Чтение 5–й страницы книги ~Монсеньор Кихот~

- Епископ едва ли откажет мне в небольшом отпуске.

- Надо же вам поехать в Мадрид купить себе форму.

- Форму? Какую форму?

- Пурпурные носки, монсеньер, и пурпурный... как же называется эта
штука, которую они носят на груди под воротничком?

- Pechera [нагрудник (лат.)]. Глупости все это. Никто не заставит меня
носить пурпурные носки и пурпурный...

- Вы же солдат церковной армии, отче. И вы не имеете права пренебрегать
знаками различия.

- Я ведь не просил, чтоб меня делали монсеньером.

- Вы, конечно, можете подать в отставку и уйти из вашей армии.

- А вы можете подать в отставку и выйти из вашей партии?

Оба выпили еще по рюмке водки, и между ними воцарилось молчание, какое
бывает между товарищами, - молчание, когда каждый размышляет о своем.

- Как вы думаете, ваша машина могла бы довезти нас до Москвы?

- "Росинант" для этого слишком стар. Он не выдержит такой дороги. Да и
епископ едва ли сочтет Москву подходящим местом для моего отдыха.

- Вы же больше не подчиняетесь епископу, монсеньор.

- Но и Святой Отец... А знаете, "Росинант", пожалуй, мог бы довезти нас
до Рима.

- Вот уж куда меня совсем не тянет, так это в Рим. На улицах сплошь
одни пурпурные носки.

- В Риме мэр - коммунист, Санчо.

- К еврокоммунистам меня тоже не тянет - как и вас к протестантам. В
чем дело, отче? Вас что-то огорчило?

- Водка родила во мне мечту, а после второй рюмки она исчезла.

- Не волнуйтесь. Вы не привыкли к водке, и она ударила вам в голову.

- Но почему сначала - сладкая мечта... а потом - огорчение?

- Я ведь не знаю, о чем вы Водка иной раз оказывает и на меня такое же
действие, если я немного переберу. Я провожу вас домой, отче.

У дверей отца Кихота они стали прощаться.

- Идите к себе и полежите немного.

- Тересе это покажется несколько странным в такое время дня. И потом я
еще не раскрывал молитвенника.

- Но ведь теперь это уже наверняка необязательно!

- Мне трудно отказаться от привычки. В привычках есть что-то
успокаивающее, даже когда они утомительны.

- Да, мне кажется, я это понимаю. Бывает, и я заглядываю в
"Коммунистический манифест".

- И это вас успокаивает?

- Случается - да, немного. Совсем немного.

- Вы должны мне его дать. Как-нибудь.

- Может быть, во время наших странствий.

- Вы все еще верите, что мы отправимся в наши странствия? А я серьезно
сомневаюсь, подходящие ли мы для этого компаньоны - вы и я. Нас ведь
разделяет глубокая пропасть, Санчо.

- Глубокая пропасть разделяла вашего предка и того, кого вы называете
моим предком, отче, и все же...

- Да. И все же... - И отец Кихот поспешно повернулся к нему спиной. Он
прошел в свой кабинет и взял с полки молитвенник, но не успел прочесть и
нескольких фраз, как заснул, а когда проснулся, то помнил лишь, что полез
на высокое дерево и случайно сбросил оттуда гнездо, пустое, высохшее и
колючее, память о минувшем годе.

Немало мужества потребовалось отцу Кихоту, чтобы написать епископу, и
еще больше мужества потребовалось, чтобы вскрыть письмо, которое он в
должное время получил в ответ. Письмо начиналось лаконично: "Монсеньор", и
от самого звучания этого титула у отца Кихота, как от кислоты, защипало
язык.

"Эль-Тобосо, - писал епископ, - один из самых маленьких приходов в моей
епархии, и я поверить не могу, чтобы бремя Ваших обязанностей было таким
уж тяжким. Тем не менее я готов дать согласие на Вашу просьбу об отдыхе и
посылаю молодого священника отца Эрреру позаботиться об Эль-Тобосо в Ваше
отсутствие. Надеюсь, что Вы по крайней мере отложите Ваш отпуск до тех
пор, пока отец Эррера не войдет в курс всех проблем, какие могут
возникнуть в Вашем приходе, чтобы Вы вполне спокойно могли оставить на
него Ваших прихожан. Поражение, которое потерпел мэр Эль-Тобосо на
последних выборах, видимо, указывает на то, что настроения, наконец,
поворачиваются в нужном направлении, и, возможно, молодой священник, столь
проницательный и скромный, как отец Эррера (а он блестяще защитил
докторскую диссертацию по теологии морали в университете Саламанки), лучше
сумеет воспользоваться этими переменами, чем человек более пожилой. Как Вы
догадываетесь, я написал архиепископу касательно Вашего будущего и почти
не сомневаюсь, что к тому времени, когда Вы вернетесь из отпуска, мы
найдем для Вас сферу деятельности, более подходящую, чем Эль-Тобосо, и
менее обременительную для священнослужителя Вашего возраста и ранга".

Письмо оказалось еще хуже, чем предполагал отец Кихот, и он с
возрастающей тревогой стал ждать приезда отца Эрреры. Отец Кихот сказал
Тересе, что отцу Эррере надо будет сразу же отдать его спальню, а ему
самому, если можно, поставить в гостиной раскладную кровать.

- Если не сумеешь такую найти, - сказал он, - меня вполне устроит и
кресло. Я ведь частенько в нем сплю днем.

- Ежели он молодой, так пусть он и спит в кресле.

- Пока что он мой гость, Тереса.

- Как это - пока что?

- Я думаю, что епископ скорее всего назначит его моим преемником в
Эль-Тобосо. Старею я, Тереса.

- Ежели вы такой уж старый, так нечего мчаться одному богу известно
куда. Словом, не думайте, что я стану работать на другого священника.

- Дай ему возможность проявить себя, Тереса, дай ему такую возможность.
Но только ни в коем случае не раскрывай секрета твоих замечательных
бифштексов.

Прошло три дня, и отец Эррера прибыл. Отец Кихот пошел поболтать с
бывшим мэром, а вернувшись домой, обнаружил на своем крыльце молодого
священника с изящным черным чемоданом. В дверях, загораживая вход, стояла
Тереса с тряпкой в руке. Отец Эррера, возможно, был от природы бледен, но
сейчас вид у него был явно взволнованный, и белый, стоячий, как у всех
священников, воротничок его так и сверкал на солнце.

- Монсеньор Кихот"? - вопросил он. - Я - отец Эррера. Эта женщина не
впускает меня.

- Тереса, Тереса, как это невежливо с твоей стороны. Что за манеры?
Ведь это же наш гость. Ступай, приготовь отцу Эррере чашечку кофе.

- Нет. Пожалуйста, не надо. Я никогда не пью кофе. Иначе не засну
ночью.

Войдя в гостиную, отец Эррера тотчас занял единственное стоявшее там
кресло.

- Какая необузданная женщина, - заметил он. - Я сказал ей, что меня
прислал епископ, а она в ответ мне нагрубила.

- У нее, как и у всех нас, есть свои причуды.

- Епископу такое бы _не_ понравилось.

- Ну, он же не слышал, что она сказала, и мы ему об этом не скажем,
верно?

- Я был шокирован, монсеньор.

- Пожалуйста, не называйте меня "монсеньор". Называйте "отче", если уж
вам так хочется. Я ведь гожусь вам в отцы. Есть у вас опыт работы в
приходе?

- Не вполне. Я три года был секретарем у его преосвященства. После
окончания Саламанки.

- В таком случае сначала вам это может показаться нелегким делом. В
Эль-Тобосо ведь не одна такая Тереса. Но я уверен, вы очень быстро
освоитесь. Ваша докторская диссертация была... дайте вспомнить.

- По теологии морали.

- А-а, я всегда считал это очень трудным предметом. Еле-еле сдал по
нему экзамен - даже в Мадриде.

- Я вижу, у вас тут на полке труды отца Герберта Йоне. Он немец. Но все
равно человек очень знающий.

- Боюсь, я уже много лет не перечитывал его. Теология морали, как вы,
наверное, догадываетесь, не очень нужна, когда работаешь в приходе.

- А по-моему, она незаменима. При исповеди.

- Когда ко мне приходит булочник... или хозяин гаража, что случается не
так часто, их обычно волнуют весьма простые проблемы. Ну, и я доверяюсь
своему инстинкту. У меня нет времени выискивать, что говорится по этому
поводу у Йоне.

- Инстинкт должен питаться верой, основанной на разумном убеждении,
монсеньор... извините: отче.

- Да, конечно, на разумном. Да. Но, подобно моему предку, я, пожалуй,
больше доверяю старым книгам, которые были написаны еще до того, как Йоне
появился на свет.

- Но ведь ваш предок читал, безусловно, только рыцарские романы!

- Что ж, мои книги, пожалуй, тоже по-своему можно назвать рыцарскими...
Святой Хуан де ла Крус, святая Тереза, святой Франциск Сальский. Ну и
Евангелие, отче. "Пойдем в Иерусалим, и мы умрем с Ним" [Евангелие от
Иоанна, II, 16]. Сам Дон Кихот не мог бы сказать лучше апостола Фомы.

- Ну, естественно, Евангелия никто не отрицает, - сказал отец Эррера
тоном человека, делающего мелкую и несущественную уступку собеседнику. - И
все-таки суждения Йоне по теологии морали очень разумны, очень. Вы что-то
сказали, отче?

- Да нет, ничего. Трюизм, который я не имею права произносить. Я просто
хотел добавить, что другой разумной основой инстинкта является любовь