вырывать с корнями; от этого над колонной, не опадая, висело
облако пыли, она оседала на губах, на небе, а смыть ее было
нечем. Из заднего ряда кто-то легонько хлопнул Залогина по
плечу; и он и Тимофей обернулись одновременно. Это был
приземистый, но крепкий парнишка с круглым лицом, белобрысый,
курносый; с таких лиц, похоже, улыбка не сходит никогда ни при
каких обстоятельствах; и сейчас эта улыбка - добродушная,
щедрая - настолько не вязалась с обстановкой, что
совместиться, ужиться они никак не могли. И улыбка брала верх.
Она опровергала самый дух плена...
местами.
В самую десятку.
просто вел - на него можно было навалиться, опереться
по-настоящему, не боясь, что он через несколько шагов рухнет.
Потом Тимофей увидел, что опирается на совсем другого
красноармейца, но уже не удивлялся этому, и когда, наконец,
после нескольких смен возле него опять оказался Залогин, он
только спросил:
приноровились, а может, подгоняла близость леса. Все уже
мечтали о передышке в тени деревьев, но метров за двадцать от
него немцы повернули колонну влево и погнали пленных вдоль его
кромки по заросшему подорожником проселку. Там в двух с
половиной километрах был совхоз, но это мало кто знал, и
пленные опять упали духом.
такая же слепая и беспомощная, как и остальные. И появилась
только потому, что на это не потребовалось усилий: "лес -
побег", - эта связь была настолько прямая, чем-то уж настолько
само собою разумеющимся стереотипом, первым, что могло прийти
в голову и пленным и конвоирам, - что особой чести эта мысль
не могла принести. Вот реализовать ее - другое дело! Но
конвоиры отрезали пленных от леса. Чтобы пробежать эти метры,
нужно всего несколько секунд. Шанс неплох, и все же очевидно,
что по тебе успеют пальнуть, может, даже и не раз. Выходит,
надо рисковать, а чтобы пойти на это - надо принять решение,
надо определиться; то, чего никто из пленных, похоже, просто
не успел сделать.
леса на полторы сотни метров, и мимолетный призрачный шанс
испарился.
но это было так, потому что он почти совсем перестал
соображать, где он и что с ним. Про него уже нельзя было
сказать, что он идет; шли только его ноги; ноги несли его
тело, между тем как Тимофей покоился в каком-то теплом и
светлом небытии, и какие-то неясные картины наполняли его
сознание; должно быть, они были прекрасны или приятны во
всяком случае, но он не помнил ни одной, уже через секунду не
знал, что перед тем было.
чернел бездной на фоне ослепительно белого, и Тимофей летел в
эту бездну, пока не очнулся среди благодатной прохлады;
очнулся почти в блаженном состоянии, потому что лишь мгновение
назад был маленьким мальчиком, беззаботным и отчего-то
счастливым.
ним был смешанный с соломой навоз. По запаху понял: конюшня; и
сразу вспомнил только что забытый эпизод из детства и
улыбнулся.
Тут не маневры: синие против зеленых. Тут чуть не то - и
проглотишь пулю. И прощай, Маруся дорогая...
тутечки. Она против рыску. Это когда ты до бабы подступаешь,
тогда рыскуй, скоки влезет. А жизня - она любит верняк, как
говорится - сто процентов.
глупостью? - Он передразнил: - "Сто процентов!.." Скажи еще:
сто три, как в сберкассе. Так тут те, слава богу, фронт, а не
сберкасса. Тут, дурак, своя арифметика.
мнении, с которого не стронется.
сам сообрази: сколько нас, а сколько их. И они даже не смотрят
в нашу сторону. И вот, по сигналу, все сразу...
получилось. Душ двадцать мы потеряем, - это, уж ты мне поверь,
как в аптеке. Но зато воля. И куда мы после того подадимся? -
засеки: у нас только десять винтов, ну и столько же раненых.
ярманок. А германец прослышит - и нам хана. Всем в одночасье.
послали на нас взвод автоматчиков. Где мы будем после того?
скажу, дядя: если все время оглядываться, далеко не убежишь.
Это я тебе как специалист говорю.
границу взяли? По подлоге жил, выходит?
МонтеКристо. А я просто стайер.
все одно выше себя не прыгнешь. Коль в башке заместо мыслей
фигушков как семечков понатыкано, так с ими и до господа на
суд притопаешь.
рассказал, только нам без интересу твоя персона. Внял?
нам резону мало. В плену не мед, зато цел живот. А вырвемся -
и враз вне закона. И враз всякая сука из своего автомата нам
начнет права качать. Ты думаешь, я не читал в газетке: лучше
умереть стоя, чем жить на коленях? Как же! Только всех этих
товарищей, которые такие вот красоты рисуют, дальше КП полка
не пустят - берегут драгоценную персону. Вот. Так что лучше
нашему брату жить собственным умом. Может, и негусто, зато
впору, в самый раз - и по росту соответствует, и в плечах.
Мне, например, этот лозунг вот здесь проходит, через сердце.
сумей понять. И верь себе больше. А хочешь служить России -
для начала сумей выжить, продержаться, а то что с тебя будет
толку, с мертвяка? Вот я и соображаю: чем горячку пороть да
лезть на рожон, куда больше резону, если переждать, пока наши
качнутся в другой бок.
Управятся небось. Скажи спасибо, что сейчас лето. Ждать
веселей: и не холодно, и с харчами полегче.
германца не положить. Вона как над финном исстрадались, а тут
одного танку преть мильен. Пока всего перепортишь - бабцы по
нашему брату наплачутся.
меньше.
хрен с ним, с винта не проткнешь. А как по нему с пушечки
почнут садить? А ты видал, какая у германца на танке калибра?
бычка. Про деда и бабу, про курочку рябу...
под присмотром жандармов наглухо зашивали снаружи оконца
конюшни. Толстые гвозди знакомо звенели под обухами топоров,
лихо входя в сухую сороковку.
пропущенный через многие легкие, при каждом вдохе оседал в них
как вода. Выдыхать его приходилось с силой, но уже следующий
вдох забивал легкие еще глуше. Люди захлебывались этой тягучей
бескислородной массой; они тонули в конюшне, словно опускались
на дно теплого зловонного болота.
Мацумото Сэйте
Панов Вадим
Василенко Иван
Афанасьев Роман
Конан-Дойль Артур
Орлов Алекс