было так хорошо, покойно взгляду после ошеломляющего блеска чужеземной,
бьющей в глаза растительности.
обязательно кто-то и кого-то хотел затмить, а потом и задушить. Садовник
часто поливал березы, чтобы не сомлели и не умерли они от непосильного для
них южного солнца.
выходили их, и они прижились. Но листья лицевой стороной были повернуты к
северу, и вершины тоже...
наличники окон в зеленой пене березового листа. Даже за ремешками картузов у
парней -- березовые ветки. Скараулив девок с водою, парни бросали им в ведра
свои ветки, а девушки старались не расплескать воду из ведер -- счастье
выплеснуть! В кадках вода долго пахла березовым листом. Крыльцо и пол сеней
были застелены молодыми ветками папоротника. По избам чадило таежным листом,
уже устоявшимся, набравшим силу. В этот день -- в Троицу -- народ уходил за
деревню с самоварами и гармошками.
веток. В середине зеленого вороха сидела и вязала веники бабушка. Видно у
нее только голову. Лицо у бабушки умиротворенное, она даже напевает что-то
потихоньку, будто в березовой, чуть повядшей и оттого особенно духовитой
листве утонули и суровость ее, и тревожная озабоченность.
перекладины -- где только можно уцепить веники, там и вешали. Всю зиму
гуляло по чердаку и сараю ветреное, пряное лето. Потому и любили мы,
ребятишки, здесь играть. Воробьи слетались сюда по той же причине,
забирались в веники на ночевку и не содомили.
из кожи, надсаду и болезни из натруженных костей. Мужики, что послабже, да
квелые старичишки надевали шапки, рукавицы, парились часами и, не в силах
преодолеть сладкой истомы, омоложения души и тела, запаривались до
беспамятства, молодухи выволакивали их из бани в наспех, неладно застегнутых
исподниках и торопливо тыкали в загривок свекру или мужу, вымещая ему
прошлые обиды.
Пень этот сторожили выводки опят с рябоватыми шершавыми шляпками. На срезе
пня мягкою топкою лежал линялый мох, украшенный тремя или четырьмя
кисточками брусники. И здесь же ютились хиленькие всходы елочек. У них было
всего по две-три лапки и мелкая, но очень колючая хвоя. А на кончиках лапок
все-таки поблескивали росинки смолы и виднелись пупырышки завязей будущих
лапок. Однако завязи были так малы и сами елочки так слабосильны, что им уж
и не справиться было с трудной борьбой за жизнь и продолжать рост.
предстояло умереть, едва-едва народившись. Здесь можно было прорасти, но
нельзя выжить.
отличается от остальных, она стояла бодро и осанисто посреди пня. В
потемневшей хвое, в тоненьком смолистом стволике, в бойко взъерошенной
вершинке чувствовались какая-то уверенность и вроде бы даже вызов.
оно в чем дело!"
ниточки корешков, а главный корешок белым шильцем впился в середину пня.
Мелкие корешки сосали влагу из мха, и потому он был такой линялый, а корешок
центровой ввинчивался в пень, добывая пропитание.
земли. Еще несколько лет она будет в деревянной рубашке пня, расти из самого
сердца того, кто, возможно, был ее родителем и кто даже после смерти своей
хранил и вскармливал дитя.
там, в глубине, еще долго будут преть корни родительницы-ели, отдавая
молодому деревцу последние соки, сберегая для него капельки влаги, упавшие с
травинок и листьев земляники, согревая его в стужу остатным теплым дыханием
прошедшей жизни.
покидают, да и никогда, наверное, не покинут тех, кто прошел войну, когда
снова и снова передо мной встают те, кто пал на поле боя, а ведь были среди
ниx ребята, которые не успели еще и жизни-то как следует увидеть, ни
полюбить, ни насладиться радостями мирскими и даже досыта поесть, -- я думаю
о елочке, которая растет в лесу на пне.
и не вызревали. Потом травы остановились, густым разноцветьем придавило их,
и они унялись, перестали расти.
под ветром, шумела молодо и беззаботно. Но однажды налетела буря с крупным
дождем и градом. Еще жидкую и нестойкую рожь на взгорьях прижало к земле.
головами и вздыхали, как вздыхают люди, утратив самое для себя дорогое. Из
древности дошла до нас и еще, слава Богу, жива в крестьянах жалость к
погибающему хлебу, основе основ человеческой жизни.
днями. Рожь по ложкам и низинам стала быстро белеть, накапливать зерно и
знойно куриться. А та, по взгоркам, все лежала вниз лицом и ровно бы
молилась земле, просила отпустить ее. И были провалы в густой и высокой ржи,
словно раны. День ото дня все горестней темнели и запекались они в
безмолвной боли.
рожью прела она, прогревала стебли, и они один по одному твердели,
выпрямлялись и раскачивали гибко согнувшиеся серые колосья.
пустили колосья, накололи на них солнце.
озерной, стоялой водою все еще несмело шевелилась рожь, поднявшаяся с земли.
Но через неделю-две вовсе слижет зеленые проплешины и сольется поле во
едином расчесе, в единый колос встанут хлеба, начнут шуметь полновластно,
широко, зазвенят отвердевшим зерном и, радуясь хлебу, жизнестойкости его,
хвалить будут его крестьяне, как верного друга. "Сильный колос! Взнял себя с
земли!"
Он серебрился, фосфорно зеленел, искрился, извивался змейкой, прыгал
головастиком, убегал шустрой ящеркой.
луны, сомнет ее, срежет плугом носа.
бежал и бежал перед теплоходом, без усилия опережая напряженно работающую
машину.
поймаешь, ухватишь смысл ее, разгадаешь и постигнешь вечную загадку бытия.
кусты затоплены, ночью ударил заморозок -- вода "подсохла", -- и на всех
веточках, побегах талышков и на затопленной осоке настыло по ледышке. Висели
они колокольцами над водой, струями шевелило тальники, льдинки позванивали
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Свержин Владимир
Роллинс Джеймс
Никитин Юрий
Шилова Юлия