топливо. Белая стрелка показывает на отметку Е, маленький пробковый поплавок
упрямо не желает покачиваться на волнах отсутствующего горючего, и над
индикатором топлива горит красная лампочка, предупреждающая о том, что
топлива мало. И уже через минуту, пять, десять шины опять тяжело плюхаются в
траву или, вскрикнув от соприкосновения с бетоном какой-нибудь посадочной
полосы, испускают струйку сизого дыма. Все, дело сделано, полет закончен.
Отсчитан еще один час. Несколько минут работают ручка и бортжурнал. Но под
нашими ногами снова простирается земля, а вокруг -- неестественная тишина
безмоторного мира, так что баки ждут нового топлива, а бортовой журнал --
новой заполненной страницы.
бесценный дар. В этом ключ к подчас сумасшедшим выходкам молодых пилотов.
Они летают под мостами, с ревом проносятся над крышами домов, выделывают
бочки и петли гораздо ближе к земле, чем следует из соображений
безопасности. Больше всего хлопот они доставляют на военных учебных базах,
поскольку эти действия -- признак отсутствующей дисциплины, к тому же иногда
они приводят к потере самолета и его летчика. Но у летчика на уме -- отдать,
поделиться радостью с теми, кого он любит, поделиться истиной. Потому что
иногда пилоты заглядывают за ширму, за вуаль из тончайшего бархата и
прикасаются к истине, что таится за человеком, касаются силы, что скрывается
за Вселенной.
человек разглядит за ширмой какое-то свечение и штопором уходит в глубины
реальности. Мы -- те, кто остается и наблюдает за ним, --застываем на
мгновение в изумлении, а затем возвращаемся на свои места в хитросплетение
нитей, в ткань сверкающей иллюзии.
изобретений -- закрытых кабин, навигационных приборов, радиоаппаратуры,
управляющей электроники -- полет все больше и больше превращается в задачу,
которую можно решить, не выходя за пределы досягаемости рук пилота.
Отклонился от курса? На это указывает стрелка, стрелка говорит об ошибке, и
пилоту нужно только посмотреть в стеклянное окошечко размером в три дюйма.
Интересует погода впереди по курсу? Выставь на радиоаппаратуре нужную
частоту, вызови метеоролога и запроси экспертную оценку. Самолет
замедляется, вот-вот начнет терять подъемную силу? На приборной панели
мигает красная лампочка и звучит предупреждающая сирена. Мы глядим из кабины
на небо, только когда у нас есть время полюбоваться этим видом, если же вид
нас не интересует, то от взлета до посадки можно не смотреть наружу. Это
такой полет, что производители летных тренажеров могут гордо заявить: "Наш
тренажер невозможно отличить от настоящего полета!" И так оно и есть. Те,
для кого полет -- это количество часов, проведенных в созерцании качающихся
стрелок на приборной панели, разницы ire ощутят. Единственное, чего в этом
полете недостает, -- это ветра. Солнечного тепла. Громад облаков,
ослепительно белыми стрелками вздымающихся по обе стороны крыльев. Шума и
безжалостности укусов дождя, морозной прохлады высоты, моря лунного света,
что покоится на мягкой перине тумана, немигающих звезд, застывших
кристалликами в полночном небе.
будет ни воя сирен, ни мигающих красных лампочек. Лишь подрагивание в ручке
управления, а затем он превращается в машину, не желающую, чтобы ею
управляли, внезапно вспомнившую, что она тяжелее воздуха. Нужно быть
внимательным и прислушиваться к подрагиванию ручки. Нужно смотреть из кабины
наружу, потому что там, снаружи, и есть полет -- движение сквозь воздух и
познание его. Особенно познание его.
сквозь вихрем несущийся ветер. Ага, железная дорога. Ага, пересекли реку. А
озеро? Тут должно быть озеро. Наверное, встречный ветер.
на холмы. Косая стена дождя там, где раньше его не было и в помине. Что
делать, пилот, что будем делать? Может быть, по ту сторону холмов облака
станут реже, может, в них найдутся просветы. Но там, за холмами, облака
могут и опуститься прямо до уровня шероховатой травы и промочить ее насквозь
дождем. Холмы -- зеленые могилы для тех самолетов и летчиков, которые
приняли неверное решение. Берегись холмов, когда тебя окутывает прохладная
серая дымка.
коснутся колеса, и гарантию долгой жизни? Или устремиться туда, в серость?
Это и есть полет: принятие решений. И знание о том, что рано или поздно
самолет нужно будет привести к неподвижному отдыху.
Берег широкий, твердый, пустынный. Над ним со свистом проносится ветер, с
пенным шумом разбиваются волны, кричат чайки, да рычит пролетающий мимо
самолет. Воздух пропитан солью, соленые брызги взлетают, пытаясь достать
колеса биплана. Тут целую сотню миль можно лететь беззаботно, касаясь
колесами верхушек волн, поскольку для старой летной осторожности -- всегда
иметь возможность сделать безопасную вынужденную посадку, если остановится
двигатель, -- имеется широкое ровное песчаное пространство справа по курсу.
Пилот не может чувствовать себя в большей безопасности, чем когда у него
неподалеку есть ровный участок земли. Ровная площадка равняется спокойствию,
отсутствию напряжения в любой ситуации. То ли откажет двигатель, то ли
попадется нисходящий поток, то ли, громыхая, прикатит гроза, -- если
поблизости есть ровное поле, пилоту не о чем беспокоиться. Сделав круг,
сбросить высоту, немного приподнять нос, и вот уже для пилота вместе с его
самолетом наступило блаженное время, когда нет напряжения, когда не нужно
быть в постоянном движении. Летать над ровными площадками означает летать
без внутреннего напряжения, -- и это самый свободный полет, который дано
испытать пилоту. И сейчас от горизонта до горизонта, насколько я могу видеть
вперед, тянется широкий ровный посадочный берег штата Северная Каролина.
не рад тому, что он здесь. Все его существо наполнено нехорошим
предчувствием, настороженностью, которая превосходит даже уверенность от
присутствия рядом бесконечной береговой полосы. Что же не так? Да ну, просто
я к нему не привык, или он ко мне. На это потребуется время, нужно несколько
часов полетать вдоль берега и насладиться полетом сполна.
одинокий парусник. Мы, урча, проплываем над его мачтой, помахав рукой
шкиперу и поймав взмах в ответ.
справа по курсу должно быть болото, и вскоре болото возникает справа по
курсу. Откуда я это знаю? Карта не дает такой степени знакомства с
местностью, потому что чернильные надписи и цветные линии, если их не
изучать внимательно, подробно себе все воображая, так и останутся
чернильными надписями и цветными линиями. А мне знакома местность -- изгиб
берега, болото.
берега, а туманное чувство знакомого объясняется иной точкой зрения. Я летал
раньше над этим берегом на высоте во много раз большей, чем дано когда-либо
достичь биплану, -- на высоте восьми миль, и смотрел вниз на этот самый
песок, и отмечал с удовлетворением, что моя скорость относительно земли --
шестьсот миль в час. Это было в другой день и на другом самолете. Хорошие то
были дни. Когда ты забирался в тридцатитонный истребитель и несся верхом на
громыхающем огненном вихре турбореактивного двигателя. Когда поднимался
вертикально вверх и молнией несся прямо вниз со сверхзвуковой скоростью.
огромной скоростью и сверкающим величием. Но я кивнул окружающей меня
обстановке, поводья натянулись, и времена "Таканов" и прицелов, померкнув,
остались позади.
Когда вместо турбины позади кабины впереди нее опять появился ревущий
завихряющий воздух пропеллер, я обнаружил, что вся разница лишь в том, что
теперь бак с тогшивом пустеет в три раза дольше, а вместо власти над
скоростью я стал хозяином времени, обретя новый вид свободы.
биплана на берегу возник дом. Два дома. Пять, и деревянный причал,
протянувшийся от берега в море. Водокачка, на ней название -- КРИСЧЕНТ-БИЧ.
Мы прибыли. Время заправиться и сжевать сэндвич.
повиноваться, дрожь в ручке управления.
полоса с твердым покрытием. С моря поперек полосы дует ветер. Формальное
название: боковой ветер. От старых пилотов я не раз слышал истории,
предупреждения. Никогда не садись при боковом ветре, говорили они, и
рассказывали случаи из минувших дней, когда такая посадка была
непростительно дорогой ошибкой.
1964-м, а я летаю в 1929-м.
педалями вправо-влево, чтобы он немного расслабился. Он пытается мне
напомнить о тех старых случаях. Боковой ветер для него что огонь для
скаковой лошади, а я веду его прямо в жар и пламя, и на уме у меня только
топливо и сэндвичи.
сбрасываю газ, и Паркс бессильно устремляется к земле. Меня поражает его
безжизненность. Успокойся же, дружок. Через минуту-другую ты выпьешь полный
бак прохладного красного топлива.
воздухе, мы тормозим, по обе стороны несется смазанная полоса. Наконец
хвост, потеряв подъемную силу, опускается, взвизгнув колесом по бетону. И
тут происходит неизбежное. На скорости тридцать миль в час биплан против