Чтение 5–й страницы книги ~Человеческий фактор~

как Сара уложила сына поудобнее, вытащила из пальцев офицера, а из-под
бедра - парашютиста. Она так умело перевернула мальчика, что тот даже не
проснулся и продолжал крепко спать.
- Он очень горячий, и кожа такая сухая, - заметил Кэсл.
- Так бы и с тобой было, если б у тебя температура подскочила до ста
трех [около 38oС].
Сэм был много чернее матери, и перед мысленным взором Кэсла возник
снимок, сделанный во время голода: маленький трупик, распростертый на
песке пустыни, и стервятник над ним.
- Температура, безусловно, высокая.
- Не для ребенка.
Кэсла всегда поражала спокойная уверенность Сары: она могла приготовить
новое блюдо, не заглянув в поваренную книгу, и в руках у нее все
спорилось. Вот и сейчас она так резко повернула мальчика на бок и
подоткнула под него одеяло, а он даже не проснулся.
- Крепко спит.
- Спит-то он хорошо - вот только кошмары его мучают.
- Он снова видел дурной сон?
- Всегда один и тот же. Мы с тобой уезжаем на поезде, а он остается
один. И кто-то на платформе - он не знает кто - хватает его за руку. Но
для тревоги нет оснований. Он в том возрасте, когда снятся кошмары. Я
где-то читала, что это обычно бывает перед тем, как ребенку пойти в школу.
Хорошо бы ему не ходить в подготовительный класс. У него там могут быть
неприятности. Иной раз я чуть ли не хочу, чтобы здесь тоже был апартеид.
- Он хорошо бегает. А в Англии, если ты преуспеваешь в каком-нибудь
виде спорта, неприятностей у тебя быть не может.
Проснувшись среди ночи, Сара вдруг сказала, словно эта мысль только что
пришла ей в голову:
- Как странно, верно, что ты так привязан к Сэму.
- Конечно, привязан. А почему я не должен быть к нему привязан? Кстати,
я думал, что ты уже спишь.
- Никакого "конечно" тут быть не может. Он же паршивец-приемыш.
- Дэвис тоже зовет его "паршивцем".
- Дэвис? Разве он знает? - с испугом спросила она. - Конечно же, не
знает.
- Да нет, не тревожься. Он так называет любого ребенка.
- Я рада, что отец Сэма лежит глубоко в земле, - сказала она.
- Да. Я тоже. Ведь он, бедняга, мог в конце концов жениться на тебе.
- Нет. Любила-то я все время тебя. Даже когда зачала Сэма, все равно
любила тебя. Он больше твой сын, чем его. Я старалась думать о тебе, когда
он ласкал меня. Этакая холодная рыба. В университете его звали Дядя Том.
Но Сэм у нас не будет холодным, верно? Будет пылким или ледяным, но не
холодным.
- Что это мы вдруг заговорили об этой давней истории?
- Потому что Сэм болен. И потому что ты тревожишься. Когда я чувствую
себя неуверенно, я вспоминаю, как я переживала, зная, что придется
рассказать тебе про него. В ту первую ночь в Лоренсу-Маркише [до 1976 г.
название столицы Мозамбика Мапуту], когда я перешла границу. В отеле
"Полана". Я думала: "Он сейчас оденется и уйдет навсегда". Но ты этого не
сделал. Ты остался. И мы любили друг друга, хотя внутри меня уже был Сэм.
Сейчас, годы спустя, они спокойно лежали рядом, лишь слегка касаясь
друг друга плечом. Вот это, подумал он, и есть счастье, какое он порою
видел на лицах чужих пожилых людей, только он-то умрет задолго до того,
как Сара станет пожилой. Что-что, а старость они никогда не смогут
разделить.
- Тебе не бывает грустно, - спросила она у него, - что у нас с тобой
нет своего ребенка?
- Достаточно с нас ответственности и за Сэма.
- Я не шучу. Неужели ты не хотел бы, чтоб у нас был общий ребенок?
Он знал, что на сей раз от ответа на этот вопрос ему не уйти.
- Нет, - сказал он.
- Почему - нет?
- Почему ты стремишься до всего докапываться, Сара! Я люблю Сэма,
потому что он твой. Потому что он не мой. Потому что, когда я смотрю на
него, я не вижу ничего от себя. Я вижу в нем только тебя. А я не хочу
продолжаться до бесконечности. Я хочу, чтоб бычок на этом и закончил свое
существование.

3

- Отличный утренний спорт, - не очень убежденно заметил полковник
Дэйнтри, обращаясь к леди Харгривз и топоча ногами, чтобы сбить грязь с
сапог, прежде чем войти в дом. - Дичь исправно взлетала.
Остальные гости вылезали за его спиной из машин с наигранной веселостью
футболистов, старающихся показать, какое огромное удовольствие они
получили от игры, хотя на самом деле замерзли и перепачкались.
- Напитки ждут вас, - сказала леди Харгривз. - Наливайте себе сами.
Обед будет подан через десять минут.
Издали донесся звук машины, взбирающейся по парку в гору. В холодном
сыром воздухе раздался взрыв смеха, и кто-то воскликнул:
- Вот наконец и Баффи! Прибыл как раз к обеду, конечно.
- А ваш знаменитый мясной пудинг с почками будет? - спросил Дэйнтри. -
Я столько о нем наслышан.
- Вы имеете в виду мой пирог. Вы действительно хорошо провели утро,
полковник? - Она говорила с легким американским акцентом, тем более
приятным, что он был совсем легким, как еле уловимый аромат дорогих духов.
- Фазанов было не так много, - сказал Дэйнтри, - а в остальном все
отлично.
- Гарри! - позвала леди Харгривз через плечо. - Дикки! - И потом: - А
где Додо? Он не потерялся?
Дэйнтри же никто не называл по имени, так как никто его не знал. И он
остро почувствовал свое одиночество, глядя вслед изящной стройной хозяйке,
сбежавшей по ступеням, чтобы расцеловать в обе щеки Гарри. Дэйнтри один
прошел в столовую, где на буфете уже стояли напитки.
Маленький плотный розовощекий мужчина в твиде, которого, как показалось
Дэйнтри, он где-то уже видел, готовил себе сухой мартини. Мужчина был в
очках в серебряной оправе, так и блестевших на солнце.
- Смешайте и мне тоже, - попросил Дэйнтри, - если умеете готовить
действительно сухой мартини.
- Пропорция десять к одному, - сказал маленький мужчина. - С привкусом
пробки, да? Я лично всегда прибавляю отдушку. Вы ведь Дэйнтри? А меня вы
не помните. Я - Персивал. Я однажды мерил вам давление.
- О, конечно. Доктор Персивал. Мы ведь с вами работаем, так сказать, в
одной фирме?
- Совершенно верно. Шеф пожелал собрать нас в спокойном месте, чтобы не
надо было включать эту чепуховину, мешающую подслушиванию. Я, к примеру,
никак не могу освоиться с этой штукой, а вы? Жаль вот только, что я не
охотник. Умею лишь ловить рыбу. Вы здесь впервые?
- Да. А когда вы приехали?
- Рановато. Около полудня. Я держусь "ягуара". И не умею ездить с
меньшей скоростью, чем сто миль.
Дэйнтри оглядел стол. Возле каждого прибора стояла бутылка пива. Он не
любил пива, но пиво почему-то считалось наиболее подходящим напитком во
время охоты. Возможно, потому, что занятие это отзывает мальчишеством, -
недаром в палате лордов подают пиво. Но Дэйнтри не считал охоту
мальчишеством. Охота для него была состязанием в мастерстве - вроде
состязаний в беге на Королевский кубок, в которых он когда-то участвовал.
Посреди стола он увидел небольшие серебряные чаши, в которых лежало его
драже. Вчера он был несколько смущен, вручая леди Харгривз чуть ли не
целый ящик "Молтизерс": она явно понятия не имела, что это такое и к чему
это подают. Он решил, что этот мерзавец Кэсл намеренно одурачил его. И
сейчас с радостью увидел, что драже выглядит вполне пристойно в серебряных
чашах - не то что в целлофановых мешочках.
- Вы любите пиво? - спросил он Персивала.
- Я люблю любой алкоголь, - ответил Персивал, - кроме "Фернет-Бранка".
Тут в комнату шумно ворвались Баффи и Додо, Гарри и Дикки, и все
серебро и весь хрусталь зазвенели весельем. Дэйнтри был рад присутствию
Персивала, ибо никто, видимо, не знал и его имени.
К сожалению, за столом их разъединили. Персивал быстро прикончил первую
бутылку пива и взялся за вторую. Дэйнтри почувствовал себя преданным, ибо
Персивал, казалось, с такою легкостью завязывал отношения с соседями по
столу, как если бы они тоже были сотрудниками старушки Фирмы. Он принялся
рассказывать что-то про рыбную ловлю, и мужчина по имени Дикки хохотал
вовсю. А Дэйнтри сидел между типом, которого, по его мнению, звали Баффи,
и тощим пожилым господином с лицом юриста. Господин представился, и
фамилия его показалась Дэйнтри знакомой. Он был то ли генеральным
прокурором, то ли генеральным стряпчим, его заместителем, - Дэйнтри никак
не мог припомнить, кем именно, и эта неопределенность мешала ему вести
беседу.
- Бог ты мой! - воскликнул вдруг Баффи. - Да ведь это же "Молтизерс"!
- А вы знаете "Молтизерс"? - спросил Дэйнтри.
- Целую вечность не брал в рот. Всегда покупал в кино, когда был
мальчишкой. На редкость вкусное драже. Здесь, конечно, едва ли есть кино.
- Собственно говоря, я привез это драже из Лондона.
- Вы ходите в кино? Я десять лет там не был. Значит, там по-прежнему
продают "Молтизерс"?
- Эти штуки можно купить и в магазинах.
- Вот никогда не знал. Где же вы его нашли?