, действуй.

Старшина затоптал окурок и ушел, а Назаров, еще раз оглядев спящие бараки, вернулся к себе. Нерчу уже проснулся, вскипятил чайник и, сидя на ковре, прихлебывал кипяток, макая в кружку ржаной сухарь.

- Здравствуй, Саша, - сказал он, отдуваясь, - садись, чаю попей. А мне скоро ехать надо. Жена ждать будет, нельзя, чтобы женщина долго скучала.

После чая он пошел запрягать собак, а Назаров заглянул в казарму. Там уже кипела нормальная армейская жизнь - бойцы, выстроившись, предъявляли Войтюку выглаженную форму. Придирчиво проверяя подворотнички, он обходил строй замерших в нижнем белье стрелков. Назаров поманил его.

- Слушай, старшина, ты говорил - патронов много. Отсыпь на десяток обойм - ненцу, что меня привез.

- Сейчас сделаем.

Войтюк провел Назарова в каптерку, вскрыл деревянный ящик и отсчитал пять десятков замасленных патронов калибра семь-шестьдесят два.

- Вас ведь Нерчу привез, товарищ капитан? - спросил он, - я его знаю - он в ближайшем стойбище, что на Гусиной Земле, один более-менее по-русски разговаривает. Спирт любит, хотя, они все не дураки выпить. У него как раз винтовка под этот патрон, вот, отдайте.

Войтюк передал ему патроны, завернутые в кусок старой газеты.

Нерчу, готовый к дороге, ждал Назарова за воротами. Увидев патроны, он заулыбался так, что узкие глаза превратились едва различимые щелочки.

- Вот спасибо, Саша! Теперь вижу: ты большой начальник. Однако, поеду, пожалуй.

Они пожали друг другу руки, Нерчу присел на нарты, взмахнул хореем.

- Хо!

Собаки рванули под гору, дружно виляя хвостами. Внизу, в долине, Нерчу оглянулся на ходу, вскинул руку. Назаров помахал в ответ. Сумерки скрыли нарты из глаз и Александр, кивнув в ответ на приветствие часового, вернулся в лагерь.

Александр Васильевич Барченко пришел к нему около одиннадцати часов дня, когда Назаров, повесив ковер на стену и прибравшись в избе, присел перекурить.

- Войдите, - крикнул он в ответ на стук в дверь.

- Позвольте? - Барченко шагнул через порог, снял шапку, - доброе утро, Александр Владимирович. Вы ведь позволите так вас называть?

- Ради бога. Проходите, садитесь. Чаю не желаете? Или, может, спирту?

- Нет уж, увольте, - отказался профессор, вешая телогрейку на гвоздь в стене возле двери, - в такую рань, да еще и спирт? А вот от чаю не откажусь.

- Слушаю вас, профессор, - сказал Назаров, ставя чайник на печку.

- Вы не любите терять время даром. Что ж, похвально. Я подумал, что лучше будет сразу ввести вас в курс происходящего в лагере. Во избежание, так сказать, непонимания процессов, проистекающих здесь.

- Я, приблизительно, представляю...

- Простите, что перебиваю вас. Боюсь, что приблизительного представления будет недостаточно. С вашего позволения, я хотел бы вкратце познакомить вас с обитателями "бестиария". Что вас так удивило, уважаемый Александр Владимирович?

- Я полагал, что "бестиарий" - это неофициальное название, которое в ходу среди курирующих вашу работу органов.

Барченко улыбнулся.

- Здесь вы ошибаетесь. Это название предложил я. Дело в том, что наша работа настолько далека от обычных представлений о природе человека, его предках, о происхождении гомо сапиенс, как вида, об окружающем нас мире, как физическом, так и метафизическом, что слово "бестиарий" наиболее полно отражает суть проводимых нами экспериментов.

- В чем же они заключаются? - спросил Назаров, разливая по кружкам крепкий чай, - или ваша работа настолько секретна, что даже я не могу знать о ней?

- Нет, дорогой Александр Владимирович, от вас у меня секретов нет, и быть не может. Позже вы поймете, почему, а сейчас я хотел бы кратко охарактеризовать каждого из состава нашей научной группы.

- Сахар?

- Да, пожалуйста.

Назаров расколол сахарную голову на несколько частей рукоятью подаренного Нерчу ножа, разбил их на более мелкие и, сложив сахар в блюдце, присел напротив Барченко.

- Прошу, профессор. Я весь внимание.

Барченко снял очки, тщательно протер их носовым платком, водрузил их на нос и, доброжелательно взглянув на Александра, спросил:

- Скажите, вы ничего необычного не ощутили по прибытии на архипелаг Новая Земля?

- М-м, - Назаров окунул кусочек сахара в чай, откусил, хлебнул из кружки, - пожалуй, да. Было очень необычное природное явление, когда я уже ехал сюда, к лагерю из берегового стойбища.

- Сильнейший буран и вдруг, среди бури, полоса безветрия. Так?

- Как вы узнали? - Назаров застыл с поднятой кружкой, - вы что, общались с Нерчу?

- Нет, я с ним не разговаривал. Дело в том, Александр Владимирович, что наши э-э..., оппоненты, назовем их так, были весьма решительно настроены, чтобы помешать вам прибыть сюда. Мы, со своей стороны, то есть, я и мои товарищи, вмешались, чтобы обеспечить вам безопасное путешествие.

- Вы работаете с погодой? Вы хотите сказать, что умеете управлять такими природными явлениями, как буран?

- И это тоже, хотя, это далеко не все, на что мы способны. Позвольте, я все же дам характеристики моим товарищам, а вопрос, верить моим словам, или нет, целиком оставлю на ваше усмотрение.

- Прошу вас.

- Начну, пожалуй, с себя. Барченко, Александр Васильевич, тезка ваш, как видите. Ну, родился, крестился, учился и так далее, это мы опустим. В настоящее время сотрудник Института изучения мозга и Психической деятельности, рекомендовал меня для работы в институте сам Владимир Михайлович Бехтерев, если вам что-то говорит это имя.

- Да, конечно, - кивнул Назаров, - товарищ Бехтерев - большой ученый.

- Так вот, до тысяча девятьсот тридцать восьмого года я работал вполне официально, проводил опыты, ставил эксперименты в частности, по созданию универсального учения о ритме, применимом к космологии, космогонии, кристаллографии и, наряду с этим, к явлениям общественной жизни. Видимо, в связи с осложнившейся международной обстановкой партия и правительство решили, что продолжать наши исследования, так сказать, в открытую, более не представляется возможным. Кроме того, ряд курирующих наше научное направление людей был изобличен, как участники антисоветских организаций. В результате, наша работа была засекречена, а в прошлом году даже пришлось перенести изыскания вот сюда, на архипелаг Новая Земля. Вот вы говорите: управлять погодой. По сравнению с задачами, над которыми мы здесь трудимся, это все равно, что игра в куличики в детской песочнице. В тонкости я вас посвящать не стану - требуется определенная подготовка, но скажу, что мы надеемся, нет, уверены, что нам удастся изменить не только общественное устройство мирового социума, но и само понятие "цивилизация". Возможно даже, что придется многое начать сначала, пересмотру подвергнутся все основные понятия о строении мира, о возможностях человека..., - профессор перевел дух, отхлебнул остывшего чаю, - простите, кажется, я немного увлекся. В общем, здесь я, скорее, в качестве администратора, комиссара, если хотите. Осуществляю общее руководство и определяю направление изысканий.

Барченко помолчал, собираясь с мыслями. Назаров добавил ему кипятку в кружку и профессор продолжил.

- Итак, мои товарищи: Санджиева Мария. Она из древнейшего рода бурятских шаманов, одним из представителей которого была знаменитая Эхэ-Удаган - мать-шаманка. О ее силе до сих пор ходят легенды среди забайкальских эвенков. По преданию род взял свое начало после э-э..., соития посланного богами орла с бурятской женщиной. Ее сын и стал первым шаманом. По моим сведениям, Санджиева прошла семилетнее посвящение, обязательное для вступающего на путь общения с богами. До конца возможности этой женщины непонятны даже мне, могу лишь сказать, что сила ее воздействия на человеческое сознание, а также на окружающий мир, исключительна...

- Простите, профессор, - перебил Назаров, - знаете, сегодня у меня был довольно необычный сон. Не знаю, как сказать, это довольно личное...

- Голубчик мой, поверите ли вы мне, если я скажу, что знаю о ваших ночных страданиях? Видите ли, Мария - женщина молодая, а вы - мужчина видный, крепкий, решительный. Есть некая методика э-э..., привлечения внимания определенного человека, основанная на проникновении в его сознание определенных образов. Это, так сказать, наведенное сновидение. Методика несложная для того, кто владеет хотя бы основами передачи психической энергии. Шаман, или шаманка, приходила во сне к выбранному человеку в своем собственном виде, либо в виде прекрасной девушки, юноши, совокуплялась с человеком, после чего избранный полностью переходил под власть шаманки.

Назаров прикрыл глаза и словно наяву увидел выходящую из воды женщину, ощутил ее руки на своей груди, но тут же задохнулся воспоминанием скользящего внутрь тела змеиного языка и поспешно хлебнул чай, придавливая поднимающуюся тошноту.