приятно.
электрички, мчались машины, зелени было мало, людей много,
автобусы шли битком набитые, утром перед лекциями негде было
перекусить, хотя кругом сотни забегаловок, но всюду
переполнено, а в пустом ресторане отеля я ждал полчаса, пока
официант принес креветки вместо заказанного омлета.
институтской нашей столовой. Студенты на лекциях так же, как и
в Москве, гудели, перешептывались, в тех же местах начинали
записывать, задавали те же вопросы и делали те же ошибки. С
утра я шел в толпе служащих, одетых, как и паши, с обычными
папками, сумками, авоськами.
нового отеля - белого с розовыми полосами, словно обтянутого
тиком, я понимал достоинства этих построек, мог сравнивать,
оценивать.
Неожиданность, казалось бы, удивительность нашей встречи здесь,
в Токио, открывала нечто закономерное. Меня забавляли его
восторг и изумление. Для него такая встреча была чудом, он
никак не желал понять, что прелесть ее как раз в другом, в том,
что она уже становится не чудом, мы можем встретиться не только
в Москве или в Берлине, но и в Токио.
показывал на билдинги деловых кварталов Маруноути: облицованные
черным мрамором, полированные гранитом банки, офисы - с
блестящими медными вывесками, с подземными гаражами и уходящими
ввысь зеркальными плоскостями. Его возмущала похожесть. То ли
это Детройт, то ли Лондон, то ли Москва. Те же лифты,
эскалаторы, та же застекленная геометрия, удобная и близкая. Те
же девочки в мини и парни в джинсах, с транзисторами. У одного
транзистор "Сони", у другого "Филипс", у третьего "Грундиг" -
вот и вся разница. Он не видел ничего хорошего в этой
всеобщности. Американообразные супермаркеты, знакомые
проволочные корзины, заваленные жестянками с кофе, сыром,
консервами. Толпы клерков в одинаковых синтетических костюмах,
волосы припомажены тем же кремом "MG". Эта Япония его мало
интересовала.
ворот дворца стояли часовые. За каменной стеной поднимались
пагоды, аспидно блестели крыши дворца, выложенные фигурными
черепицами. По дорожкам парка семенили японки в праздничных
кимоно, с высокими прическами. Мужья или женихи фотографировали
их. Этот милый маскарад среди бедных красок зимы восхищал
Глеба. Он ахал, дергал меня за рукав, как будто мы были не
одногодки, а я дядюшка, а он племянник.
Чтобы самураи делали перед дворцом харакири. Чтобы несли в
паланкине микадо. Ты ищешь мадам Баттерфляй и тому подобную
ветошь. Ты вроде тех иностранцев, которые, приезжая в Москву,
ахают на церковные луковки, ждут медведей, троек, зипунов и
самоваров. Таинственная русская душа, загадочный Восток, чайная
церемония...
недоступна красота этого парка - слабые, приглушенные краски
кустов, пегой травы и голых деревьев и среди них плывущие
кимоно с их трубными сочетаниями цветов, подобные
фантастическим птицам. И барабанный стук деревянных гэта,
сплетения ветвей, прорисованных легко и звучно в тихом небе.
ежели наука не знает, зачем павлину такой роскошный хвост, то
рационалисты не станут любоваться этим хвостом. Что для таких,
как я, главное - полезность, разумность. Рационалист для него -
бранное слово. Он не чувствует, что павлиний хвост для ученого
- еще большее чудо, если его нельзя объяснить законами
эволюции...
кимоно. Разрисованные их личики - белое, черное, красное -
вызвали у Глеба нечто вроде приступа астмы. Он задыхался от
счастья. Девицы и впрямь были прехорошенькие, этакие фарфоровые
изделия, желтый мостик был как ломтик луны... Но когда я увидел
у одной из них в руках книжку в зеленом супере - физика курс
лекций Фейнмана, я рассмеялся и подошел к ним.
смелостью, как будто я заговорил с небесными ангелами.
"хвосты", общественно пассивны. Английский знают плохо.
он всерьез огорчился.
Вечером он показал купленный где-то старенький чайник.
нем изображены хвостистки? - сказал он. - Снова этот чайник
разбился. Ах ты, бедный мой физик, тебе казалось все это очень
остроумным, и вот видишь, что получилось...
девушки в кимоно оказались студентками-физичками, важно другое,
наоборот, что эти девицы с книгой Фейнмана ходят в кимоно!
профессору Кайно. Впервые мы отправились в частный японский
дом. У входа мы сняли туфли, надели тапочки, и Глеб был этим
доволен. Однако обстановка в доме была европейская... Мы сидели
на нормальных стульях, за нормальным столом, и хозяйка с нами,
ели мы ложками и вилками. Глебу не приходилось мучиться, и тем
не менее он не мог скрыть разочарования. Мы пили виски,
разговаривали о романах Кобо Абэ, о назначении фантастики и о
космических кораблях. На стеллажах стояли Чехов, Достоевский,
Ландау, и в числе прочих - моя книга, переведенная на
английский, так же как у меня стояли книги Кайно-сан о
получении новых элементов. После обеда мы вышли на террасу в
крохотный садик. В горшках росли маленькие сосны и вишни,
лежали декоративные камни, выгибался мостик над прудом
величиной с крышку рояля и стоял каменный фонарь. Ходить по
этому саду мог один человек, и то имея ноги не больше 34-го
размера. Кайно-сан показывал сад, как бы прося снисхождения к
своей слабости. Вот, мол, и они, вполне современные люди, любят
старинные игрушки. Однако Глеб нахваливал сад с таким
энтузиазмом, что Кайно-сан повел нас в дом и, раздвинув
оклеенную бумагой легкую дверь, или, как ее называют, седзи,
открыл комнатку-нишу. Там стоял манекен, наряженный в
самурайские доспехи - наплечник, латы, не знаю, что там еще, и
меч, и шлем. Оказывается, это досталось Кайно-сан от его
предков - так сказать, фамильное наследство. Он надел на себя
шлем, помахал мечом, посмеиваясь над собою и над священным
трепетом Глеба.
Глебу. За чаем мы обсудили последние работы Уильяма Миттла и
так заговорились, что совсем забыли про Глеба - он сидел молча,
в этом дурацком самурайском шлеме, одинокий, печальный. И даже
когда я это заметил, мне все равно не хотелось отрываться от
нашего разговора, я лишь мельком подумал, что у меня сейчас с
доктором Кайно, наверное, больше общего, чем с Глебом, а может,
и не только сейчас, подумал я позже; мысль эта смутила меня, не
могло так быть, не должно было так быть, что-то тут было не
так...
3
Николаев Андрей
Посняков Андрей
Жюль Верн
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия