глазами, как будто не думая о том, что говорит, точно и не говорил, а пел,
выливая песню прямо из сердца: - Этим она побеждается! И никогда не
чувствуется такой радости, такой легкости, такого удовлетворения, как тогда,
когда вы побеждаете вражду в себе, не отвечая ею на чужую вражду!.. Разве
это чувство не указывает, где путь?.. Какая радость это чувствовать! Каких
страшных мук нельзя перенести за эту радость!.. Ну, пусть к вам люди
относятся дурно, жестоко даже, пусть условия вашей жизни тяжелы, пусть это
так; но ведь внешние условия жизни и не могут быть совершенно одинаковыми у
всех людей, и с этим так легко, в сущности, мириться, если...
А, господин Ланде?
заспешил Ланде. - Ведь вы же знаете, что и голод, и муку, и самую смерть
можно перенести за идею... Мученики же умирали в страшных мучениях...
людьми? Нет, и я, и вы, и всякий самый маленький человек все перенесет за
идею, раз только эта идея будет его идеей, его чувством! Правда ведь?
Правда есть в человеке, эта великая сила, именно в человеке она есть! А раз
так, значит, он все может, всякий все может!.. Против любой силы может
бороться и победить... Почему вы украли, Ткачев?
постепенно кровь отливает от лица, и широко раскрытыми глазами, из которых
выглянула страшная мучительная рана, с бешенством уставился на Ланде:
черную шею.
и хочу об этом говорить...
его темные зрачки, ставшие совсем круглыми, и сквозь них смотрела на него
бессильная, затаившаяся навсегда вечная обида и ненависть. Ланде почему-то
подумал, что если он моргнет, то Ткачев или ударит его, или плюнет в лицо.
Но он не моргнул.
говорили о ней много... Да вы и сами рассказывали много, когда говорили в
суде... Мне передавали. Вы так правильно и ярко описали ее, что трудно было
бы...
прошли те времена! Теперь... - некстати заговорил он.
его, продолжал Ланде. - Я знаю, вы всегда жили страшно тяжело, но не только
не крали, вы даже не пили никогда, не курили... Нашли же вы в себе силы
тогда все учиться? Я знаю... Я знаю и как вы изучали Евангелие, как вы
перестали мясо есть...
Ткачев.
самим собой! На это надо большую, громадную силу. И она у вас была... Отчего
же ее теперь нет, Ткачев? - с мольбой, хватая его за руки, говорил Ланде. -
Отчего вы не боролись до конца?
скривив все лицо в злорадную и вместе жалкую гримасу и вырывая руки, спросил
Ткачев.
может победить за свою идею; а у вас была своя идея, что все люди одно, и
жизнь, чувство должно быть одно и хорошо! И вы бы победили, Ткачев, вы -
сильный человек! Почему же вы упали духом, что случилось?
которым он говорил, обессилел его. Светлые волосы прилипли ко лбу, губы и
руки дрожали, и только глаза по-прежнему светились любовью и жалостью.
на Ланде: - вы вот говорите, что знаете меня, и говорите верно... знаете...
всю мою разнесчастную жизнь и все мои горькие страдания вы знаете... да...
Только ведь и я вас знаю, господин Ланде, не хуже вашего! Вот-с! Вы,
господин Ланде, очень хороший человек, - о вас все так говорят, и я знаю.
Лучше вас у нас в городе, а может, и нигде, нет... Я так полагаю, что вы,
может, святой человек, потому что душа у вас чистая... ровно стекло! А
позвольте вас спросить: где же вы-то были, когда... все это происходило со
мной?..
Ткачев. - Много вы в моей жизни значили, господин Ланде, если правду
сказать: я вас давно знаю; мальчиком вы еще были, а и я не Бог весть каким
взрослым был, когда... Очень много вы для меня тогда значили! А вы помните,
господин Ланде, как я к вам приходил за книгами? Еще вы ехать собирались, в
передней чемодан увязывали... Я до того, чтобы увидеть вас, три года ждал, а
что вы мне сказали? Ланде весь задергался в мучительном волнении.
сквозь зубы проговорил:
поговорить! Только и всего... А я от вас тогда слова на всю жизнь ждал...
Что-нибудь одно: или вы меня не поняли, проглядели, что во мне было
настоящее, или видели, да свой отъезд, дело выше поставили. Так, господин
Ланде? Или, может, я не понимаю?..
остался бы... Вы сами виноваты, Ткачев! Надо было приступить прямее,
сильнее, постучаться в душу прямо! Ведь вы же видели, что я просто не
понимаю!
и с дороги-то сбило.
свой важнее того, что человек к вам со всею душою пришел, я просто, может,
плюнул бы на вас и сказал: "Дрянь человечишко, такой, как и все, дрянь!" А
то нет... Увидел я, что вы просто меня не понимаете, не видите моей муки...
состояние, точно душа в нем спит... Вот и я спал тогда. А вы... отчего вы не
разбудили, не растолкали?
торжественностью, долгожданной, из души выболевшей исповедью. - Ведь вот,
человек - самый лучший, другого такого, может, во всю жизнь не встретишь, а
достучаться в душу и к нему трудно...
иной раз толкать нужно, чтобы он чужою болью поболел!.. А что ж тогда
другие-то?.. Ведь, пожалуй, и не растолкаешь... а, как вы думаете? - с
насмешкой спросил Ткачев.
же когда? А?..
счастье, счастье самое захватывающее, великое счастье - слышать ответ и
сознавать, что если даже мы и не достучимся во все сердца, в одно общее
человеческое сердце, то ведь не умрет начатый нами стук, будут стучать
другие, за нами, пройдет он из сердца в сердце, и когда-то... Ткачев...
Ткачев. - Фью! - резко свистнул он.
Ланде. - Вы не верите?
счастье искать?.. А сам-то, сам... так и умирай, как жил? Как будто и не
стучался? Го-го! И пить - умереть, и не пить - умереть! Нашли дурака, как
же! Энто кой-кому лучше не надо!
была надежда, что Ткачев поймет его, то в эту минуту, под звуки этого голоса
сразу, невидимая, неодолимая, стала между ними непроницаемая стена, и холод
ее проник до самых сердец обоих. И то, что произошло дальше, было уже дико,
нелепо и безобразно.
вы не понимаете?.. Уйдите отсюда, - на вас это ужасная обстановка повлияла!
отсюда, забудете; а когда пройдет время, вы опомн...
резко и отчаянно крикнул:
ведь я... - с горькой мукой говорил Ланде и судорожно хватал его за руки.
Корнев Павел
Скальци Джон
Шилова Юлия
Емилина Ника
Пехов Алексей
Белогорский Евгений