города, уже за шлагбаумом, была Пелагии явлена примета явно недоброго
свойства. Оглянувшись и уввдев, что поблизости вроде бы никого нет, инокиня
достала из поясной сумки, где вязанье, маленькое зеркальце и принялась
разглядывать нос - не побледнели ли настырные веснушки от одуванного
молочка. А тут из придорожных кустов шуршание раздалось, и вылезли две бабы,
невесть зачем сошедшие с шляха. Сестра Пелагия хотела руку за спину
спрятать, да так неловко, что зеркальце упало. Подняла - нехорошо: две
трещины крест-накрест, а всем известно, что это за знак. Ничего хорошего он
не предвещает.
серьезно, и не из невежества, а потому что многократно убеждалась: неспуста
они за долгие века народом выделены и перечислены. Как положено в подобном
случае, зачерпнула горстку праха, кинула через левое плечо, осенила себя
крестным знамением (чего всуе никогда не делала), прочла молитву Пресвятой
Троице и пошла себе дальше.
предстояло пусть маленькое, но все же не лишенное познавательности
приключение, и настроение монахини, ненадолго омраченное гибелью зеркальца,
быстро наладилось, тем более что стояла та волшебная летняя пора, когда
воздух от зрелого солнца делается золотистым, будто мед, небо высокое, а
земля широкая, и все вокруг полно щедрой жизни и доброй истомы. Да, впрочем,
что описывать, все и так знают, как выглядит пригожий августовский день, не
так давно переваливший за середину.
крестьянин. Дороги у нас в губернии новые, ровные, едешь - будто по льду
скользишь, и докатила Пелагия на мягком сене с полным комфортом до самого
поворота с Астраханского шляха на Дроздовку.
хуже уж и не придумаешь. Сойдя с телеги и благословив старичка. Пелагия
увидела в стороне кучку людей, столпившихся возле какой-то повозки и что-то
там молчаливо разглядывавших. По прирожденному любопытству не могла сестра
пройти мимо такого события и подошла посмотреть, что там за диковина.
Протиснулась меж мужиков и богомольцев, прищурилась через очки: самое
обыкновенное дорожное происшествие - сломалась ось. Но возле покривившейся
повозки отчего-то торчал исправник и кряхтели двое полицейских стражников,
насаживая колесо на свежесрубленный и кое-как зачищенный дубок. Исправник
был знакомый, капитан Нерушайло из ближнего Черноярского уезда, а в повозке
лежало что-то продолговатое, прикрытое брезентом.
и на всякий случай перекрестив брезент.
вытирая платком малиновую плешь. - Река двух упокойников выкинула.
Безголовых. Мужчина и отрок. Так на песке рядышком и лежали. Вот какая
оказия. Расследование будет, по всей форме. Везу вот в губернию на
опознание. Хоть как их опознавать, черт разберет. Прошу прощения, само
сорвалось.
мертвецов, а себя.
заводе не было.
сильно шалят.
нижегородцев недолюбливают, считая их народишком вороватым и никчемным.
борода в хорошем казакине - солидный человек, и видно, что не из одного
любопытства, на мертвяков поглазеть.
приличия.
трупы были совсем голые, монахине на такое смотреть не пристало. Успела
только увидеть, что у большого, волосатого, левая рука, где полагается кисти
быть, заканчивается сыромясным обрубком.
баб. - У меня Афонька такой же.
послушание, и зашагала проселком к Дроздовке.
бывает в жаркий день перед дождем. Пелагия ускорила шаг, поглядывая на небо,
по которому, быстро набухая, катилась круглая, плотно сбитая туча. Впереди
виднелась ограда парка, и над деревьями зеленела крыша большого дома, но до
него пока еще было далеконько.
уже совсем не то, что прежде. Сестру Пелагию одолевало недостойное чувство -
зависть. Вот это настоящее дело, думала она, вспоминая, как важно произнес
Пахом Сергеевич вкусное слово "расследование".
тетенькин брудастый. Ну и послушание дал владыка.
II ТУЧИ НАД ЗАВОЛЖСКОМ
железным воротам дроздовского парка, мы же тем временем сделаем отступление,
чтобы разъяснить некоторые тайны нашей губернской политики, а также
представить персон, которым суждено сыграть ключевую роль в этой темной и
запутанной истории.
от вместилища центральной власти и с давних времен была не то чтобы совсем
предоставлена самой себе, но очень мало осенена вниманием со стороны высших
сфер. Ничего желанного для сих сфер в Заволжье нет - все леса, да реки, да
озера, в особенности же много болот, и таких, что в годы Смуты где-то в
здешних трясинах сгинул целый ляшский обоз, отправленный Самозванцем на
поиски волшебного Злата Камня.
похожи на медведей, такие же нерасторопные и косматые. Бойкие нижегородцы и
тороватые костромичи придумали глупую присказку: заволжане все бока
отлежали. Что ж, заволжане и в самом деле суеты и проворства не любят,
соображают не резво и перпетуум-мобилей, верно, не изобретут. Хотя как
сказать. Тому несколько лет в деревне Рычаловке, что в ста двадцати верстах
от Заволжска, один пономарь придумал подъемник - на колокольню ехать. Лень
ему, видишь ли, стало каждый день по восьмидесяти крутым ступенькам
вверх-вниз бегать. Посадил на длинные постромки стул со спинкой, понатыкал
каких-то шестеренок, рычажков, и что вы думаете - взлетал под небеса в две
минуты. Сам владыка приезжал посмотреть на этакое чудо. Подивился, покачал
головой, прокатился на диво-стуле и раз, и два, а после велел всю
конструкцию разобрать, потому что в колокол положено звонить со смирением,
благоговейно запыхавшись, да и ребятишкам лишний соблазн. Пономаря
Митрофаний отправил в Москву учиться на механика, а вместо него прислал
другого, мозгами поскучнее. Но этот проблеск самородного гения скорее
является исключением. Признаем честно, что в купности своей заволжане
тугодумны и ко всякой новизне подозрительны.
приняли неодобрительно, потому что, пропитавшись духом благоустроительных
реформ, задумал он перевернуть доверенную ему область с ног на голову,
причем утверждал, что, наоборот, поставит ее с головы на ноги. Однако уберег
Господь заволжан от излишних потрясений. Попал молодой реформатор под
влияние Митрофания, смирил гордыню, остепенился, а в особенности после того,
как по благословению преосвященного женился на лучшей местной невесте. Для
этого барону, конечно, пришлось перейти из лютеранства в православие, и его
духовным отцом стал не кто иной, как владыка. До того прижился у нас
господин фон Гаггенау, что когда за примерное управление губернией был зван
в столицу на министерство - отказался, рассудив, что тут ему лучше. В общем,
был немец, да весь вышел. Раньше, бывало, по вечерам глинтвейн из маленькой
фарфоровой кружечки попивал и сам с собой на виолончели играл, а теперь к
клюквенной настойке пристрастился, на Крещение в проруби купается и после
того из парной часа по три не выходит.
каблучком у жены. Впрочем, у такой особы, как Людмила Платоновна, находиться
под каблучком отрадно и приятно, такого рабства многие бы пожелали. Родом
она из Черемисовых, первейшей заволжской фамилии, еще Петром Великим
возведенной из купеческого звания в графское достоинство. Девушкой Людмила
Платоновна была тонка и нежна мыслями, но после рождения четверых маленьких
барончиков поменяла комплекцию и обзавелась приятной взору пышностью, отчего
красота ее еще более выиграла. Ясноглазая, румяная, полнорукая, преодолев
тридцатилетний рубеж, баронесса стала являть собой совершеннейший образчик
истинно русской красоты, к которой немцы сухопарой и плешастой наружности (к
числу коих относился и Антон Антонович) испокон веков проявляют душевное и
телесное влечение. Людмила Платоновна свою силу над мужем очень быстро
поняла и стала привольно пользоваться ею по своему усмотрению, но вреда для
губернии от этого до поры до времени никакого не проистекало, потому что,
будучи женщиной сердечной и чувствительной, госпожа фон Гаггенау все свои
немереные силы отдавала благотворительной и богоугодной деятельности, так
что даже и владыка находил ее воздействие на супруга полезным в смысле
смягчения остзейской деревянности, отчасти свойственной барону в сношениях с
Роллинс Джеймс
Круз Андрей
Контровский Владимир
Прозоров Александр
Орлов Алекс
Флинт Эрик