делаешь то же самое, но по-своему". Потому что Лаз, точно так же как и я,
проводил целые дни неподвижно глядя в пространство, не делая вообще
ничего, кроме разве расчесывания своих волос, просто вслушиваясь в
собственное сознание как будто он тоже был наедине со своим
Ангелом-Хранителем. Обычно Саймон был чем-то занят, но во время своих
полугодовых "шизофренических" приступов он избегал людей и тоже сидел у
себя в комнате ничего не делая. (Говорю вам, это были настоящие русские
братья) (Если точнее, то с примесью польских кровей).
11
Когда Ирвин впервые встретился с Саймоном, тот показывал на деревья и
говорил "Видишь, они машут мне и кланяются приветственно". Помимо его
этого своего маняще причудливого туземного мистицизма, он был парнишкой с
ангельским характером и, к примеру, зайдя в комнату Гэйнса он сразу
вызвался оттащить стариково ведерко наверх, даже сполоснул его там, и
спустился вниз улыбаясь и кивая любопытным тетушкам (толпящимся на кухне
возле кастрюлек с варящимися бобами и жарящимися тортильями) - Потом он
подмел комнату веником с совком непреклонно гоняя нас с места на место,
вытер стол и спросил Гэйнса не нужно ли ему что-нибудь из магазина (чуть
ли не поклонившись ему при этом). В качестве иллюстрации его отношения ко
мне, когда он (позже) принес мне на сковородке яичницу из двух яиц и
сказал "Ешь давай! Ешь!", и я отказался потому что не был голоден, он
заорал "Ешь черт тебя дери! Лучше поберегись, а то сделаем революцию и
придется тебе работать на шахтах!"
Так что теперь с приездом Саймона, Лаза, Рафаэля и Ирвина стала
происходить куча обалденно забавных вещей, особенно когда мы все собрались
вместе с хозяйкой дома обсудить вопросы оплаты их новой квартиры на первом
этаже с окнами выходящими на мощеный плиткой внутренний дворик.
Родом хозяйка была откуда-то из Европы, по-моему француженкой, и поскольку
я предупредил ее что должны приехать "поэты", она сидела на диване с видом
вежливым и приготовившись что на нее сейчас будут производить впечатление.
Но ее представление о поэтах сводилось к какому-нибудь Де-Мюссе в плаще
или элегантному Малларме - а тут перед ней предстала шайка бандитов. И
Ирвин предложил ей всего 100 песо или что-то вроде под предлогом
отсутствия горячей воды и достаточного количества кроватей. Она сказала
мне по-французски: "Monsieur Duluoz, est ce qu`ils sont des poetes
vraiment ces gens?"21
"Qui madame", ответил за меня Ирвин самым своим светским тоном, входя в
образ, как он это называл, "дрессированного венгра" "Nous sommes des
poetes dans la grande tradition de Whitman et Melville, et surtout, Blake"
" Mais, ce jeune la" Она показала на Лаза. "Il est un poete?"
"Mais certainement, dans sa maniere" (Ирвин)
"Eh bien, et vous n`avez pas l`argent pour louer a cinq cent pesos?"
"Comment?"22
"Пять сто песо - cinquo ciente pesos23"
"А", сказал Ирвин переходя на испанский, "Si, pero el departamento24 n`est
pas assez grande25 для всей толпы".
Она понимала все три языка и ей пришлось сдаться. Теперь, когда все было
улажено, мы помчались в город на Воровской Рынок, но только мы появились
на улице, как какие-то мексиканские чуваки с банками колы в руках издали
длинный протяжный свист при виде нас. Я разозлился, и не только потому что
мне приходилось терпеть теперь такое в компании своей разношерстной и
безумной тусовки, но и потому что мне казалось это просто несправедливым.
Однако Ирвин, старый международный тусарь, сказал "Это они не пидорам
свистят, или что ты там себе вообразил в своей паранойе - это свист
восхищения"
"Восхищения?"
"Ясно дело" и через несколько ночей точно, мексиканцы постучались в наши
двери с бутылками мескаля (неочищенной текилы) в руках, желая выпить и
закорешиться с нами, тусовка мексиканских студентов-медиков, и как позже
выяснилось, живущих двумя этажами выше нас.
Свою первую прогулку по Мехико мы начали с улицы Оризаба. Впереди шли мы с
Ирвином и Саймоном, болтая; Рафаэль (подобно Гэйнсу) шел чуть в стороне, у
обочины, задумавшись; и Лазарус топал своей неторопливой чудо-юдской
походочкой в полуквартале за нами, иногда начиная пялиться на сентаво у
себя на ладони в раздумьях как бы ему купить себе мороженого с газировкой.
В конце концов обернувшись мы увидели как он заходит в рыбную лавку. Нам
пришлось разворачиваться и идти его вызволять. Он стоял там перед
хихикающими мексиканскими девчонками протягивая руку с горстью сентаво и
повторял "Мороженое, газировка - хочу мороженого с газировкой" своим
смешным нью-йоркским выговором, бормоча и глядя на них простодушно.
"Pero, senor, no comprende"26
"Мороженое газировка"
И когда Ирвин с Саймоном мягко вывели его вон, он, как только мы
продолжили свой путь, опять отстал от нас на полквартала и (как прорыдал
безутешный Рафаэль) "Бедняга Лазарус - разглядывает свои песо! Потерялся в
Мексике и не может понять песо! Что-то будет с бедным Лазарусом! Как
грустно, как грустно, эта жизнь, ну что за жизнь, ну как это вынести!"
Но Ирвин с Саймоном радостно шагали вперед к новым приключениям.
12
Так что моя спокойная жизнь в Мехико-Сити подошла к концу, хоть я и не
особо огорчился, потому что с писательством на какое-то время было
покончено, но когда на следующее утро, когда я сладко спал на своей
отшельнической крыше, ко мне ворвался Ирвин с воплями "Вставай! Мы едем в
Университет Мехико-Сити!", это было уже слишком.
"На кой черт мне этот Университет Мехико-Сити, дай поспать спокойно!" Мне
снилась моя таинственная гора в которой воплотился весь мир, все и вся, к
чему эта дурацкая суета?
"Ты придурок", сказал Ирвин, редкий случай когда с его языка сорвалось то
что он на самом деле обо мне думает, "как ты можешь дрыхнуть тут целый
день, ничего не видя и не слыша, зачем вообще тогда жить?"
"А ты скрытный ублюдок, и я вижу тебя насквозь".
"Правда что ли?" внезапно заинтересовался он и присел на мою кровать. "Ну
и как, чего ж ты видишь?"
"Вижу как куча маленьких Гарденов собирается слоняться по миру всю жизнь
валяя дурака до самой смерти и болтая о всяких дурацких чудесах". И
начинается наш старый спор о Самсаре и Нирване, хотя высочайшее
буддистское учение (то есть Махаяна) и утверждает что не существует
разницы между Самсарой (этим миром) и Нирваной (отсутствием мира), и
вполне может быть что так оно и есть. Ну и Хайдеггер этот еще, со своими
"сущностями" и "ничто". "А раз так", говорю я, "то я собираюсь спать
дальше".
"Но Самсара это же просто крестик загадочной отметины на поверхности
Нирваны - как ты можешь отвергать этот мир и не замечать его, как ты
пытаешься делать, хоть и довольно неудачно, ведь мир это оболочка твоих
истинных желаний и ты должен знать его!"
"И из этого следует что я должен трястись на вонючих автобусах в идиотский
университет со стадионом в форме сердечка или еще какой-нибудь хренью, так
что ли?"
"Но это же большой международный знаменитый университет, там куча врубных
чуваков27, анархистов, есть даже студенты из Дели и Москвы - "
"Так на хуй эту Москву!"
Тем временем ко мне на крышу забирается Лазарус таща за собой стул и груду
новехоньких книжек которые он вчера упросил Саймона ему купить (причем
довольно дорогих) (книг по рисованию и искусству) - Он ставит свой стул на
краю крыши, на солнышке, под хихиканье прачек, и начинает читать. Но не
успели мы с Ирвином в моей комнатушке закончить наш спор о Нирване, как он
встает со стула и спускается вниз оставив стул и книги на крыше - и
никогда больше даже не взглянув в их сторону.
"Это идиотизм!" кричу я. "Я поеду с тобой чтобы показать тебе Пирамиды
Теотиуакана или еще что-нибудь интересное, но не тащи меня на эту
дебильную экскурсию - " Но дело кончается тем что я иду с ними, потому что
мне интересно куда их понесет потом.
В конце концов, единственный смысл жизни или повести в том "Что же будет
потом?"
13
В их квартире на первом этаже творился полный бардак. Ирвин с Саймоном
спали на двуспальной кровати в единственной спальне. Лазарус спал на
хлипком диванчике в гостиной (по своему обыкновению, закутавшись в
единственную простыню подогнутую со всех сторон, как мумия), и Рафаэль у
противоположной стены на другом диванчике и того короче, свернувшись на
нем не снимая всех своих одежек, маленькой печальной но горделивой кучкой.
И кухня была уже завалена всеми этими манго, бананами, апельсинами,
стручками гороха гарбанзо, яблоками, капустой и кастрюлями купленными нами
вчера на рынках Мехико.
Я всегда сидел там с банкой пива в руке наблюдая за ними. И стоило мне
свернуть косяк, как они немедленно выкуривали его, впрочем не произнося
при этом ни слова.
"Я хочу ростбиф!" заорал Рафаэль просыпаясь на своем диванчике. "Где тут у
них мясо? В этой Мексике смерти должна быть куча мяса!"
"Сначала мы едем в университет!"
"А я сначала хочу мяса! С чесноком!"
"Рафаэль!", кричу я, "когда мы вернемся из этого ирвиновского университета
я свожу тебя к Куку, где ты сможешь съесть здоровенный бифштекс на кости,
а кость кинуть потом через плечо как Александр Великий!"