одиннадцати?
вращающейся двери, жестами поторапливая отъезжающих, а в кассе еще только
подсчитывали стоимость сложных завтраков; в холле сидел человек, который
заказал глазунью из половины яйца, он с возмущением отверг счет, где ему
поставили целое яйцо, с еще большим возмущением отверг предложение
директора ресторана вовсе изъять из счета пол-яйца; он требовал новый
счет, в котором значилась бы половина яйца.
потом письменные документы, где фигурировала бы глазунья из пол-яйца.
опять третья налево, а потом, сударыня, вы увидите табличку с надписью: "К
древнеримским детским гробницам".
пассажиров; в конце концов все учительницы были направлены по верному
пути, а все жирные шавки выведены на прогулку. Вот только господин в
одиннадцатом номере все еще спал, спал уже Шестнадцать часов подряд,
повесив на дверь трафарет "Просьба не беспокоить". Беда могла нагрянуть из
номера 11 или из бильярдной; привычный ритуал с бильярдом совершался как
раз во время идиотской суеты, когда из отеля уезжали постояльцы; портье
снимал с доски ключ, на мгновение ощущая прикосновение руки гостя, бросал
взгляд на его бледное лицо с красным шрамом на переносице. Гуго спрашивал:
"Как всегда?" Портье кивал головой - бильярд с половины десятого до
одиннадцати. Но пока еще внутренняя служба информации отеля не донесла ни
о чем страшном или порочном. Фемель действительно играл с половины
десятого до одиннадцати в бильярд, играл один, без партнеров, тянул
маленькими глоточками коньяк, запивая его водой, курил, слушал то, что
Гуго рассказывал ему о своем детстве, сам рассказывал Гуго о своем
детстве; Фемель не возражал даже, если кто-нибудь из горничных или уборщиц
по дороге к грузовому лифту останавливался в открытых дверях и смотрел на
него; он только улыбался. Нет, нет, он совершенно безобидный.
руке письмо. Йохен жил под самой голубятней, рядом со своими пернатыми
друзьями, которые приносили ему весточки из Парижа, Рима, Варшавы,
Копенгагена; трудно было определить, какую роль играет в отеле Йохен, в
своей причудливой ливрее, представляющей нечто среднее между мундиром
кронпринца и унтер-офицера; он был отчасти фактотумом, отчасти "серым
кардиналом", все ему доверяли, и он был посвящен решительно во все; при
этом Йохен не был ни портье, ни официантом, ни администратором, ни слугой,
хотя он и был на все руки мастер и даже в поварском искусстве кое-что
смыслил; ему принадлежала крылатая фраза, которую повторяли всякий раз,
как возникали сомнения в моральном облике кого-либо из постояльцев: "Если
все будут нравственны, нам не к чему хранить тайны; кому нужна
секретность, коли нет вещей, которые следует держать в секрете?" Йохен был
отчасти духовником, отчасти секретарем по особо важным делам, отчасти
сводником. Ухмыляясь, Йохен вскрыл письмо искривленными от ревматизма
пальцами.
раз больше, чем этот щенок, и притом бесплатно: "Справочное бюро "Аргус".
При сем прилагаем затребованную Вами справку о господине докторе Роберте
Фемеле, архитекторе, проживающем по Модестгассе, 8. Д-ру Фемелю 42 года,
он вдовец, имеет двух детей. Сын 22 лет, архитектор, проживает отдельно.
Дочь 19 лет - учащаяся. Д-р Ф. состоятельный человек. Со стороны матери в
родстве с Кильбами. Ни в чем предосудительном не замечен".
заметить в чем-либо предосудительном. Он один из немногих людей, за
которых я, ни минуты не задумываясь, положил бы руку в огонь, слышишь, вот
эту старую, продажную, изуродованную ревматизмом руку. Ты можешь спокойно
доверить ему мальчика, он не того сорта человек, но, будь он даже того
сорта, я не вижу, почему бы не позволить ему все, что позволяют
педерастам-министрам, но он не того сорта. Уже в двадцать лет у него
родился ребенок от дочери одного нашего коллеги, может, ты его помнишь,
его звали Шрелла, и он когда-то проработал здесь в отеле год. Не помнишь?
Ну конечно, это было еще до тебя. Так вот, оставь в покое молодого Фемеля,
пусть себе играет в бильярд. Он хороших кровей. Действительно хороших.
Старой закалки. Я знал его бабушку, дедушку, мать и дядю; пятьдесят лет
назад они уже играли здесь в бильярд. Семья Кильб - тебе это, видно,
невдомек - живет на Модестгассе уже триста лет, вернее, жила - теперь
никого из них не осталось. Его мать спятила - она потеряла двух братьев и
троих детей. И не смогла этого перенести. Хорошая была женщина. Из породы
тихих, понимаешь? Она не съедала ни крошки сверх того, что выдавалось по
карточкам, ни крупиночки, да и детям своим ничего не давала сверх
положенного. Сумасшедшая! Все, что ей присылали, она раздавала, а ей много
присылали: Фемели владели тогда несколькими усадьбами; кроме того,
настоятель аббатства Святого Антония в Киссатале отправлял ей масло целыми
бочонками, мед кувшинами и хлеб буханками, но она ни к чему не
притрагивалась сама и не давала ни крошки детям, им приходилось есть хлеб
из опилок, намазывая его подкрашенным повидлом, потому что мать все
раздавала, даже золотые монеты она раздаривала, я сам видел году в
шестнадцатом или семнадцатом, как она вышла из дома с буханками хлеба и
кувшином меда. Мед в тысяча девятьсот семнадцатом году! Можешь себе
представить? Но где уж вам это помнить, вы никогда не поймете, что значил
мед в тысяча девятьсот семнадцатом и зимой сорок первого - сорок второго
годов! А как она бежала на товарную станцию и требовала, чтобы ей
разрешили уехать вместе с евреями. Сумасшедшая! Ее засадили в сумасшедший
дом, но я не верю, что она сумасшедшая. Таких женщин можно увидеть разве
только в музеях на старинных картинах. Ради ее сына я дам себя
четвертовать; и если здесь, в этой лавочке, перед ним не будут ходить на
задних лапках, я устрою грандиозный скандал, пускай хоть целая сотня
старых баб спрашивает Гуго, - раз Фемель хочет держать его при себе, пусть
держит. Справочное бюро "Аргус"! Идиоты! Не к чему было выбрасывать десять
марок! Ты еще, пожалуй, скажешь, что не знаешь его отца, старика Фемеля.
Да? Ну так поздравляю, ты его знаешь, но тебе и в голову не приходило, что
он-то и есть отец того клиента, который играет наверху в бильярд. Ну да,
старика Фемеля знает каждый ребенок. Пятьдесят лет назад он приехал сюда в
перелицованном костюме своего дяди с несколькими золотыми в кармане; он
уже тогда играл в бильярд здесь, в отеле "Принц Генрих", тогда, когда ты
еще понятия не имел, что такое отель. Ну и портье сейчас пошли! Оставь его
в покое. Он не наделает глупостей и не причинит никому вреда, разве что
спятит с ума - тихо и незаметно. Он был лучшим игроком в лапту и лучшим
бегуном на сто метров в нашем городе за всю его историю; ведь он упрямый и
если уж что заберет себе в голову - его не переспоришь; он не выносил
несправедливости, а кто не выносит несправедливости, тот обязательно
впутается в политику, вот он и впутался уже в девятнадцать лет; ему бы
наверняка отрубили голову или запрятали лет на двадцать в тюрьму, если бы
он не удрал. Да-да, не смотри на меня так, он убежал и года три-четыре
пробыл за границей; не знаю точно, в чем тут было дело, - мне этого так и
не удалось выяснить, знаю только, что в той истории был замешан старый
Шрелла и его дочь, которая родила потом Фемелю ребенка; ну, а когда он
вернулся, его больше не тронули, он пошел в армию рядовым в саперные
части; как сейчас вижу его - он приехал в отпуск в мундире с черными
кантами. Что ты вылупил глаза? Был ли он коммунистом? Не знаю, но пусть
даже так, каждый порядочный человек когда-нибудь сочувствовал коммунистам.
Ну а теперь ступай завтракать, с этими старыми дурами я сам управлюсь.
простодушен, он никогда не чуял самоубийства и не верил, что случилось
несчастье, даже если перепуганным постояльцам удавалось отличить сквозь
запертые двери номера тишину смерти от тишины сна; он разыгрывал из себя
этакую продажную шельму, тертого старикашку, но в людей все же верил.
нему никого, он придает этому большое значение. Вот. - И он положил на
конторку перед Йохеном красную карточку: "Я всегда рад видеть мать, отца,
дочь, сына и господина Шреллу, но больше я никого не принимаю".
убили... а может, у него был сын?
здесь за последние две недели, этот аромат можно было нести перед собой
наподобие знамени: вот я иду, видная персона, победитель, перед которым
ничто не может устоять, рост - метр восемьдесят девять, седой, сорока с
лишним лет, костюм из сукна особого, "правительственного" качества -
коммерсанты, промышленники и художники такого не носят. Йохен сразу оценил
сановную элегантность посетителя - то был министр или посланник, чья
подпись имела почти что силу закона, этот человек беспрепятственно
проникал сквозь обитые войлоком, стальные и железные двери приемных,
проходил повсюду, пробивая себе дорогу плечами, словно тараном, излучая
вежливость и любезность, в которой чувствовалось что-то заученное; на сей
раз он пропустил вперед бабушку, только что забравшую своего
отвратительного пса из рук Эриха - второго боя, помог даме-скелету,
которая казалась выходцем с того света, подойти к лестнице и схватиться за
перила, пробормотав: "Не стоит благодарности, сударыня".
Посняков Андрей
Маркеев Олег
Конан-Дойль Артур
Маккарти Кормак
Шилова Юлия
Лукин Евгений