вдруг жеребцом себя ощутив. Двое суток карцера - на хлеб да воду.
Доржался...
Пидгорному отмстить. Обидно нам стало: он-то - верхом на коне, а мы - на
своих двоих. Он, когда дежурил, в отдельной комнате флигеля ночевал.
Отмучает нас месяц, потом на неделю к семье на отдых отъезжает, а на его
место - другой, потом - третий, но эти как-то почеловечнее были. Отдыхать во
время скачек наших безумных дозволяли, а шутки смехом даже приветствовали:
поплатился.
Весьма...
большой любитель выпить. Задумав месть мучителю нашему, мы с того начали,
что раздобыли дегтю, развели его скипидаром пожиже и в складчину купили штоф
особо забористой водки. Сургуч отбили, пробку аккуратно вытащили и добавили
туда маку, из булок его наковыряв. Нам на ужин булки с маком давали, чтобы
мы засыпали покрепче да поскорее и снов, вредных для возраста нашего, не
смотрели по ночам. Да, добавили в штоф маку, заткнули пробкой и снова залили
сургучом. Настояли несколько дней, а потом преподнесли унтеру, для того
якобы, чтобы он глаза на наши карточные игры прикрыл. Он глаза прикрыть
обещал, мы в разведку Андрюшу Корнева отправили - ловкий да проворный
мальчик был, насмерть разбился, неудачно из седла вылетев на препятствии
вскорости после этого, - и Андрюша доложил, что унтер штоф тот до конца
опростал да и свалился в храпе сотрясающем.
громоздким посчитав, но я с Андрюшиных слов все знаю в точности.
Да и чего ему было сладко не спать: унтер - проверенный, растолкает, когда
надобно. А унтер в ту ночь нами в командировку в объятья самого Морфея был
свое-временно отправлен, и путь таким образом оказался почти открытым
настежь. "Почти" потому, что капитана, не дай Бог, могла блоха не вовремя
укусить или присниться что-либо беспокойное вроде прелестной девы или
супостата с клинком окровавленным.
тройка во главе с Андрюшей не только безопасно миновала прихожую, в которой
унтер храпел, но и пронесла ведро с жидким дегтем в саму обитель капитана. И
беззвучно перелила этот деготь в оба капитанских ботфорта. После чего столь
же беззвучно вынырнула во мрак ночной.
дегтярной улики избавлялись, я возле конюшен стожок гнилой подстилочной
соломы поджег. Ни за что бы не поджег, если бы заранее под него добрую
охапку сухого сена не подсунул. Но я своевременно подсунул и своевременно
поджег. А пока разгорался стожок, успел до казармы добежать, раздеться и под
тощее одеяло нырнуть.
а ушами - что лошади заржали тревожно, сообразил, выбежал да и заорал:
"Пожар!..", мы тут же все раздетыми во двор высыпали:
уразумев, что и вправду дым возле конюшен, с ходу, как привык, обе ноги
одновременно, по-кавалерийски сунул в ботфорты...
ушей достиг. Мщение состоялось, виновных не нашли, но месяц нам покоя не
давали. И пеший по-конному, и конный по-пешему, и прусский шаг на плацу, и
побудки не ко времени, и бешеные скачки без седла через все мыслимые препоны
- все было.
Бессмысленная сумма злобных обид души вашей, внутренним ядом травящая,
потому никогда и не копите никаких обид. Никакое зло не стоит того, чтобы
нянчиться с ним, лелея в душе своей. Добро следует помнить, хранить его и с
ним жить. С добром, а не со злом. И уж тем паче не с мечтами о мщении. О
любви, мире да согласии мечтайте всегда, дети мои, и потомство ваше будет
веселым, добрым, спокойным и здоровым. Уж простите старика за нудное
нравоучение, но друга дорогого я на сем мальчишестве потерял...
почтеннейшей Марфы Созонтьевны, душой отдыхая. В Офицерском собрании не
отдохнешь: зубы стискивать приходится, слыша разговоры приятелей. Шесть
пошляков на пять подпоручиков и четыре - на столько же капитанов. И как я
раньше не чувствовал этого? В разговоры их не вслушивался, что ли? Нет, и
слушал с жадностью, и сам был рад поведать что-нибудь этакое, позабористее,
с перчиком. А теперь - ну надо же! - улыбаюсь, как удавленник, и зубы
сжимаю, чтоб не заорать: "Да как же вам не совестно, господа офицеры? Да о
маменьках своих вспомните, в муках вас выносивших!.. О сестрах своих
невинных, в вас идолов со младенчества видящих!.." Но - молчу. Презираю себя
за молчание свое и - молчу.
слово к пощечине приравнивается, и тут уж барьера не миновать, коли что
необдуманное брякнешь. Но не барьера я боюсь - никогда, слава Богу, я его не
боялся, - я слово нарушить боюсь, вот ведь какой камуфлет получился
неожиданный...
доказал свою отвагу.
во всем свете не сыскать.
наградила, помню. И - покуда держусь.
бывало, вскачь неслись.
поймал, тут уж не до осторожности! Но так играть стал, будто за спиной у
меня - семья. Жена ненаглядная моя, дети милые. Спиной их ощущать начал,
даже оглядываюсь иногда...
умоляющие...
первом разряде - мычащие: обремененные семьею, скупостью своею или
собственной, от природы данной нерешительностью. Играют с осторожностью и -
по маленькой в полном равновесии с собственным куражом: плюс-минус червонец
за весь вечер. Попоек избегают (ну разве что за чужой счет), бесед
складывать не умеют, читать не любят, а время как-то убивать приходится.
и живут. Толк в игре понимают, а наипаче того - самих игроков. Не чураются и
передергиваний, коли куш велик, а карта не идет. И колода у них в подборе, и
пятого туза, когда надо, из-под манжета вытянут, и ненужную карту обшлагом
прикроют. А уж коли за руку поймали, так только, господа, не к барьеру!
Только не к барьеру! Бейте от души, хоть подсвечниками бейте. И бьют их
регулярно по всей России, а что толку-то? Не переводятся они, как клопы. Так
что и на вас мерзавцев этих, дети мои, вполне достанет.
проигрышем не весьма огорчены: сам азарт питает их силою своею. И только его
ради и садятся они к ломберным столам с горящими глазами и великим
нетерпением. Здесь судьба и нервы взвинтит, и улыбнется вдруг, и вокруг
пальца обведет, когда не ждешь. А кровь твоя бурлит, сердце бьется, ты -
живешь, и море тебе по колено! Здесь - кипение страстей человеческих, здесь
испытание чести твоей, здесь игра королей, а не валетов, как в первом
разряде, и не шестерок, как во втором.
Кишиневе, когда мне едва осьмнадцать минуло. "В этом тоже своя поэзия,
Сашка, - втолковывал мне он. - Экзамен страстью рока своего..."
перебрасываться в разряде первом. Я уж и ставки поднимал, и ради куража
Березин Федор
Русанов Владислав
Володихин Дмитрий
Контровский Владимир
Беляев Александр
Орловский Гай Юлий