на -шаг не отступать от своих обязанностей, а меня называют непослушной,
упрямой и лгуньей, и так с утра и до ночи.
никто не упрекнул Джона за то, что он без причины ударил меня; а я,
восставшая против него, чтобы избежать дальнейшего грубого насилия, - я
вызвала всеобщее негодование.
той недетской ясностью, которая рождается пережитыми испытаниями, а
проснувшаяся энергия заставляла меня искать какого-нибудь способа избавиться
от этого нестерпимого гнета: например, убежать из дома или, если бы это
оказалось невозможным, никогда больше не пить и не есть, уморить себя
голодом.
взбудоражены мои мысли, как бунтовало сердце! И все же в каком мраке, в
каком неведении протекала эта внутренняя борьба! Ведь я не могла ответить на
вопрос, возникавший вновь и вновь в моей душе: отчего я так страдаю? Теперь,
когда прошло столько лет, это перестало быть для меня загадкой.
глазу, у меня не было ничего общего ни с миссис Рид, ни с ее детьми, ни с ее
приближенными. Если они не любили меня, то ведь и я не любила их. С какой же
стати они должны были относиться тепло к существу, которое не чувствовало
симпатии ни к кому из них; к существу, так сказать, инородному для них,
противоположному им по натуре и стремлениям; существу во всех смыслах
бесполезному, от которого им нечего было ждать; существу зловредному,
носившему в себе зачатки мятежа, восставшему против их обращения с ним,
презиравшему их взгляды? Будь я натурой жизнерадостной, беспечным,
своевольным, красивым и пылким ребенком - пусть даже одиноким и зависимым, -
миссис Рид отнеслась бы к моему присутствию в своей семье гораздо
снисходительнее; ее дети испытывали бы ко мне более товарищеские дружелюбные
чувства; слуги не стремились бы вечно делать из меня козла отпущения.
облачного дня переходил в печальные сумерки. Дождь все так же неустанно
барабанил по стеклам окон на лестнице, и ветер шумел в аллее за домом.
Постепенно я вся закоченела, и мужество стало покидать меня. Обычное чувство
приниженности, неуверенности в себе, растерянности и уныния опустилось, как
сырой туман, на уже перегоревшие угли моего гнева. Все уверяют, что я
дурная... Может быть, так оно и есть; разве я сейчас не обдумывала, как
уморить себя голодом? Ведь это же грех! А разве я готова к смерти? И разве
склеп под плитами гейтсхэдской церкви уж такое привлекательное убежище? Мне
говорили, что там похоронен мистер Рид... Это дало невольный толчок моим
мыслям, и я начала думать о нем со все возрастающим ужасом. Я не помнила
его, но знала, что он мой единственный родственник - брат моей матери, что,
когда я осталась сиротой, он взял меня к себе и в свои последние минуты
потребовал от миссис Рид обещания, что она будет растить и воспитывать меня,
как собственного ребенка. Миссис Рид, вероятно, считала, что сдержала свое
обещание; она его и сдержала - в тех пределах, в каких ей позволяла ее
натура. Но могла ли она действительно любить навязанную ей девочку,
существо, совершенно чуждое ей и ее семье, ничем после смерти мужа с ней не
связанное? Скорее миссис Рид тяготилась необходимостью соблюдать данное в
такую минуту обещание: быть матерью чужому ребенку, которого она не могла
полюбить, с постоянным присутствием которого в семье не могла примириться.
Рид жив, он относился бы ко мне хорошо. И вот, созерцая эту белую постель и
тонувшие в сумраке стены, а также бросая время от времени тревожный взгляд в
тускло блестевшее зеркало, я стала припоминать все слышанные раньше рассказы
о том, будто умершие, чья предсмертная воля не выполнена и чей покои в
могиле нарушен, иногда посещают землю, чтобы покарать виновных и отомстить
за угнетенных; и мне пришло в голову: а что, если дух мистера Рида,
терзаемый обидами, которые терпит дочь его сестры, вдруг покинет свою
гробницу под сводами церковного склепа или неведомый мир усопших и явится
мне в этой комнате? Я отерла слезы и постаралась сдержать свои всхлипывания,
опасаясь, как бы в ответ на бурное проявление моего горя не зазвучал
потусторонний голос, пожелавший утешить меня; как бы из сумрака не выступило
озаренное фосфорическим блеском лицо, которое склонится надо мной с неземной
кротостью. Появление этой тени, казалось бы, столь утешительное, вызвало бы
во мне - я это чувствовала - безграничный ужас. Всеми силами я старалась
отогнать от себя эту мысль, успокоиться. Откинув падавшие на лоб волосы, я
подняла голову и сделала попытку храбро обвести взором темную комнату.
Какой-то слабый свет появился на стене. Я спрашивала себя, не лунный ли это
луч, пробравшийся сквозь отверстие в занавесе? Нет, лунный луч лежал бы
спокойно, а этот свет двигался; пока я смотрела, он скользнул по потолку и
затрепетал над моей головой. Теперь я охотно готова допустить, что это была
полоска света от фонаря, с которым кто-то шел через лужайку перед домом. Но
в ту минуту, когда моя душа была готова к самому ужасному, а чувства
потрясены всем пережитым, я решила, что неверный трепетный луч - вестник
гостя из другого мира. Мое сердце судорожно забилось, голова запылала, уши
наполнил шум, подобный шелесту крыльев; я ощущала чье-то присутствие, что-то
давило меня, я задыхалась; всякое самообладание покинуло меня. Я бросилась к
двери и с отчаянием начала дергать ручку. По коридору раздались поспешные
шаги; ключ в замке повернулся, вошли Бесси и Эббот.
спросила Бесси.
привидение! - Я вцепилась в руку Бесси, и она не вырвала ее у меня.
крик! Как будто ее режут. Верно, она просто хотела заманить нас сюда. Знаю я
ее гадкие штуки!
миссис Рид, ленты на ее чепце развевались, платье угрожающе шуршало. -
Эббот, Бесси! Я, кажется, приказала оставить Джен Эйр в красной комнате,
пока сама не приду за ней!
обратилась она ко мне. - Этим способом ты ничего не добьешься, можешь быть
уверена. Я ненавижу притворство, особенно в детях; мой долг доказать тебе,
что подобными фокусами ты ничего не достигнешь. Теперь ты останешься здесь
еще на лишний час, да и тогда я выпущу тебя только при условии полного
послушания и спокойствия.
меня еще как-нибудь! Я умру, если...
опытной комедианткой; она искренне видела во мне существо, в котором
неумеренные страсти сочетались с низостью души и опасной лживостью.
мой непреодолимый страх и мои рыдания, решительно втолкнула меня обратно в
красную комнату и без дальнейших разговоров заперла там. Я слышала, как она
быстро удалилась. А вскоре после этого со мной, видимо, сделался припадок, и
я потеряла сознание.
Глава III
жуткое багряное сияние, перечеркнутое широкими черными полосами. Я слышала
голоса, но они едва доносились до меня, словно заглушаемые шумом ветра или
воды; волнение, неизвестность и всепоглощающий страх как бы сковали все мои
ощущения. Вскоре, однако, я почувствовала, как кто-то прикасается ко мне,
приподнимает и поддерживает меня в сидячем положении, - так бережно еще
никто ко мне не прикасался. Я прислонилась головой к подушке или к чьему-то
плечу, и мне стало так хорошо...
отлично понимала, что нахожусь в детской, в своей собственной кровати, и что
зловещий блеск передо мной - всего-навсего яркий огонь в камине. Была ночь;
на столе горела свеча; Бесси стояла в ногах кровати, держа таз, а рядом в
кресле сидел, склонившись надо мной, какой-то господин.
безопасности, как только поняла, что в комнате находится посторонний
человек, не принадлежащий ни к обитателям Гейтсхэда, ни к родственникам
миссис Рид. Отвернувшись от Бесси (хотя ее присутствие было мне гораздо
менее неприятно, чем было бы, например, присутствие Эббот), я стала
рассматривать лицо сидевшего возле кровати господина; я знала его, это был
мистер Ллойд, аптекарь, которого миссис Рид вызывала, когда заболевал
кто-нибудь из слуг. Для себя и для своих детей она приглашала врача.
следить за тем, чтобы ночью меня никто не беспокоил. Дав ей еще несколько
указаний и предупредив, что завтра опять зайдет, он удалился, к моему
глубокому огорчению: я чувствовала себя в такой безопасности, так спокойно,
пока он сидел возле моей кровати; но едва за ним закрылась дверь, как в
комнате словно потемнело и сердце у меня упало, невыразимая печаль легла на
него тяжелым камнем.
мягкостью.
Земляной Андрей
Зыков Виталий
Прозоров Александр
Березин Федор
Сертаков Виталий
Ибсен Генрик