понимай... Изба - одна смехота: ты ее не подопри седни, завтра она тебя
задавит, во как! А за это тоже не хвалят нашего брата...
прежнего.
милую душу... драли уж...
До сей поры спина-то полосатая... Здорово...
городе от таких грубых и скверных дел.
а опосля ничего... Чего там стыдно?..
странно и то, что Мозявый как будто находил более стыдным дело поровших его,
а уж потом ставил свой стыд; и то, что в городе он видел много очень дурных
людей, делавших мерзкие и ужасные преступления, - их за это ссылали в тюрьмы
и на каторгу, но не пороли, как этого седого и хлипкого мужика.
крылья мельницы, а потом и сама почерневшая, с крышей, поросшей зеленым
мхом, выглянула мельница. За ней другая, третья, десятая; некоторые стояли
неподвижно, некоторые с легким скрипом, доносившимся до Егора Шибаева,
вертели крыльями.
давнуло у него в груди так, что слезы выступили на глазах.
нелепыми парадами и ученьями сразу точно растаял в тумане, а на месте его и
на самом деле выдвинулось село Дерновое, с его белой церковью,
развалившимися тынами, ощипанными вербами на черных огородах, с избами,
похожими издали на кучи прелого навоза и покрытыми издерганными серыми
крышами.
раньше. Ему захотелось произвести на нее хорошее впечатление. Егор Шибаев
приободрился, и у него даже сердце застучало и стали дрожать ноги.
встречаться бабы и мужики. Они останавливались и смотрели на Егора, долго
провожая его глазами, а потом шли по своему делу. Куры с кудахтаньем
разлетались с дороги; какая-то мохнатая собачонка, как шарик, понеслась за
телегой, но увидела свинью и бросилась за ней.
головы Мозявого и дуги, не увидит ли где жены.
солому и мокрые крыши и сверкая на далеко видной новой, нарядной вывеске
волостного правления.
V
не похожей на другие избы. И ее пыльные, давно не беленные стены, старый
плетень, растрепанная крыша, покрытая зелеными лишаями, все - вплоть до
вороны, сидевшей на заборе, показалось ему точь-в-точь таким же, каким было
пять лет тому назад, хотя тогда ему и в голову не приходило рассматривать
все все.
ему стало казаться, будто он только се и хотел видеть и всегда о ней думал.
крошечные пыльные окна, но ничего, кроме какой-то зеленой бутылки, заткнутой
тряпкой, не увидел.
делают эго кучера, лихо подкатывая на горячих конях.
тяжело вздохнула, высоко поднимая свои втянутые ребра и раздутый живот.
заморенной лошади, и вздохнул таким же тяжелым, покорным и долгим вздохом,
как и его лошаденка.
ноги, взял без всякого усилия свой сундук и шагнул к калитке.
закрутить ощипанным и грязным хвостом.
купит новую лошадь, хотя прекрасно знал, что собираться ему не из чего и что
новой лошади он ни в коем случае не купит.
самым унылым и протяжным визгом, каким она проводила его в рекрутчину.
заросшего пыльной травой двора. По траве бежали протоптанные неровные серые
дорожки, а у сараев прели кучи навоза, в котором рылись две курицы и хриплый
петух. Было то же старое, низкое, в одну ступеньку, крытое крыльцо, и под
навесом его болтались пучки сухих капустных листьев и торчали сломанные
вилы.
чье-то лицо и сейчас же спряталось. Потом выглянуло и другое, показавшееся
Егору лицом его жены, и тоже спряталось. Но навстречу ему никто не вышел, и
дверь в сени оставалась запертой.
что хотел войти в избу честь честью, и только что взялся за дверь, как она
отворилась изнутри, и какая-то босоногая девочка в красном платке с визгом
шмыгнула мимо него, шлепнула раз-другой босыми пятками и мигом исчезла за
калиткой.
нагибаясь, вошел в избу.
полатях лежала ситцевая розовая подушка и первая бросилась ему в глаза.
от своей худобы, одетая по-городски, как одеваются мещанки и торговки -
нелепо и некрасиво, сидела у стола, положив одну руку на стол, другую на
колени.
хотя он ее и воображал совсем иной. Приятно поразил его и ее городской
наряд, потому что ему, как унтеру, не подходила, по его мнению, жена, одетая
попросту.
побледнела.
Егор Шибаев сразу увидел, что что-то, о чем он никогда серьезно не думал, но
о возможности чего знал, случилось с ним.
в пояс, на этот раз касаясь рукой полу.
кинулось ему в лицо, отчего он вдруг густо покраснел.
лавку.
будто не мог чего-то сообразить.
ухватясь за ее юбку, ребенок лет трех, в грязной синей рубашонке, босиком, с
измазанным грязным личиком, беловолосый и белоглазый.
Егора и на его шапку.
него потемнело в глазах и захолонуло внутри. С бешенством ударив кулаком по
столу, так, что, шапка полетела на пол, он перегнулся к самому лицу Матрены
и прохрипел: