ненависти и муки отразилось на нем.
рассказывали: начальник штаба у Людникова плюхнулся в блиндаж, крикнул:
"Ура, ребята, я посрал!" Поглядел, а в блиндаже докторша сидит, в которую
он влюблен.
попавший ночью на сталинградский берег, подавленный грохотом и треском,
вообразил бы, что недобрая судьба привела его в Сталинград в час решающей
атаки, но для военных старожилов это было время бритья, постирушек,
писания писем, время, когда фронтовые слесари, токари, паяльщики,
часовщики мастерили зажигалки, мундштуки, светильники из снарядных гильз с
фитилями из шинельного сукна, чинили ходики.
нефтяные баки, заводские трубы, и в этих коротких вспышках побережье и
город казались зловещими и угрюмыми.
размножающие копии боевых донесений, зажужжали движки, затарахтела
морзянка, и телефонисты перекликались по линиям, - подключали в сеть
командные пункты дивизий, полков, батарей, рот... Степенно покашливали
прибывшие в армейский штаб связные, докладывали оперативным дежурным
офицеры связи.
артиллерией армии, и начальник смертных переправ инженерный генерал
Ткаченко, и новосел в зеленой солдатской шинельке, командир сибирской
дивизии Гуртьев, и сталинградский старожил подполковник Батюк, стоявший со
своей дивизией под Мамаевым курганом. Зазвучали в политдонесениях члену
Военного совета армии Гурову знаменитые сталинградские имена - минометчика
Бездидько, снайперов Василия Зайцева и Анатолия Чехова, сержанта Павлова,
и рядом с ними назывались имена людей, впервые произнесенные в
Сталинграде, - Шонина, Власова, Брысина, которым первый их сталинградский
день принес военную славу. А на переднем крае сдавали почтальонам
равнобедренные бумажные треугольники - "лети, листок, с запада на
восток... лети с приветом, вернись с ответом... добрый день, а может быть,
и вечер..." На переднем крае хоронили погибших, и убитые проводили первую
ночь своего вечного сна рядом с блиндажами и укрытиями, где товарищи их
писали письма, брились, ели хлеб, пили чай, мылись в самодельных банях.
8
специалиста", за мельницу, здание Госбанка, в борьбе за подвалы, дворы,
площади стал несомненен перевес немецких сил.
Купоросной Балки и Ельшанки, ширился, и немецкие пулеметчики, укрывшись у
самой воды, обстреливали левый берег Волги южней Красной Слободы.
Оперативщики каждый день отмечали на картах линию фронта, видели, как
неуклонно наползали синие отметины и все таяла, утончалась полоса между
красной чертой советской обороны и голубизной Волги.
ползли вперед, и вся ярость советских контратак не могла остановить их
медленного, но отвратительно несомненного движения.
горестную землю фугасными бомбами. И в сотнях голов жила колючая, жестокая
мысль о том, что же будет завтра, через неделю, когда полоска советской
обороны превратится в нитку, порвется, искрошенная железными зубами
немецкого наступления.
9
ломило, покалывало в горле от десятков выкуренных папирос. Крылов провел
языком по сухому небу и повернулся к стене. Дремота смешала в памяти
Крылова севастопольские и одесские бои, крик штурмующей румынской пехоты,
мощенные камнем, поросшие плющом одесские дворы и матросскую красоту
Севастополя.
сонном тумане поблескивали стекла пенсне генерала Петрова; сверкнувшее
стекло заблестело тысячами осколков, и уже колыхалось море, и серая пыль
от расколотого немецкими снарядами скального камня поплыла над головами
моряков и солдат, встала над Сапун-горой.
моряка-подводника: "Прыгай!". Казалось, что прыгнул он в волну, но нога
тотчас коснулась корпуса подводной лодки... И последний взгляд на
Севастополь, на звезды в небе, на береговые пожары...
уходила из. Севастополя в Новороссийск... Он поджимал затекшие ноги, грудь
и спина взмокли от пота, шум двигателя бил в виски. И вдруг двигатель
замер - лодка мягко легла на дно. Духота стала невыносима, давил
металлический свод, деленный на квадраты пунктиром клепки...
ударила, сбросила его с койки. Крылов открыл глаза: кругом был огонь, мимо
распахнутой двери блиндажа бежал к Волге поток пламени, слышались крики
людей, стрекотание автоматов.
красноармеец, протягивая шинель. Но Крылов, отстраняя красноармейца,
закричал:
Волге.
огня. Огонь гудел, с треском отрываясь от нефти, заполнявшей ямы и
воронки, хлеставшей по ходам сообщения. Земля, глина, камень, пропитываясь
нефтью, начинали дымить. Нефть вываливалась черными, глянцевитыми струями
из прошитых зажигательными пулями хранилищ, и казалось, это
разворачиваются огромные рулоны огня и дыма, укупоренные в цистернах.
грубая и страшная жизнь первобытных чудовищ, вырвалась из могильных толщ,
вновь ревела, топча ножищами, выла, жадно жрала все вокруг себя. Огонь
подымался на много сотен метров вверх, унося облака горючего пара, которые
взрывоподобно вспыхивали высоко в небе. Масса пламени была так велика, что
воздушный вихрь не успевал подавать к горящим углеродистым молекулам
кислород, и плотный колышущийся черный свод отделил осеннее звездное небо
от горевшей земли. Жутко было смотреть снизу на эту струящуюся, жирную и
черную твердь.
очертания живых, охваченных отчаянием и яростью существ, то казались
дрожащими тополями, трепещущими осинами. Черное и красное кружилось в
лоскутах огня подобно слившимся в пляске черным и рыжим растрепанным
девкам.
шипела, дымила, затравленно извивалась.
пробраться к берегу. Они кричали: "Сюда, сюда беги, вот по этой тропке!";
некоторые люди успели два-три раза подняться к пылавшим блиндажам,
помогали штабным добираться до выступа на берегу, где в огненной развилке
упершихся в Волгу нефтяных потоков стояла кучка спасшихся.
офицерам штаба. Эти люди на руках вынесли из огня генерала Крылова,
которого уже считали погибшим, и, поморгав обгоревшими ресницами, вновь
продирались сквозь чащу красного шиповника к штабным блиндажам.
штаба 62-й армии. Прикрывая лицо от раскаленного воздуха, сбивая с одежды
искры, они оглядывались на командующего армией. Он был одет в
красноармейскую шинель внакидку, из-под фуражки выбивались на лоб волосы.
Нахмуренный, угрюмый, он казался спокойным и задумчивым.
шинели.
Ткаченко, - прокопайте скоренько тут канавку, а то еще потечет огонь с той
горки!
жжет. Счастье, что сильного ветра нет, а то попалило бы нас всех.
клонился, и люди шарахались от обжигающего пламени.
горячих голенищ. Одни молчали, упершись взором в землю, другие все
озирались, третьи, превозмогая напряжение, шутили: "Здесь и спичек не
надо, можно прикурить и от Волги, и от ветерка", четвертые ощупывали себя,
покачивали головой, ощущая жар металлических пряжек на ремнях.
Акунин Борис
Доценко Виктор
Жюль Верн
Трубников Александр
Емилина Ника
Шилова Юлия