ней; Бобби, испугавшись, что его оставят одного, надулся, но все же нехотя
побрел за ними к?саабу?.
она читала его в десятке предзнаменований, возникавших препятствиями на ее
пути, пока она одевалась и что-то лгала, чтобы выбраться из дома, и мчалась
в аэропорт, и оплачивала проезд на самолете, - слова оставались пустыми,
невесомыми, они колыхались на поверхности, а под ними была глубокая
убежденность, что ехать надо, что ничего другого и быть не может, что только
это - правильно. Волна уверенности в том, что она поступает правильно,
подхватила Салли и пронесла над неожиданным препятствием в виде изумленной
Джози, мимо обращенных к ней лиц детей, заставила стремительно, задыхаясь,
переодеться, пренебречь зловещим непослушанием стартера в ?саабе?, погнала
ее вниз по извилистым аллеям парка Мерритт, по захламленным металлическим
ломом бульварам Куинса, помогла выдержать нервотрепку в аэропорту Ла-Гардиа,
пока служащие компании ?Юнайтед? искали для нее место на самолете,
вылетавшем в Вашингтон. И Салли полетела - стала птицей, героиней. Небо
легло ей на спину, когда они взмыли ввысь в безоблачную прерию над облаками,
- трепещущая, сияющая, неподвижно застывшая, она залпом проглотила двадцать
страниц Камю, в то время как тупорылый воздушный кондиционер шелестел над ее
волосами. Самолет накренился над глинистым континентом ферм, где скакали
лошади величиной с булавочную головку. В иллюминаторе потянулись акры
пастельных домиков, изогнувшихся кривыми рядами, а потом город -
пересекающиеся авеню и миниатюрные памятники. Обелиск Вашингтона на
мгновение возник в глубине широкого Молла с куполом Капитолия в
противоположном конце. Самолет пролетел над самой водой, подскочил,
коснувшись земли, моторам дали обратный ход, машина содрогнулась, потом,
величественно покачиваясь, пробежала немного вразвалку и остановилась.
Промчавшийся ливень оставил мокрые следы на взлетно-посадочной полосе.
Послеполуденное солнце припекало бетон, и от него поднимался влажный жар,
тропически душный, совсем не похожий на жару у моря, откуда Салли бежала.
Было три часа дня. В аэровокзале люди стремительно шли к выходу, осаждаемые
смешанными запахами натертых полов и горячих сосисок. Салли отыскала пустую
телефонную будку. Рука не слушалась, вкладывая в отверстие монету. Заусеница
на указательном пальце больно задралась, когда она стала набирать нужный
номер.
***
рекламу; Госдепартамент заказал его фирме серию тридцатисекундных сюжетов на
тему о приобщении слаборазвитых стран к свободе, и Джерри отвечал за этот
проект. Со времени той первой поездки в Вашингтон Салли помнила, в каком
отделе Госдепартамента можно его найти.
дня.
помех. И его резкий хохоток.
спокойно: ?Ты рехнулась?.
ничего утвердительного - одни вопросы.
планы?
чтоб я уехала?
натертом полу стоял маленький пуэрториканец приблизительно одних дет с
Питером - должно быть, его тут оставили. Он вращал своими черными
глазенками; острый подбородочек его вдруг задрожал, и он заплакал.
отель и скажу, что жена решила приехать ко мне. Возьми такси, поезжай в
Смитсоновский институт или еще куда-нибудь часика на два, встретимся на
Четырнадцатой улице у пересечения с Нью-йоркской авеню примерно в половине
шестого.
цветастой рубашке раздраженно схватил мальчика за руку и повел куда-то.
упоминая про ад, имеет в виду вполне конкретное место. - Если почувствуешь,
что заблудилась, иди на Лафайетт-сквер - ну, ты, знаешь, в садик за Белым
домом - и стой под передними копытами лошади.
как ты одета.
Смитсоновском институте на первом этаже потрясающие старинные поезда. И не
пропусти самолет Линдберга. До встречи в полшестого.
меня?, - подумала она и, выйдя из аэровокзала, взяла такси. Шофер спросил, в
какой Смитсоновский институт ей надо - в старый или в новый, и она сказала -
в старый. Но подойдя к двери старинного особняка из красного кирпича, круто
повернула обратно. Прошлое было для нее лишь пыльным пьедесталом,
возведенным для того, чтобы она могла жить сейчас. Она повернула обратно и
пошла под солнцем по Моллу. Убывающий день, тротуары, усеянные пятнами тени
и семенами, тележки торговцев сластями, туристские автобусы с темными
стеклами, набитые глазеющими американцами, стайки детей, причудливое кольцо
колеблемых ветерком красно-бело-синих флагов у основания высокого обелиска,
индийские женщины в сари с браминскими кружочками на лбу и жемчужинками в
ноздре и в то же время при зонтиках и портфелях - все это создавало у Салли
впечатление ярмарки, а купол Капитолия вдали, более светлый, чем серые
крылья основного здания, поблескивал, словцо глазированный марципан.
Солнечный свет, озарявший, куда ни глянь, официальные здания, казался ей
драгоценным, как деньги, - она шла мимо Музея естественной истории вверх по
12-й улице под серыми аркадами министерства почт, затем по Пенсильванской
авеню - к ограде Белого дома. Она чувствовала себя легко, свободно.
Правительственные здания, вылепленные причудливой рукой и застывшие, как бы
царили в воздухе рядом с нею; величественные и нереальные, они давили на
нее. В просветы между часовыми и зеленью она поглядела на Белый дом - ей
показалось, что он сделан из чего-то ненастоящего и похож на меренгу. Она
подумала о большеглазом молодом ирландце, который правил там: интересно,
каков он в постели, мелькнуло у нее в голове, но представить себе этого она
не могла - он же президент. И она свернула на 14-ю улицу, шагая навстречу
своей судьбе.
отца любовь путешествовать налегке. Ничем не обремененная, не чувствуя жары
в своем черном полотняном костюме, она казалась самой себе элегантной
молодой вдовой, возвращающейся с похорон мужа, старого, жадного и злого. На
самом-то деле Ричард, несколько, правда, отяжелевший за эти десять лет, был
все еще хорош собой, хотя голова его, казалось, давила своей тяжестью на
плечи, а движения стали менее стремительными и четкими под бременем
?ответственности? - слово это он произносил отрывисто и раздраженно. Когда
они только поженились, жили они на Манхэттене и, поскольку были бедны, много
ходили пешком и ничуть не расстраивались. Она почувствовала призрак Ричарда
у своего плеча, вспомнила, как стала даже ходить иначе от сознания, что
рядом - мужчина, твой собственный. Она ненавидела учебные заведения - эти
чопорные места изгнания на Восточном побережье. Ричард вызволил ее из
Барнарда и сделал женщиной. Куда же девалась ее благодарность? Неужели она
такая испорченная? Нет, не могла она этому поверить сейчас, когда вся была
еще наполнена ощущением бескрайнего небесного простора, хотя под ногами
блестели кусочки слюды, а ноздри щекотал перечный запах гудрона. Полосы на
переходе размазались и сместились, расплавленные летней жарой. Она
решительно шагала по широким тротуарам, обгоняя неторопливо шествующих южан.
Часы на церкви - лимонно-желтой церкви Святого Иоанна - пробили пять ударов.
Она пошла на запад по Ай-стрит. Правительственные служащие в распахнутых
легких пиджаках, щурясь от солнца, смотрели сквозь нее и спешили дальше - к
ожидающим в Мэриленде женам и мартини. Море женщин выплеснулось на улицы. По
стеклянным фронтонам зданий слева золотой брошью катилось солнце, и жаркие
лучи его, нагрев ее лицо, заставили Салли вспомнить о себе. Она поняла, что
невольно насупилась, сосредоточенно вглядываясь в лица, из страха пропустить
лицо Джерри.
как он просияет при виде нее, - он всегда сияет, и только она одна способна
вызвать у него эту улыбку. Хотя он был всего на несколько месяцев старше нее
и отличался удивительной для своих тридцати лет наивностью, в его
присутствии она чувствовала себя словно бы его дочерью, чье непослушание
всякий раз было проявлением бережно хранимой жизнестойкости. Салли
почувствовала, что лицо ее застыло в широкой улыбке - в ответ на
воображаемую улыбку Джерри.
знакомого, молодого питомца Уолл-стрита, которого Ричард не раз приглашал к
Маккефри Энн
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Андреев Николай
Соломатина Татьяна
Шилова Юлия