анонимщика. Правда, было тут одно обстоятельство, которое смущало - если бы
он подписался, то, спрашивается, смог бы он писать так же свободно? Вряд ли.
Так что в интересах истины анонимность... На этом месте он запнулся.
Конечно, подпишись он, и весь удар придется на него, ему бы приписали
переговоры с бывшей женой Клячко, сбор сведений, даже если бы сняли Клячко,
все равно считали бы Ильина интриганом. Значит, без имени потому, что это не
опасно, вот отсюда и происходило смущение. Успокаивало то, что Усанкову
лучше знать, что к чему. Усанков предложил анонимность. Ильин исполнил.
Сверху виднее. Исполнительность избавляла от лишних забот. Он давно
убедился: чем меньше барахтаешься, предлагаешь, споришь, тем спокойнее.
Такое поведение оправдывало себя, все равно при нынешней политике ничего
исправить было нельзя так, чтобы заняться настоящим делом. Никому это не
нужно. Остается действовать с минимумом огорчений и неудач. С тех пор как
Ильин перестал особо проявлять себя, все пошло своим путем, как в хорошо
смазанном механизме.
однажды Клячко со своими клевретами пировал в сауне, чуть пожар не устроили,
среди участников перечислил и Ильина, назвал его прихлебаем, не без
удовольствия назвал.
нежного тепла, стука каблучков по сухому асфальту. Полыхал закатный пожар,
пылали от него верхние этажи домов, плавились стекла. Все было похоже на ту
ночь, когда Ильин вез Усанкова. Каким ничтожным казался тогда их разговор
перед чудом белой ночи. Никак он не мог вернуть то сладкое чувство. Вот он
идет, вроде свободный, может любоваться, отдыхать, так нет, что-то мешает,
как будто кто-то следовал сзади, подсматривал. Ильин даже несколько раз
оглянулся, потом круто свернул с Невского, вскочил в автобус. В автобусе
было пусто. Он сел к окну. На Садовой, когда автобус стоял перед светофором,
Ильин увидел на углу Альберта Анисимовича. Наверное, он шел из Публичной
библиотеки. Белая панамка сидела набекрень, черный зонтик в руке, широкие
спадающие штаны. Он выглядел странно в вечерней летней толпе. Почему-то
никто не обращал на него внимания. Ильин застучал в окно, закричал ему. Вряд
ли в уличном шуме можно было услышать, но Альберт Анисимович поднял голову,
посмотрел прямо на Ильина. Ильин помахал рукой, потом стал пальцем как бы
крутить телефонный диск, прикладывать трубку к уху. На это Альберт
Анисимович сперва никак не отзывался, продолжал смотреть на Ильина,
рассеянно ожидая, что он там еще выкинет. Потом кивнул неохотно. А почему
неохотно, неизвестно. Автобус тронулся, надо было выскочить, попросить
водителя открыть дверцу, вместо этого Ильин все смотрел, как Альберт
Анисимович отдалялся, исчезал за срезом оконной рамы.
тоном милицейского протокола описывал он появление тех троих у замка, в чем
они были, как прошли прямо в ворота и скрылись там. Новое заключалось в том,
что все "трое, одетые в старинные мундиры, прошествовали мимо машины, почти
вплотную к ней, не посмотрев на нее, так что С.~И.~Ильин вынужден был резко
затормозить". Этого Ильин не помнил. "Возможно, они были в нетрезвом
состоянии, - писал Усанков, - потому что держались подчеркнуто прямо". Перед
глазами Ильина вновь возникло это шествие, чистое, прозрачно-бледное
отрешенное лицо младшего и то, как они коснулись машины, действительно не
обратив на нее никакого внимания. Никто из них не обернулся, не покосился,
будто ее и не было. А ведь, наверное, тормоза-то взвизгнули, хоть и тихий
ход, но должны были скрипнуть. Нельзя было не испугаться. Любой пешеход
вздрогнет, дернется.
то же время частное, написано от руки, почерком, однако, четким, прямым, без
обычной усанковской размашистости, подпись почти печатными буквами выведена,
однако с припиской "ныне вполне трезвый", что как бы чуть снимало
серьезность.
такой, немедленно соедините, не будет меня, разыщите.
пожалуйста, сам же он никогда не позволял себе.
квартире прозвучал пугающе громко. Ильин так и подумал, что это Альберт
Анисимович, сразу узнал дребезжащий голосок:
конечно, ясна.
обыденней, и он спросил это строго, требовательно.
непристойно. Порядочные люди не могли принять, их возмущало... Да будет вам
известно, порядочные люди имелись в самые безумные времена, - с вызовом
сказал Альберт Анисимович. - В данном случае они искали доказательств, они
хотели опровергнуть казенную версию.
подтверждает.
офицеров, пусть примерно.
осмелюсь просить вас - оставьте сию встречу без внимания. Не вникайте.
Забудьте, если можете.
стоит ли вам... Это крайне опасно, уверяю вас.
разговора.
Публичке. Там же, в курилке, - он закричал, начальственно перекрывая новый
писк. - Никаких отговорок. Договорились?
гудками. Ильин ходил из комнаты в комнату, ждал. Молчащий телефон лежал на
столе, свернувшись серым комком.
те, вечерние последки, что спешат хватануть пивка перед закрытием. Кто
добавить, кто запить. После первой кружки Ильина включили в "треугольник",
разлили "малыша", добавляя в тепловатое "жигулевское", чокнулись и поехали.
Говорили про своих жен, про баб, Ильин захмелел быстрее обычного, потому что
хотел захмелеть.
Игнатьевич!" И еще раз. Он открыл глаза, сел на кровати, свесив ноги.
Изредка внизу проезжала машина. Слабые отсветы обегали комнату. В жидкой
мгле взблескивали стекла шкафа. То там, то тут поскрипывал паркет, словно
кто-то ходил по квартире. От легких занавесей на окнах колыхался неверный
сетчатый свет.
стоит? Это как понимать - угроза? Совет? "...стоит ли вам..." Стало заметно
подчеркнутое "вам". Значит, именно ему, Ильину. А то он может знать про
Ильина? Кто что знает про Сергея Ильина?
тому, какой он обрюзгший, совсем не тот, подтянутый, еще молодцеватый, что
изнутри. Печалясь, он рассматривал свое тело, давно утерявшее спортивную
форму, отвисший животик, лысеющую голову. Жалость охватила его - впервые
перед ним предстал этот человек, который носил его имя, отдельно от него
самого, это существо, которое не было уже он сам, потому что он удалился из
него и теперь парил, обозревая как бы сверху свое состояние. Видно было, в
какую дурацкую историю влезал этот субъект. Он почувствовал, как надвигается
нечто темное, опасное, от чего может сломаться весь его с трудом налаженный,
обустроенный ритм службы, с поездками в Москву и на Урал, отпусков, вечерних
часов у телевизора, за книгой...
болела, во рту было гадко. Ильин все это чувствовал, но издали, как бы
сверху смотрел на этого бедолагу и видел разом робкую его жизнь, где всегда
было стремление к порядочности, прямоте, на самом же деле приходилось юлить,
помалкивать, много врать, постоянно обманывать и своих инженеров, и
начальников, таких, как Клячко, чтобы и они могли обманывать; как он
соглашался поддерживать и выдвигать наглецов, подлипал в обмен на более или
менее способных, которых хотелось сохранить. Давно уже ум его заполнился
многоходовыми комбинациями, причем ничего не делалось просто так, потому что
все должно было приносить личную пользу. Так поступали все люди кругом,
многие поступали куда хуже.
сильные моторчики, красивые и легкие, как игрушки. Выяснилось, что никому
Роллинс Джеймс
Каменистый Артем
Махров Алексей
Гуль Роман Борисович
Пехов Алексей
Шилова Юлия