пробыл бы там не дольше, чем у той немчуры, а тогда мне пришлось ведь
через всю Германию топать. Местная же тюрьма - "Скрабз" - сна просто рядом
по сравнению с тем, где я тоща был.
у двери?
проверил. Пей чай и не тревожься. Вот увидишь: все будет чин-чином.
ему, но не думаю, чтоб старый черт потрудился ответить. Ты же прекрасно
знаешь, он не любит писать письма, да и не захочет он ввязываться, ну а
потом главный, думаю, напишет мальчишкиной тетке - если у них там есть ее
адрес, - а она и знать ничего не знает.
заголовки в газетах.
отца. Плату за учеников школа всегда берет вперед - так станут ли они
волноваться? Мы, конечно, последим за газетами недельку-другую - на всякий
случай. Ты ведь _не хочешь_ возвращаться в школу, верно, Джим?
просто так получалось вежливее.
стала мамочкой. Настоящей мамочкой, Лайза.
ключи.
безусловно, в атмосфере волнения и тайны. Мы протопали по всему дому - от
подвалов и до мансард. Это было все равно как открытие Африки. Каждая
комната, куда мы входили, отперев дверь, хранила свою особую тайну.
Капитан, подобно туземцу-носильщику, нес груду одеял. Я вдруг понял, что
никогда еще не ходил по целому дому. Моя тетя жила в квартире на втором
этаже и сторонилась соседей.
оставляли, чтобы хозяин имел возможность именовать ее "меблированной", и
потому я мог выбирать между тремя разными кроватями в трех разных
комнатах, грязным диваном в четвертой и большим креслом, в котором вполне
можно было спать, но мое внимание было занято не этим, а мелочами,
оставшимися от прошлых жильцов, которых выставили отсюда, быть может, даже
без предупреждения или которые съехали по собственному желанию. На полу
мансарды валялся очень старый, весь рваный номер журнала "Лилипут", и я
застрял там, а Капитан и Лайза это заметили.
с людьми, и я сказал:
нашел, тот и хозяин. Это один из основных законов, по которым живет
человечество.
шатком столе лежал линованный блокнот, в котором кто-то вел подсчеты. Я до
сих пор помню некоторые из записей, а они уже и тогда казались мне
странными: там были, например, булочки по пенни за штуку (а что можно
теперь купить за пенни даже при том, что стоимость самого пенни
изменилась?). Эти булочки были, видимо, в большей чести у владельца
блокнота; а ниже против записи "обед в "Эй-би-си" [недорогое кафе и
булочные, принадлежащие компании "Aerated Bread Company" (сокращенно
"АВО)] - два шиллинга и три пенса" стояла пометка "Излишество!" с
восклицательным знаком. Бросив взгляд на Капитана, я сунул блокнот в
карман. Там было много пустых страничек, и я подумал, что они могут мне
пригодиться. Я ведь уже лелеял честолюбивые планы стать писателем, в чем
не признавался ни своей тетке, ни отцу. Я четырежды перечитал "Копи царя
Соломона" и решил, что если когда-либо поеду, как мой отец, в Африку, то
буду вести дневник с описанием моих приключений.
сносить дом. А я здесь осталась, чтобы никого не пускать, пока хозяева не
получат разрешения на снос.
кровать, а на линолеуме валялась сломанная расческа и пук седых волос.
девять лет, и она умерла в день своего рождения.
моему облегчению. Дело в том, что по странной случайности это был как раз
мой день рождения, хотя никто в школе не знал об этом обстоятельстве.
Сатана редко вспоминал о нем, а письмо от тетки с маркой за пять шиллингов
приходило обычно с опозданием на несколько дней.
слишком далеко от подвала, так что я мог слышать, как ходят другие
обитатели дома. В комнате стоял столик, и на стене висела фотография
человека в странной одежде, которого звали, как я почему-то по сей день
помню, мистер Лунарди [Винченцо Лунарди - секретарь итальянского
посольства в Лондоне, совершивший в 1784 г. первый в Европе полет на
воздушном шаре]; он был снят в момент отлета на воздушном шаре из
Ричмонд-парка, что было еще одним странным совпадением - ведь там жила моя
тетка. Молодая женщина, которую я мысленно стал называть Лайза, а не мама,
принесла мне из подвала кастрюлю вместо ночного горшка, а Капитан достал
из шкафа тазик и треснутый кувшин.
постель. Такое было впечатление, точно в их планах о моем будущем
обнаружился роковой пробел, и я поспешил их успокоить.
пижамы они отошлют меня назад, в мир амаликитян. - Буду спать в рубашке и
трусиках, - сказал я.
наверно, уже закрыты, но если так, то я займусь этим первым делом с утра.
сказал Капитан.
ним, входная дверь.
Лайза.
говорит. А откуда он их берет, право, не знаю.
сел на одеяла, расстеленные на диване, и Лайза села рядом со мной.
себя здесь, безусловно, счастливее чем там, причем это "там" включало все
места, где я до сих пор жил, в том числе квартиру моей тетки в Ричмонде.
привязан ко мне - тоже по-своему. Но иногда он такое для меня делает, что
мне становится страшно. Скажи я ему, что хочу жемчужное ожерелье, могу
поклясться, он мне его принесет. Может, не настоящее, но все равно
жемчужное, а я-то разве пойму, какое оно? Вот взять, к примеру, хоть
тебя...
стаканами оранжада. И копченой лососиной.
И на него можно положиться - в известном смысле, как он это понимает.
Взять хоть эту пижаму - он ее принесет, я уверена. Но вот как он ее
добудет?..
заметил, как напряглась Лайза в ожидании третьего, а потом перед нами
предстал Капитан с незавернутой пижамой в руках. Такой пижамы я не выбрал
бы даже и в том возрасте, так как почему-то терпеть не мог оранжевый цвет,
а у этой пижамы были не только оранжевые полосы, но еще и апельсины на
кармашках. (Апельсины мне нравились только в оранжаде, но даже когда я пил
оранжад, то зажмуривался, чтобы не видеть цвет напитка.)
бы: "Без проблем".
Память - она ведь обманщица. Уверен же я - или почти уверен - лишь в том,
что он сказал мне: