Джеймса Калвера - грабителя и убийцы - уставился на праздник по поводу
первого причастия.
Двоих из охраны убил. Иметь дело с такими людьми... в какой-то степени
почетно. - Он яростно прихлопнул москита.
убил одного-двоих. Что ж, все мы умрем. Деньги - кто-то же должен их
потратить. А вот когда мы вылавливаем этих священников, то приносим
пользу. - В начищенных до блеска башмаках он стоял посреди маленькой
побеленной комнаты, пылая благородным негодованием и всем своим видом
выражая величие идеи. В цели, поставленной им перед собой, корысти не
чувствовалось. Поймать этого упитанного почетного гостя, пришедшего на
праздник первого причастия, было для него делом чести.
занимались, разве только когда они сами шли к нам в руки. Да я бы
гарантировал вам, что поймаю этого человека в течение месяца, если...
прочесал, как прочесывают улицу - дом за домом.
рта.
заложником. Если крестьяне не донесут на него, когда он придет, -
заложников расстрелять и брать других.
от таких людей.
прожита здесь. В помещении Синдиката рабочих и крестьян была когда-то
школа. Он помог стереть печальную память о ней. Весь город теперь
изменился: рядом с кладбищем на холме цементная спортивная площадка, где,
как виселицы, в лунной темноте стоят железные качели; раньше там был
собор. У новых детей будут новые воспоминания: прежнего ничего не
останется. Когда он шел, весь погруженный в свои мысли, он чем-то
напоминал богослова, зорко примечающего ошибки прошлого, чтобы искоренить
их навсегда.
с внутренними двориками, колодцами и чахлыми цветами. Окна на улицу
зарешеченные. В комнате у лейтенанта стоял топчан, сложенный из пустых
ящиков, на нем соломенная циновка, подушка и простыня. На стене висел
портрет президента, календарь, на плиточном полу стоял стол и качалка. При
свечке все это выглядело неуютно - как в тюремной камере или в
монастырской келье.
жуки, ударяясь о стены, взрывались, как хлопушки. Штук пятнадцать их
ползало с поломанными крыльями по полу. Лейтенанта приводила в бешенство
мысль, что остались еще в штате люди, верующие в милосердного и любящего
Бога. Есть мистики, которые, как утверждают, непосредственно познают
Господа Бога. Лейтенант тоже был мистик, но он познал пустоту - он был
убежден в том, что мир угасает, погружается в холод, что люди зачем-то
произошли от животных, но никакого особого смысла в этом не было. Это он
знал твердо.
в комнате как враг. Но он верил, вопреки свидетельству своих чувств, в
холодную пустоту эфира. Где-то играло радио: из Мехико, а может быть, даже
из Лондона или Нью-Йорка в этот безвестный, всеми брошенный штат
просачивалась музыка. Слабое место в обороне! Это его страна, и он обнес
бы ее железной стеной, если бы мог, чтобы отгородиться от всего, что
напоминает ему о прошлом, о том, как он смотрел тогда на все глазами
жалкого мальчонки. Он бы все уничтожил и остался наедине с самим собой без
всяких воспоминаний. Жизнь началась пять лет тому назад.
о потолок. Он вспомнил священника, которого "красные рубашки" расстреляли
у кладбищенской стены на холме. Такого же маленького, толстого, с глазами
навыкате. Тот был монсеньор, думал, что это спасет его. В нем
чувствовалось пренебрежение к низшему духовенству, и он до последней
минуты толковал им о своем сане. Про молитвы он вспомнил только под самый
конец. Стал на колени, и ему дали время на короткое покаяние. Лейтенант
только наблюдал; непосредственно это его не касалось. Всего они
расстреляли, пожалуй, человек пять; двое-трое скрылись, епископ
благополучно проживает в Мехико, а один священник подчинился
губернаторскому приказу, чтобы все духовные лица вступили в брак. Он жил
теперь у реки со своей экономкой. Вот наилучшее решение вопроса - пусть
остается живым свидетельством слабости их веры. Это разоблачает обман,
которым священники прикрывались долгие годы. Потому что, если б они
действительно верили в рай или в ад, им ничего бы не стоило претерпеть
немного муки в обмен на такую безмерность, о которой... Лейтенант,
лежавший на своем жестком ложе в горячем, влажном мраке, не питал ни
малейшего сочувствия к слабости человеческой плоти.
вслух. На краешке кровати сидели две маленькие девочки шести и десяти лет,
а четырнадцатилетний мальчик стоял у стены с гримасой невыносимой скуки на
лице.
благочестием. Среди других мальчиков попадались и грубые и мстительные;
юный Хуан следовал заповедям Господа нашего и обращал левую щеку
ударившему его. Однажды его отец подумал, что Хуан солгал, и побил его.
Потом он узнал, что сын говорил правду, и попросил у него прощения. Но
Хуан сказал ему: "Милый отец, как Отец наш небесный властен подвергать
наказанию, когда на то будет воля его..."
продолжал монотонное чтение. Обе девочки напряженно смотрели на мать
глазами-бусинками, упиваясь сладостной набожностью.
играют другие дети, хотя случалось, что, взяв священную книгу с
картинками, он прятался в отцовском коровнике от веселой гурьбы своих
товарищей".
конец - когда-нибудь они доберутся до последней главы и юный Хуан умрет
под пулями у стены, крича: "Viva el Cristo Rey!" [Слава Христу-Царю!
(исп.)] Но потом, наверно, будет другая книжка: их каждый месяц провозят
контрабандой из Мехико. Если бы только таможенники знали, где смотреть!
вдумчивый, чем его товарищи, зато когда затевался какой-нибудь школьный
спектакль, он всегда был первым. Однажды его класс решил разыграть в
присутствии епископа небольшую пьеску о гонениях на первых христиан, и
никто так не радовался, как Хуан, когда ему дали роль Нерона. И сколько
юмора вложил в свою игру этот ребенок, которому в недалеком будущем
уготована была гибель от рук правителя куда хуже Нерона. Его школьный
товарищ, ставший впоследствии отцом Мигелем Серрой, пишет: "Никто из нас,
кто был на этом спектакле, не забудет того дня..."
наведенными углем, и в короне, на которую пошла жестяная банка из-под
печенья. Добрый старенький епископ и тот улыбнулся, когда Хуан вышел на
маленькие, силами школьников сколоченные подмостки и начал
декламировать..."
проговорил:
небесный.
презренный человек. Он предал Господа.
сын мой...
Василенко Иван
Шилова Юлия
Каргалов Вадим
Пехов Алексей
Шилова Юлия