Чтение 5–й страницы книги ~Пегий пес, бугущий краем моря~

Да, то был сон-спутник, часто навещавший старика, доставляя ему и
отраду, и печаль, и неземные страдания духа. Удивительное свойство этого
сновидения состояло в том, что каждый раз оно поражало Органа
нескончаемостью сути своей и многозначностью намеков, заключенных в
невероятных превращениях и причудах сна. Размышляя об этом, пытаясь
разгадать тайную тайных - ту вечно неуловимую, непрестанно изменяющуюся
связь сновидений с живой жизнью, которая вечно мучает человека своей
загадочностью ц неведомыми предзнаменованиями, Орган ловил себя на мысли,
что при всем смятении духа он всегда жаждет возвращения этих снов, с
неизбывной тоскою всегда жаждет свидания с ней, с Великой Рыбой-женщиной.

Он встречался с ней в море. Поджидая ее появления, выходил к берегу и
долго шел по пустынным прибрежным пескам, на которых не задерживались следы
ног, но сохранялись черные, неподвижные тени от угасших лучей ушедшего
солнца. Эти тени лежали подобно черному снегу, по которому он шел страдая,
объятый пронзительной, нечеловеческой тоской. Боль любви, боль желаний и
надежды переполняла его, а море оставалось пустынным и безучастным. Ни
ветра, ни' звуков, ни шороха не присутствовало в том напряженном безмолвном
мире одиночества. А он ждал, неотрывно глядя на море, ждал чуда, ждал ее
появления.

И тяжко становилось ему оттого, что бесшумные волны нагоняли вдоль его
пути белую кипень бесшумного прибоя. Как огромные мятущиеся хлопья снега,
беззвучно витали над головой безголосые чайки. В этом оглохшем и онемевшем
пространстве он не находил себе места, чувствуя, как ему делалось дурно, как
по мере ожидания все больше, все острей и мучительней нарастала в нем
неуемная, неумолимая тоска по ней, и даже во сне он понимал, что ему будет
плохо, что он погибнет в пустоте одиночества, если не увидит ее, если она не
появится. И тогда он принимался кричать, звать ее. Но голоса своего не
различал, ибо голос отсутствовал, как отсутствовали все звуки в этом
странном сне. А море молчало. Лишь собственное тяжкое дыхание, невероятно
громкое и прерывистое, и неумолчным бой собственного сердца, бешено
отдающийся в висках, преследовали его. Они раздражали его. Он не знал, куда
деваться, как избавиться от самого себя. Он ждал Рыбу-женщину так страстно и
безумно, как ждет утопающий последней надежды на спасение. Он знал, что
только она, Рыба-женщина, может дать ему счастье, знал и ждал из последних
сил.

И когда, наконец, она стремительно выныривала на поверхность, когда она
плыла к нему со взором, обращенным к нему, мелькая неясным ликом между
волнами, немота мира сокрушалась, как обвал. Крича и ликуя, встречал он
возвращение звуков: вновь пробудившийся рев прибоя, шум ветра и гомон чаек
над головой. Крича и ликуя, он бросался к ней ц море и плыл к ней,
превратившись в быстроплавающее, как кит, существо.

А она, Рыба-женщина ждала его, ходила бурными кругами, взмывая на миг
над водой, и, вся трепеща, зависала в длинных бросках, ясно вырисовываясь в
те мгновения живой телесной плотью, как самая обыкновенная женщина с
хорошими бедрами, очутившаяся вдруг в море.

Он подплывал к ней, и они уходили в океан.

Плыли рядом, бок о бок, легко соприкасаясь в стремительном, все
убыстряющемся движении.

Это и было то, ради чего он томился в муках тоски и немоты одиночества.

Теперь они были вместе. С непостижимой силой и скоростью мчались они в
мерцающую даль ночного океана, излучающего необыкновенное, из глубины идущее
сияние на зыбкой черте горизонта, они неслись туда, к неуловимому горизонту,
прошивая телами вспененные гребни беспрестанно бегущих навстречу волн, они
мчались по нескончаемым перекатам, то возносясь вверх, то скользя вниз,
захваченные восторгом ликующего полета - то вверх, то вниз, с гряды на
гряду, от переката к перекату. А рядом с ними, сопровождая их, неотступно
следовала скачущим зеркальным пятном вытянувшаяся в беге, поспешающая по
волнам желтая луна.) Только луна и только они - он и Рыба-женщина, только
они царили в этом безбрежном океанском просторе, только они и океан! То была
вершина их счастья, то было упоение свободой, то было торжеством их
свидания...

Они мчались беспрерывно и мощно, во власти неодолимого желания поскорее
достигнуть некоего места на свете, предназначенного им, где они, одержимые
страстью, соединятся, наконец, чтобы познать в одно молниеноснее мгновение
всю усладу и всю горечь начала и конца жизни...

Так они и плыли, стремглав, безудержно, в надежде скорого достижения
желанной цели.

И чем быстрее они плыли, тем отчаяннее разгоралось в нем яростное
нетерпение плоти. Он плыл без устали, рвался вперед изо всех сил, как
лосось, несущий к месту нереста всю свою жизненную энергию до единой, до
наипоследней, наиисчерпывающей капли. Он плыл, готовый умереть от любви. А
загадочная Рыба-женщина, увлекая его все дальше и дальше в глубь океана,
продолжала лететь по волнам в туче брызг и сверкаю щей радуге, восхищая
Органа жемчужной теплотой, стремительностью и гибкостью тела. Дыхание
занималось от совершенства красоты ее, омываемой синевой и белизной
завихряющихся струй.

Они ни о чем не говорили, они лишь неотрывно смотрели друг на друга,
пытаясь вглядеться в потоках воды и брызгах в смутные очертания лиц, и
безостановочно мчались по океану в нетерпеливом, всевозрастающем ожидании
места и часа, предназначенных им судьбой...

Но они никогда не достигали того места, и тот час никогда не
наступал...

В большинстве случаев сны его кончались ничем - внезапно все
обрывалось, исчезало, как дым. И тогда он оставался в недоумении.
По-настоящему огорчался и долго потом тосковал, испытывал чувство некой
неудовлетворенности, незавершенности. Иной раз, спустя много времени
припоминал все с самого начала, задумывался всерьез - что бы все это значило
и к чему это, ибо в душе он верил, что то, что ему снилось, было больше, чем
сон. Ведь обычный сон если и вспомнишь, то вскоре забудешь навсегда. От
такого зряшного дела голова не болела бы, мало ли чего приснится. А
Рыбу-женщину Орган никогда не забывал, думал, размышлял о ней как о чем-то
таком, что действительно имело и имеет место в жизни. Поэтому, пожалуй,
старик каждый раз искренне переживал, воспринимая свою встречу и неожиданную
разлуку с Рыбой-женщиной во сне как подлинное событие.

Но, бывало, сильнее, всего терзался он духом, когда сон завершался
тяжким финалом. В таких случаях сокрушался он с великим отчаяньем и
прискорбием, не находя объяснения загадочному исходу сна.

Снилось ему, что вот-вот доплывут они до заветного места что вот уже
виден вдали какой-то берег. То был берег любви -к нему направлялись,
поспешали они что есть мочи, охваченные неистовым желанием поскорее
достигнуть этого берега, где они смогут отдаться друг другу. Вот уже близко
совсем до берега, и вдруг с ходу врезались в песчаное дно мелководья, где
воды ниже колена и где плаванию конец. Орган спохватывался, оглядывался:
Рыба-женщина бешено колотилась в мелкой воде, тщетно пытаясь вырваться из
плена коварной отмели. Обливаясь холодным потом, Орган бросался к ней на
помощь. Но проходила целая вечность, пока он, увязая в засасывающей, как
болото, трясине дна, полз на коленях, волоча непослушные, обмякшие, чужие
ноги. Рыба-женщина была совсем рядом, рукой дотянуться оставалось самую
малость, но добираться до нее было мучительно, он задыхался, захлебывался,
проваливаясь в илистом дне, запутывался 'в липнувших водорослях. Но еще
более мучительно было видеть, как трепыхалась, билась застрявшая на мели его
прекрасная Рыба-женщина. И когда, наконец, он добирался и, шатаясь от
головокружения, шел к берегу, прижимая ее к груди, он явственно слышал, как
панически стучало готовое разорваться на части сердце Рыбы-женщины, точно то
была схваченная в погоне птица-подранок. И от этого, оттого, что он нес ее
на руках, крепко прижимая к себе, оттого, что до боли, всем существом своим
проникался нежностью и жалостью к ней, как если бы он нес на руках
беззащитное дитя, к горлу подкатывал тугой, горячий ком слез. Растроганный,
стыдясь Рыбы-женщины, он сдерживал себя, чтобы не заплакать. Он нес ее,
замирая сердцем, плавно передвигаясь, замирая и зависая на лету в воздухе,
думая о ней на каждом шагу. А она, Рыба-женщина, умоляла его, в слезах
заклинала, чтобы он отнес ее обратно в море, на волю. Она задыхалась, она
умирала, она не могла любить его вне большого моря. Она плакала и молча
смотрела на него такими просящими, пронзительными глазами, что он не
выдерживал. Поворачивал назад, шел через отмель к морю, погружаясь все
глубже и глубже в воду, и здесь осторожно выпускал ее из объятий.

Рыба-женщина уплывала в море, а он оставался оглушенный и одинокий.
Глядя ей вслед, Орган просыпался в рыданиях...

Где ты плаваешь, Великая Рыба-женщина?

Это море - тоска моя,

Эти воды - слезы мои.

А земля - голова моя одинокая.

Где ты плаваешь, Великая Рыба-женщина?..

Тяжко и невыносимо было ему вспоминать об этом, будто бы и в самом деле
держал он Рыбу-женщину в руках и сам же отпустил ее на волю. Отчего так
случалось? Разве невозможно, чтобы во сне сбывались любые желания человека?
От кого зависит это? Кто стоит и что стоит за этим, в чем смысл^ какой тут
сказ и к чему он? Теряясь в догадках, отмахивался Орган от таких мыслей,
пытался забыть, не думать о Рыбе -женщине.

Но, очутившись на промысле, сам не замечал, как начинал думать о ней и
обо всем, что было с этим связано. В море он как бы заново переживал всю
историю необыкновенного сновидения и, размышляя трезво, удивлялся, спрашивал
себя: зачем он думает об этом, разве его стариковское дело тосковать о
несуществующей Рыбе-женщине? Укорял себя и себе же признавался: не будь ее,
сам бы себе был уже в тягость - вот постарел уже, и силы не те, и глаза не
те, и краса ушла, и зубов не хватает. Все, чем славен был, все уходит,