виднелась скупо освещенная платформа и станционное здание в стиле ложный
ампир с вывеской
на магистра истории столь ошеломляющее впечатление, что возникла насущная
потребность срочно перекусить.
очень умеренно, да и то лишь физиологически корректную пищу, поэтому
знакомый большинству людей позыв пропустить рюмочку, чтобы успокоиться, у
него обычно трансформировался в желание съесть что-нибудь внеплановое и
неправильное.
купить что-нибудь в станционном буфете -- благо в расписании значилось, что
поезд стоит в Неворотинской целых пятнадцать минут (очевидно, чтобы высадить
пограничников, таможенников и задержанных нарушителей). На всякий случай
портмоне с деньгами, документами и кредитными карточками Фандорин оставил в
кейсе, а с собой взял несколько тысячерублевых бумажек, предусмотрительно
обмененных на рижском вокзале.
спуститься, и шумно зевнул. Под этот неромантичный звук потомок восьми
поколений русских Фандориных ступил на родную, закатанную асфальтом почву.
транспарант с изображением усатого советского солдата в пилотке и белыми
буквами:
Николас удивился, ибо в газетах писали, что все культовые памятники
тоталитаризма давно снесены. Очевидно, здесь так называемый "красный пояс",
решил магистр и вошел в станционный зал.
грязные, оборванные люди -- надо полагать, современные клошары, которых
называют "бомжами". Разглядывать этих живописных челкашей Николас
постеснялся и поскорее прошел к стеклянной буфетной стойке.
хот-дог или даже гамбургер. Однако на тарелках лежали только неровные куски
белого хлеба с жирной черной колбасой, завервувшимися кверху ломтиками сыра
и маленькими ссохшимися рыбешками. Вид этих сэндвичей заставил Фандорина
содрогнуться. Он пошарил взглядом по прилавку и в конце концов попросил
усталую, мутноглазую продавщицу, рассматривавшую ползавших по стойке мух:
"тутти-фрутти" (обычно Николас покупал "данон"-обезжиренный, без вкусовых
добавок, но безумствовать так безумствовать), взяла две тысячерублевки и
вместо сдачи выложила три леденца в блеклых бумажках.
сказал Фандорин, изучив маркировку. -- Этот йогурт есть нельзя.
ненавистью процедила:
тошно.
просроченный йогурт и растерянно пошел к выходу.
бородатый субъект, похожий на лешего из сказки, мог всерьез предлагать ему
свои сексуальные услуги.
поезд, а потом куда-то в сторону. -- Тен бакс!
на вид никак не старше лет тринадцати. Она равнодушно посмотрела на
иностранца, похлопала густо накрашенными ресницами и выдула из
противоестественно алых губ пузырь баббл-гама.
-- Сколько тебе лет, девочка? Ты ходишь в школу? Как ты можешь? За десять
долларов! Это чудовищно!
сутенер толкнул магистра в плечо и сказал по-русски:
истекли! Охваченный паническим страхом при одной мысли о том, что может
остаться в этой кошмарной Неворотинской, Николас швырнул йогурты в урну и со
всех ног бросился догонять уплывающий вагон.
рослыми молодыми людьми в сине-белых спортивных костюмах. Мельком оглянулся
на запыхавшегося англичанина, никаких чувств по поводу его благополучного
возвращения не выразил.
Сосканирую вторую половинку завещания, пороюсь в столбцах Иноземного и
Рейтарского приказов и обратно, в Лондон. Три дня. Максимум -- пять. Режим в
Москве будет такой: отель -- архив -- отель.
x x x
Интересно, как она может нравиться певцу Шевчуку?
предчувствие, подсказывавшее: отныне и ту, прежнюю Россию он уже не сможет
любить так беззаветно, как прежде. Ах, отец, отец, мудрейший из людей...
все-таки открыл, то демонстративно заслонился глянцевым латвийским журналом.
скверном состоянии духа, он сочинял лимерик. Некоторое напряжение мысли,
необходимое для этого тонкого занятия, в сочетании с комичной нелепостью
результата способствовали релаксации и восстановлению позитивного взгляда на
мир. Испытанный способ помог и сейчас -- после экзерсиса в стихосложении
настроение и в самом деле немного улучшилось.
засов, а мистер Калинкинс отложил журнал и нервно сказал по-русски:
в коридоре горел свет. Прямо к лицу Николаса протянулась рука в чем-то
синем, с белой полосой вдоль рукава, и в нос ударила щекочущая, зловонная
струя.
стал, потому что его вдруг перестали держать ноги.
металлического ребра, и утратил контакт с реальностью.
который так ныл и пульсировал, что Николас волей-неволей был вынужден
сначала помотать освинцовевшей головой, а потом и открыть глаза.
событий и осознать смысл случившегося.
рта у него стекала нитка слюны, на груди лежал выпотрошенный бумажник.
слава богу, жив.
раззявившийся на хозяина.
кошмарней всего -- конверта, в котором лежала трехсотлетняя фамильная
реликвия.
вечером 13 июня, в начале одиннадцатого
Посняков Андрей
Маккефри Энн
Конан-Дойль Артур
Самойлова Елена
Посняков Андрей
Шилова Юлия