такие прекрасные мысли. Сознаю, что едва ли это хорошо, так как он говорит
не по-французски, но к счастью он употребляет очень много французских
выражений. Разговор его в другом роде, чем разговор m-r Verdier, в нем
меньше комплиментов, но он интеллектуальнее. Он страстно любит картины, и
подает мне относительно их множество идей, до которых я никогда бы не
додумалась. Он очень высокого мнения о картинах; он думает, что мы
недостаточно их ценим. Здесь им, кажется, придают большое значение; но я на
днях никак не могла воздержаться, чтоб не сказать ему, что я согласна, что в
Бангоре мы их мало ценим.
увешать ими стены. Мистер Леверетт говорит, что это было бы им полезно - не
картинам, но жителям Бангора. Он также очень высокого мнения о французах и
говорит, что мы и их недостаточно ценим. Я не могла воздержаться, чтоб не
сказать ему, что во всяком случае они сами себя ценят достаточно высоко. Но
очень интересно слышать, как он толкует о французах, и мне это полезно, так
как за этим-то я и приехала. Я говорю с ним столько, сколько смею, о
Бостоне, но всегда чувствую, что этого делать совсем не следует - запретное
удовольствие.
возвращении, если осуществлю свой план, свое радужное видение, поселиться
там. Теперь я должна направлять все свои усилия на знакомство с европейской
культурой, а Бостон сохранить на закуску. Но я не в силах, время от времени,
заранее не заглянуть туда мысленно с помощью бостонца. Неизвестно, когда мне
еще удастся снова встретить его; но если там много таких, как мистер
Леверетт, я, конечно, не стоскуюсь, когда осуществлю свою мечту. Он
настолько культурен, насколько может быть живой человек. Странно, как
подумаешь, сколько различных сортов культуры!
почему-то мне не легко усвоить себе их образ мыслей, хотя я всеми силами
стараюсь. Мне нравится их манера говорить, и иногда мне кажется, что было бы
хорошо отказаться от мысли научиться французскому языку, а просто попытаться
научиться говорить на родном языке, как говорят на нем эти англичане. Не так
важен самый их разговор, хотя и он часто бывает довольно любопытный, как
выговор и мелодичность их голоса. Кажется, будто они должны очень стараться,
чтобы так говорить; но наши англичане, по-видимому, вовсе не стараются, ни
говорить, ни что-либо делать. Это - молодая девушка и ее брат. Кажется, они
принадлежат к аристократическому семейству. С ними я находилась в частых
сношениях, так как охотнее позволяла себе говорить с ними, чем с
американцами, из-за языка. Кажется, будто разговаривая с ними, я изучаю
новый язык.
английскому. Если я действительно научусь, не думаю, чтобы вы меня поняли,
когда я возвращусь, и не думаю, чтоб вы особенно пленились моей манерой
говорить. Меня бы сильно критиковали, заговори я так в Бангоре. Однако я
серьезно думаю, что Бангор - самое требовательное место в мире; ничего
подобного я здесь не встречала. Скажи им всем, что я пришла к заключению,
что они слишком взыскательны. Но я возвращаюсь к молоденькой англичанке и ее
брату. Желала бы я показать их вам воочию. На нее приятно смотреть, она
кажется такой скромной и сдержанной. Несмотря на это, однако, одевается она
так, что обращает на себя общее внимание, чего я не могла не заметить, когда
как-то пошла с нею гулять. На нее все смотрели, но она как будто этого не
замечала, пока я, наконец, не выдержала и не обратила на это ее внимание.
Мистер Леверетт очень высокого мнения о ее туалетах; он называет их
"костюмом будущего". Я скорей назвала бы их костюмом прошедшего - англичане,
как тебе известно, так сильно привязаны к прошедшему. Я это на днях сказала
madame Maison-Rouge - что мисс Вэн носит костюм прошедшего. Прошлогодний,
хотите вы сказать? - сказала она со своим легким, чисто французским смехом.
сколько-нибудь ознакомиться с положением женщины в Англии, и встретившись
здесь с мисс Вэн, я сочла это удобным случаем несколько увеличить запас моих
сведений. Я много расспрашивала ее об этом; но она, по-видимому, не в
состоянии удовлетворить меня. На мой первый вопрос она мне отвечала, что
положение женщины зависит от общественного положения ее отца, старшего
брата, мужа и пр. Она сообщила мне, что ее собственное положение очень
хорошо, так как отец ее родственник - какой именно, я забыла - лорду. Она
этим очень гордится; и это доказывает мне, что положение женщины на ее
родине не может быть удовлетворительно; так как, будь оно таково, оно не
находилось бы в зависимости от положения ее родственников, даже ближайших.
Лорды - не моего ума дело, и я выхожу из терпения, хота она так мила, как
только можно себе представить. Мне кажется, будто моя обязанность спрашивать
ее как можно чаще, неужели она в самом деле не считает всех людей равными;
но она всегда отвечает, что не считает и признается, что не смотрит на себя,
как на равную леди, как ее там зовут, жене важного родственника ее отца. Я
стараюсь всеми силами убедить ее в противном; но она как будто не желает
убедиться; и когда я спрашиваю ее, так ли точно думает и сама леди насчет
того, что мисс Вэн ей не ровня, - она кротко и мило смотрит на меня и
восклицает: "конечно!" Когда я ей доказываю, что это очень нехорошо со
стороны леди, она как будто мне не верит и твердит, что эта самая леди -
"очень милая". Я вовсе не считаю ее милой; будь она милая, она не имела бы
таких понятий. Я говорю мисс Вэн, что в Бангоре мы считаем такие идеи
вульгарными; но тогда у нее появляется такое выражение, будто она никогда не
слыхала о Бангоре. Мне часто хотелось бы поколотить ее, даром что она так
мила. Если ей не досадно на людей, которые возбуждают в ней подобные
чувства, мне досадно за нее. Мне также досадно на ее брата, так как она,
очевидно, сильно его побаивается, что бросает для меня еще больший свет на
вопрос. Она самого высокого мнения о своем брате и находит вполне
естественным робеть перед ним не только физически - это, пожалуй,
естественно, так как он страшно высок, силен, с огромными кулаками, - но
нравственно и умственно. Она, по-видимому, неспособна усваивать себе какие
бы то ни было аргументы и служит для меня живым доказательством того, что я
часто слышала, а именно, что если человек робок, то никаким аргументом не
победить его робости.
я говорю ему, - как часто считаю это своим долгом, - что сестра его - не его
подчиненная, хотя бы она и сама это воображала, но его равная, а может быть,
в некоторых отношениях и выше его, и что, если б мой брат в Бангоре вздумал
обращаться со мною так, как он обращается с этой бедной молодой девушкой, у
которой не хватает характера взглянуть на вопрос в его настоящем свете то
тотчас же состоялся бы митинг негодующих сограждан для протеста против
подобного нарушения неприкосновенности достоинства женщины; когда я говорю
ему все это, за завтраком или за обедом, он принимается так громко хохотать,
что все тарелки звенят на столе.
будто интересуют. Это - немец-профессор, который сидит рядом со мной за
обедом и о котором я подробнее поговорю с тобой в другой раз. Он - очень
ученый и всем живо интересуется; он ценит многие из моих замечаний, и после
обеда в салоне часто подходит ко мне за разъяснениями. Мне иногда приходится
несколько призадуматься, чтоб вспомнить, что я сказала, или что я думаю. Он
заставляет вас продолжать с того, на чем вы остановились, и почти такой же
охотник до всяких диспутов, как Вильям Плат. Он превосходно образован в
немецком духе, и сказал мне на днях, что он - "умственная метла".
как он со мною побеседует, я чувствую, будто у меня в голове нигде не
осталось пылинки. Это - восхитительное ощущение. Он говорит, что он -
наблюдатель; не сомневаюсь в том, что здесь много материалов для наблюдений.
Но довольно на сегодня. Не знаю, сколько времени я еще пробуду здесь; я
успеваю так быстро, что мне иногда кажется, будто я себе назначила слишком
много времени. Вероятно, у вас холода настали быстро, как всегда; я иногда
завидую вам в этом отношении. Здесь глубокая осень - очень тоскливое и сырое
время; и я сильно бы желала, чтобы что-нибудь вывело меня из апатии.
VI
вам 7 января, как вы любезно предложили в Гамбурге. Мне очень, очень жаль, и
это для меня большое горе. Но я только что получила известие, что решено,
что мама и дети уедут за границу на часть зимы; мама желает, чтобы я ехала с
ними в Гиер, куда посылают Джорджину для ее легких. Она совсем нехорошо себя
чувствовала последние три месяца, а теперь, с наступлением сырой погоды,
совсем расхворалась, так что на прошедшей неделе папа решил созвать
консилум; они с мама повезли Джорджину в город и там советовались с тремя
или четырьмя докторами. Ей они предписали юг Франции, но не сошлись во
мнениях относительно выбора места, так что мама сама решила остановиться на
Гиере, как на самом дешевом месте. Скука там, вероятно, страшная; надеюсь,
что пребывание это принесет пользу Джорджине. Боюсь, однако, что ничто не
принесет ей пользы, пока она не согласится больше беречься; кажется, она
слишком капризна и упряма, и мама пишет мне, что в течение всего этого
месяца нужно было строгое приказание отца, чтобы заставить ее сидеть дома.
Она очень досадует - пишет мама - на поездку за границу и как будто совсем
не думает о расходах, в которые папа был вовлечен, с досадой говорит о том,
что пропустит охоту, и пр. Она надеялась начать охотиться в декабре, и все
расспрашивает, держит ли кто-нибудь в Гиере гончих. Подумайте только:
девушка хочет охотиться с гончими, когда легкие ее так плохи! Но, вероятно,
когда она попадет туда, то будет очень рада сидеть смирно, так как говорят,
что жара там страшная. Может быть, она и вылечит Джорджину, но я уверена,
что мы все от нее перехвораем.
Шилова Юлия
Белов Вольф
Прозоров Александр
Прозоров Александр
Афанасьев Роман