Было видно в церковные двери, как тушили большую люстру. Вера хотела бы
умолять, просить, уговаривать...
нее было красное, обветренное лицо с грубоватыми чертами.
Анисья не ушла.
Савинкова. - Слыхали верно? а?
бабушка.
откушаете.
увезет ее счастье. "Зачем? Для чего?" Вере хотелось рыдать.
Вере было странно, что вот эта женщина и есть знаменитая бабушка русской
революции. Брешковская много ела. Оставляя еду, обводила пронзительным
взглядом темносерых глаз. - Так-то вот, батюшка, - говорила - не так-то это
просто было после двух-то каторг да семилетнего поселения опять в борьбу да
в жизнь броситься. В Забайкалье-то жила, в глуши, среди бурят. Степь кругом
голая. О России ни весточки, так слухи одни, да все тревожные. Все старое,
мол, забыто, огульно отрицается, марксисты доморощенные появились, все блага
родине завоевать хотят, так сказать, механически, ни воля, мол, ни героизм
не нужны, бабьи бредни, да дворянские фантазии. Да, да, батюшка, тяжело это
было среди бурят-то узнавать, в степи-то, да не верилось, неужто ж, думаю,
наше все пропало, для чего же столько воли, да крови, да жизней отдано? Не
верилось... нет... нет - качала седой головой старуха, улыбаясь буравящими
глазами.
тронулась, через Байкал, ах, какая эта сибирская красота! ах, какая у нас,
батюшка, могучая родина то! а? А в Москву прибыла только в 97-м. Разрешили
тогда уж в Европейскую Россию приехать. Вот приехала, да чего скрывать с
большим страхом приехала. Все думаю неужто ж наше то все погибло, неужто и
молодежь то не наша. Пришла я в Москве на первое собрание, всякая там
молодежь была, ну да марксистов то больше, стала говорить первую после
каторги речь, а вышел плюгаш, мальчишка осмотрел меня с ног до головы, "да
куда вы, говорит, старушенция, лезете, вашего Михайловского, говорит, давно
Бельтов разбил. А процесс ваш 193-х был дворянским процессом. И Народная
ваша воля была с пролетариатом не связана". Осмотрелась я - все молчат.
Взяла свою сибирскую шапку с ушами, плюнула, да пошла прочь! А вслед мне
барышня из самых модных кричит: - "Что это за Брешковиада, такая тут
шляется!"
улыбнувшись, оказала весело:
иное дело пошло. У нас теперь сил то во сто крат больше, наша то закваска
сильней оказалась, так то!
говорят - социалисты-революционеры. Ведь это же я назвала их так. Думали о
названии. А чего тут думать? Говорю, постойте, вы считаете себя
социалистами? Да. А считаете себя революционерами? Да. Ну так и примите,
говорю, название - социалистов-революционеров. На этом и согласились. Так
то, сударь, все великое в миг рождается, - и бабушка раскатисто засмеялась.
ждет, когда Вера выйдет. Вера встала, вышла. Накинула шубу. С трудом отперла
примерзшую щеколду. Завизжала калитка. Вера шла, не зная куда, закрываясь
муфтой.
начала бабушка. - Тоже марксизмом по-первоначалу то увлеклись? Да? А теперь
захотелось волюшки да свободушки, распрямить крылышки, да? то-то!
Константиновна, во-первых, пробел в аграрном вопросе.
Катерина Константиновна, настоящего народовольческого.
ж, в добрый час, батюшка, чего же в сторонке то стоять, к нам, с миром надо
работать. Решили рубить, чего ж тут взяли топор и руби. Только как же -
отсюда то? Ведь заграницу надо бежать?
весна, убегу. Я уж обдумал.
Тютчевым.
бегите и прямо в Женеву к Михаилу Гоцу, там все наши сейчас, я сообщу, а вы
перед побегом бросьте открыточку на адрес Бонч-Осмоловоких, в Блонье,
Минской губернии "поздравляю, мол, со днем рожденья".
крестьянству льнете, бабушка, а пора-уж с этим кончать". Ну, а потом
помирились. Вернулись? - обратилась бабушка к Вере. - А я вот видите все
сижу, никак выбраться не могу, да ведь редко доводится с такими людьми то
как Борис Викторович поговорить, душу то отвести.
Константиновна. Брешковская засмеялась.
можно у поднадзорного мне каторжанке ночевать? Что вы, милая. Это раз было в
Минске...
Вот если б вы меня до вокзала проводили, Борис Викторович.
бабушка, пересидевшие кости подняла с трудом.
Только, ох уж не люблю, грешница, я этих механиков, не нашего поля ягоды, не
нашего, - говорила бабушка, надевая сибирскую мужскую шапку с наушниками.
голубой день уехала Вера. Савинков ходил к пристаням говорить с
архангельскими рыбаками, об Архангельске, о кораблях в Норвегию.
Присматривался, нет ли подходящего. Даже пил с рыбаками водку в трактире
Проскурятина. Но толком рыбаки ничего не рассказали. А время шло. Ждать было
трудно. Савинков без обдумыванья решил бежать в понедельник.
утреннюю свежесть сказал: "начинается".
отвернувшись, наблюдал в дверное стекло платформу, закрываясь "Новым
Временем", пока не ударил третий звонок. Из отходящего поезда Савинков
высунулся. На платформе в синих рейтузах ходил спокойно жандарм. Начальник
станции медленно шел в служебную.
лесов. Свежесть мешалась с гаревом дудящего паровоза. Савинков был похож на
англичанина, ехавшего на архангельские лесопильни.
домики, у Савинкова екнуло сердце. "Не запереться ли в клозете, из окна буду
видеть всю платформу?" Поезд шипел тормозами. "Ерунда", - сказал Савинков,
идя по коридору.