улицу.
хочу, даже пожать Вашу руку не хочу, хочу хоть минуту поговорить и
получить ясность".
отцом застыли в трансе над шахматной доской.
Розом. Билли Роз не желает его знать? Не желает, и не надо.
- Ему нужно только сказать спасибо.
это - еврейские штучки? Такой, можно сказать, на все сто американец, и это
уронит его в собственных глазах? А что думает ваш муж?
отпрысках иммигрантов, - сказала Сорелла.
чувства думал об американизации евреев. Начнем хотя бы с внешности. В моем
отце было 165 сантиметров роста, во мне - 185. Отцу мой рост представлялся
чем-то вроде ненужной роскоши. Возможно, причины такого отношения
коренились в Библии, ибо царь Саул, который "от плеч своих был выше всего
народа" [Первая Книга Царств, 10:23], стал verruckt, то есть безумным, и
нашел свою погибель. Пророк Самуил предупреждал израильтян, чтобы не
ставили над собой царя, и "Господь от Саула отступил" [Первая Книга
Царств, 18:12]. Вот почему еврею надлежало быть не долговязым, а ладно
скроенным, сильным, но некрупным. А главное, ловким и сметливым. Таким был
мой отец, и ему хотелось, чтобы таким же был и я. К чему такой высоченный
рост; грудь и плечи у меня были слишком широкие, ручищи слишком большие,
рот до ушей, черные усы щеткой, голос слишком громкий, растительность
слишком обильная, на нелепых - вырви глаз - рубашках слишком много красных
и серых полос. Угораздило же дурака так вымахать. Что такое сын-великан?
Это же угроза, это же отцеубийца. Вот Фонштейн, пусть у него одна нога и
короче другой, всем удался: складный, подтянутый, рассудительный,
смышленый. Гитлеризм подстегнул его развитие. Когда теряешь отца в
четырнадцать лет, детству тут же приходит конец. Он похоронил мать на
чужеземном кладбище, второпях, даже оплакать не успел, попался с
подложными документами, загремел в каталажку (как говорят евреи - "Er hat
gesessen"). Перенес много горя. У него нет времени на трепотню, дурацкие
хиханьки да хаханьки, на глупости и спорт, он не станет лезть в бутылку,
раскисать как баба, распускать нюни как младенец.
ростом, потому что нас лучше кормили. Более того, нас меньше ограничивали,
нам предоставляли больше свободы. На нас воздействовал более широкий круг
идей, нам, детям великой демократической страны, воспитанным в духе
равенства, никакие там черты оседлости не мешали жить в свое удовольствие.
О чем говорить, вплоть до конца прошлого столетия римских евреев запирали
на ночь; раз в год папа торжественно переступал границы гетто и, согласно
ритуалу, плевал на лапсердак главного раввина. Уж не пошли ли у нас здесь
головы кругом? Безусловно, да. Зато здесь нас никто не отправит в
товарняках в концентрационные лагеря и газовые камеры.
историей вопроса - делу не поможешь. Размышления ничего не решают. Идея,
какая бы то ни было, не более чем воображаемая сила, грибовидное облако
(ничего не разрушающее, но и ничего не созидающее), порождение
ослепительной вспышки сознания.
Лорре (1904-1964) - немецкий актер, переехавший в годы фашизма в Америку].
Зато он был американец, и еще о-го-го какой! Билли был неотъемлем от лязга
ярмарочных автоматов, треска тиров, грохота китайских бильярдов и слабого,
совсем человечьего писка гекконов на Таймс-сквер [район Нью-Йорка на
пересечении 43-й и 47-й улиц, где сосредоточены театры], немигающих глаз
уродцев из дивертисмента. Чтобы увидеть Билли, как он есть, его надо было
представить на фоне Бродвея, сверкающего побелкой под утренним солнцем. Но
даже и в местах, подобных этим, есть свои гиганты, люди, чьи недостатки
можно пустить в оборот. В этой стране нет таких вещей, пусть даже самых
диких, которые нельзя было бы сбыть, нельзя было бы выбросить на рынок и
сколотить на них состояние. А когда у тебя столько недвижимости, как у
Билли, и все капитальные приобретения, не ерунда какая-нибудь, тогда никто
и не вспомнит, что ты из тех человекоподобных тварей, которые перекочевали
из нижнего Ист-Сайда [еврейский район Нью-Йорка; здесь расположены
еврейские театры, газеты и т.д.] в пригороды подкормиться промасленными
бумажками из-под бутербродов. Билли? Да, Билли обштопал таких великих
безумцев, как Роберт Мозес [долгое время заведовал парками Нью-Йорка]. Он
приобрел зигфелдовский театр втридешева. Купил для Элеоноры Холм особняк,
увешал его стены шедеврами. И не остановился на достигнутом. В феодальной
Ирландии говорили, что "гордый человек красив" (Парнелл у Йейтса) [строка
из стихотворения Уильяма Б.Йейтса (1865-1939): "Эй, парни, эй, сюда, о
Парнелле споем" (пер. Г.Кружкова); Чарльз Стюарт Парнелл (1846-1891) -
вождь движения за гомруль (home rule) в Ирландии], но среди нью-йоркских
знаменитостей Билли вполне мог сойти за красавца уже потому, что о его
обаянии трубили влиятельные журналисты Джордж Сокольский [(1893-1962) -
американский журналист, автор книг о русской революции и революции в
Китае], Уолтер Уинчелл [(1897-1972) - актер, театральный критик и
журналист], Леонард Лайонс [(р.1906) - известный обозреватель, помощник
генерального прокурора (1954-1959)] и сам Полночный Эрл, ну и конечно же,
его голливудские приятели и завсегдатаи модных ночных клубов. Куда ни
сунься в Нью-Йорке, повсюду наткнешься на Билли. Да о чем говорить, он же
и сам вел колонку, а агентства печати продавали ее чуть не во все газеты
страны. И хотя писали за Билли литературные негры, стратегию определял он,
и ни одно их слово не могло проникнуть в печать без его ведома.
знать я. Но в конце концов Билли его спас: освободил из тюрьмы, заплатил
за проезд в Геную, поселил в гостинице, добыл место на пароходе
нейтральной страны. Самому Фонштейну ничего подобного не удалось бы, да он
никогда этого и не отрицал.
лишь у дам весом за центнер: ведь их тонкость базируется на
сверхъестественной толщины заде, - хотя мой муж больше не пытается
встретиться с Билли, он по-прежнему испытывает к нему благодарность и
никогда не перестанет ее испытывать. Ему в высшей степени присуще чувство
собственного достоинства, но он человек проницательный и в конце концов
уяснил, что представляет собой этот тип, которому он обязан своим
спасением.
я уже с нетерпением ожидал, когда мне предоставится случай побеседовать с
ней, и не только из-за того, что узнавал от нее, но и из-за того, что и
тема разговоров сама по себе стала меня интересовать. Вдобавок я как-то
упомянул, что я - приятель Вольфа, одного из негров Билли, и не исключено,
что Сорелла надеялась использовать меня для своих целей. Неровен час,
Вольф возьмет да и переговорит с Билли. Я напрямик выложил Сорелле, что
Вольфу ничего подобного и в голову не придет.
громадных девах. Умный, и даже очень. День напролет болтается в
"Бердленде" [джазовый клуб, назван в честь знаменитого саксофониста
Чарльза Паркера (1920-1955) по прозвищу Берд (Тюремная Пташка)] и в отпаде
от бродвейских уродцев. В довершение всего он еще из питомцев Йеля,
интеллектуальных бандюг, - во всяком случае, так ему нравится о себе
думать; вечно носится со своими закидонами, обожает, что называется,
заглянуть в бездну. К примеру, его мамаша прибирается у него за деньги.
Недавно я был у него, смотрю, женщина на коленях скребет пол в его
закутке, а он вдруг возьми да и скажи: "Знаешь, кто эта старуха, - моя
мать".
бездну. Хотя вообще-то, в сущности, он вполне приличный парень. Ему все
равно приходится ее содержать, так почему бы не сэкономить десятку на
уборке? Ну и помимо того заработать себе репутацию человека с вывертами,
для которого нет ничего святого. Он хочет стать Томасом Манном научной
фантастики. Вот к чему он на самом деле стремится, так он говорит, а на
Бродвее он просто халтурит. Он резвится вовсю, когда сочиняет статейки для
Билли, всаживает в них фразочки типа: "Я у этого дуба столько дубов выну,
что он даст дуба".
сомнительные персонажи, их жаргон или обычаи, сексуальная жизнь
Гринвич-Виллиджа или неряшество бродвейских нравов. Она повернула разговор
обратно к спасению Фонштейна и истории евреев.
таясь, как если бы болтал в Виллидже, скажем, с Полом Гудменом [Пол Гудмен
(1912-1972) - американский писатель, педагог] в "Касбе", а не с замшелой
толстухой из темного как ночь, закосневшего в мещанстве Нью-Джерси, годной
лишь на то, чтобы передать генетическую эстафету и произвести в следующем
поколении мужа науки. Она сделала приличную ("жалкую") партию. Но так или