Чтение 5–й страницы книги ~Охота на гиену~

- Не реви, - строго сказал Сергей, - давай рассказывай по порядку про тот вечер, когда Сталину убили - где была, что делала.

- Да где мне быть? Тут и была, дома сидела. Одежды-то нету. Обещал Андрюша купить, так у них зарплату не платят.

- Так надо в другое место устраиваться, - не выдержал Сергей, - раз женатым стал.

- Мать его не пускала, говорила, как же ты с высшим образованием куда-то пойдешь! Как в прошлом веке она жила! Но, - Наталья испуганно прикрыла рот ладошкой, - нехорошо про покойницу...

- Давай ближе к делу!

- Значит, накануне, как стала она на дачу собираться, так зовет Андрюшу с собой, мол, там дела много. А он говорит, какие там дела, урожай давно убран, остальное до весны подождет, что, мол, тебе неймется. А сам так обрадовался, что она уедет, потому что отдохнуть можно.

- Что, мешала она вам, не давала одним побыть?

- Ой, не говорите! До двенадцати ночи в комнату нарочно заходит, то ей одно надо, то другое, потом ругается, что мы шумим.

- Да, тяжелый случай...

- Поэтому, когда она уехала, Андрей с облегчением вздохнул и говорит: завтра у нас выходной, позвонил на работу, что не придет, и мы с ним целый день дома одни были. - Наталья покраснела.

- Ну-ну, - пробормотал Сергей.

- А теперь в милиции Андрюшу подозревают, - мгновенно заревела Наталья, - потому что все соседи твердят, что ссорились они из-за меня сильно. А что он целый день со мной был, так ваш один милиционер говорит, что я, мол, не свидетельница, что я, чтобы парня своего выгородить, что хочешь наврать могу.. - Слезы полились ручьем.

- Ох ты. Господи, иди опять умывайся!

* * *

Сергей взглянул на часы и решил, что успеет еще навестить Владимира Николаевича Чердынцева, того самого обиженного математика, про которого рассказывал ему нянечка тетя Поля. Поскольку у Чердынцева для убийства директрисы Тамары Алексеевны был самый что ни на есть распрекрасный мотив - месть, то и подозревали его в первую очередь и вызвали к следователю Громовой. Но алиби Чердынцев предоставил железное: уезжал из города к больной матери на четыре дня в Калинин. Представил он телеграмму от сестры, которая сообщала, что у матери сердечный приступ, и даже билет на поезд, который, по счастливой случайности, не успел выбросить. Следователь Громова билет подшила к делу, а Чердынцева отпустила, и теперь Сергей решил зайти к нему просто поговорить.

Двери открыл ему хиленький мужичок в очках, с седой не бородой, а бороденкой.

Одет мужичок был в шорты и маечку, как на пляже. А в квартире был жуткий холод и сквозняки. Мужичок внимательно прочитал удостоверение Сергея и пригласил в комнату. Комната, против ожидания Сергея, была чистая, но были в ней две странности - распахнутый настежь балкон и еще в комнате почти не было мебели.

"Пропил, что ли?" - неуверенно подумал Сергей.

Он повидал пьяниц, и никак не вязались его представления о них с чистым полом и спокойными движениями открывшего ему дверь мужчины. И глаза у него тоже были спокойные, не было в них ни капли суетливости.

- Садитесь. - Хозяин кивнул на единственный стул, а сам расположился на маленьком коврике на полу в позе лотоса.

- А нельзя балкон закрыть? - поинтересовался Сергей. - Может, уже проветрилось?

- Вообще-то я так всегда живу, - вежливо начал хозяин, - но если вы просите...

- И зимой тоже? - полюбопытствовал Сергей.

- Когда мороз несильный. Привык, знаете, к прохладе, закаляюсь. Так вы по какому делу?

- Все по тому же самому, - вздохнул Сергей. - Вы обстоятельства дела-то знаете?

- Наслушался на похоронах Тамариных.

- Кто ж вас на похороны позвал?

- Алла позвонила, мы с ней раньше дружили, когда я в школе работал. Вы знаете, ни разу в жизни на похоронах своего врага не был, - откровенно признался Владимир Николаевич, - да у меня и врагов-то особенно не было раньше А тут вот пошел... Не скажу, что удовольствие получил или удовлетворение. Лежит она в гробу, никто ее не боится. ,И хоть бы кто-нибудь искренне горевал! Люди даже и не притворялись, даже родственники не плакали.

- Здорово ее в школе ненавидели?

- Боялись, да и ненавидели тоже. Помню последний наш разговор, я, конечно, тогда не в лучшей форме был, но смотрю на нее и вдруг замечаю, какое же она удовольствие получает, когда человека унижает.

Просто что-то патологическое, такое и не вылечишь. В общем, вы, конечно, думаете, что мое мнение предвзято, но я вам точно скажу, что школа теперь свободно вздохнет.

- Похоже, вы правы.

* * *

"Да-а, - думал Сергей, шагая по лужам, - пока что единственное, что связывает двух убитых женщин, кроме ножа и розы, - это то, что обе они были первостатейными стервами. Но ведь за это не убивают? То есть убивают, конечно, но в споре, в аффекте, то есть когда достала уже совсем.

Но чтобы заранее смерть планировать, ко дню рождения подгадывать.., это что-то новенькое, в моей практике не встречалось раньше..."

* * *

Разумеется, Надежда оказалась права, и уже во вторник на столе перед Сергеем лежало дело потерпевшей Кукушкиной Евдокии Никифоровны, уроженки деревни Чикино Калининской области, русской, пятидесяти двух лет от роду, убитой неизвестным в подъезде дома номер пятнадцать по улице Карабасова приблизительно от 5 30 до 6 30 утра двадцать восьмого октября 1998 года. Орудие убийства - немецкий кухонный нож лазерной заточки из злополучного набора. На убитой также были найдены темно-красная живая роза (на рынке пятьдесят рублей штука) и записка, где было нацарапано черным фломастером "С днем рождения!". Еще в папке находилось заключение экспертов о том, что фломастер на всех трех записках был один и тот же, а ножи - разного размера, то есть похоже, что убийца имел стандартный набор ножей и использовал их по мере надобности, причем начал с самого узкого.

Сергей просмотрел протоколы допроса свидетелей. Сосед в первого этажа работает водителем троллейбуса. Развозка собирает их в полшестого утра. Было холодно, сосед ждал в парадной, видел дворничиху живую и невредимую и даже разговаривал с ней о погоде. И вся лестница слышала, как Евдокия в полшестого начала мыть пол. Потом около часа никто не выходил, а потом в полседьмого пошла эта тетка с собакой... - как его?

Хеопс? Нет, Рамзес, - и наткнулась на Евдокию. Народу утром никого, подъезд у них не закрывается, ни кода никакого, ни домофона нет, кто угодно мог войти, ножом пырнуть - и готово. Эксперты говорят, что ничего он с жертвами не делает, аккуратненько так ножичком раз, и все, крови кругом нет, очень профессионально, с первого раза - прямо в сердце. Твердая, значит, рука у убийцы. Да, тут еще копать и копать. И хоть он, Сергей, теперь работает не один, а в составе бригады, все равно времени не хватает.

Сергей поднялся и поехал на встречу с участковым.

Участковый Павел Савельевич работал на своем месте давно, Сергея знал еще мальчишкой, а с матерью его был знаком через школу - воспитывал малолетних хулиганов.

Встретил он Сергея приветливо, на все вопросы отвечал с готовностью, но по поводу убийства дворничихи Евдокии находился в полном недоумении.

- Ну не представляю, кому ее убивать нужно было? Взять с нее нечего, ты ее видел, ограбить - ведро, что ли, половое кому-то понадобилось?

- А месть? Мог ее кто-то из мести пришить? Давай, Пал Савельич, колись.

- Ну слушай. Жила Евдокия вместе с сыном в однокомнатной квартире. Площадь ведомственная, ей как дворнику полагается.

Сын у нее парень молодой, тридцати еще нету, но пьяница жуткий, неделями не просыхает и, естественно, нигде не работает.

- А с чего ж его так разбирает?

- А тут видишь какое дело вышло. Был у Лешки этого, Евдокиина сына, дружок, Виталька Боченков. Еще со школы они вместе были, вместе в армию ушли, вернулись одновременно. Виталька сантехником в нашем ЖЭКе устроился и почти сразу женился.

Лешка у него свидетелем на свадьбе был.

Живут молодые, ребеночек родился, а Виталька пить стал. И не то чтобы так сильно, но каждый день, работа такая, сам понимаешь. Жена туда-сюда, а у нас в соседнем квартале как раз тогда объявился целитель, белый маг, по фотографии от всего лечил и брал недорого. Вот соседки и уговорили Виталькину жену к нему обратиться, а та, дура, Виталькиной отдельной карточки не нашла, а принесла ему фото, где они с Лешкой вместе на свадьбе. Тот фотографию взял, деньги тоже, велел ждать.

Проходит некоторое время - Лешка-то как запьет! И с тех пор каждый день тепленький. Ходила Евдокия к тому магу скандалить, он и говорит, ничего, мол, не могу поделать, обратный эффект, двойная петля астральная не так повернулась. Такой случай, говорит, один на тысячу бывает. Жалуйтесь, говорит, в астрал, а больше вам никто не поможет.

- В общем, лапши им на уши навешал.

А тот-то Виталька, пить бросил, подействовало на него?

- Да пить-то он бросил, да только жена от него все равно ушла. Он, понимаешь, после исцеления этого слабоват стал по мужской части, то есть не то чтобы слабоват, а прямо совсем никакой. Жена и ушла к его напарнику. Тот пьет, конечно, но с этим делом зато все в порядке.

- Вот это да! Но морду-то хоть набили они целителю этому?

- Набили, а как же, и не один раз, думаешь, откуда я все подробности так хорошо знаю? Разбирался много с этим делом.

- А откуда же Лешка этот деньги берет, чтобы каждый день в стельку напиваться?

- Вот тут другой секрет. Деньги он берет у Евдокии. Она их, конечно, прячет, а он все равно находит, способности у него такие открылись. Уж она куда только не запихнет деньги эти, а приходит - опять Лешка нашел и пропил. Поэтому у них и скандалы были. И я тебе вот что скажу: Лешка хоть и пьяница, но парень тихий, дружков к себе не водил, и убивать Евдокию у него никаких причин не было. Теперь ему и пить не на что будет, и из квартиры выселят, да и вообще, мать же она ему все-таки!

- Э, брось, Пал Савельич, каких только подонков на свете не бывает, мы-то знаем.

- Это точно, а только про Лешку я не верю. Ну слушай дальше. По работе дворник он и есть дворник, кто на его место польстится? А в подъезде, где Евдокия жила, у нее со всеми жильцами конфликты были. Берем сверху. На девятом этаже Василий Степаныч на гармони играет. Как они ругались, это не передать. Так он ее материл, что заслушаешься, но чтоб ножом пырнуть - да на кой она ему нужна? Дальше, Маргарита Ивановна, врачиха эта, что ее нашла. Евдокия на них с мужем наезжала из-за собаки, лотом угрожала донести, что Маргарита дома зубы лечит. Так про это все знают, зачем Евдокию-то убивать? И алиби у нее, у Маргариты, подруга ночевала, вместе они не спали, друг у друга на глазах были. Дальше, на первом этаже на площадке Сидоренки в трехкомнатной, потом Евдокия, а с другой стороны тетя Шура Зверева и коммуналка большая ведомственная, там народ все время меняется, и Евдокия не успевает с ними отношения испортить. С Сидоренками Евдокия вроде ничего жила, это где хозяин на троллейбусе работает, он Евдокию последним живой видел, а с тетей Шурой Зверевой все время скандалы. Эта Шура в молодости на корабле буфетчицей плавала, потом в химчистке работала, а теперь на рынке колготками торгует. Дочка у нее где-то взрослая, а Шура одна живет и погулять всегда любила, и сейчас любит, хоть и возраст у нее уже солидный. Ну у нее шум, музыка вечно до полночи орет, дверью хлопают, окурки бросают - в общем, Евдокии эти гулянки были как нож острый. И даже не в окурках, я тебе скажу, тут дело, а просто не могла она видеть, как люди жизни радуются, норовила настроение испортить. Меня вызывали, я Шуре предупреждение делал, а кто теперь участкового боится? Да и баба-то эта Шура неплохая, беззлобная, ну, повеселиться любит, так за что же на нее наезжать-то? В общем, взял я с Шуры слово, что после двенадцати никаких хождений и никакой музыки.

Гости у тебя, говорю, пускай хоть до утра сидят, ты женщина самостоятельная, квартира отдельная, но чтобы все тихо было. Разговор этот у нас с Шурой с год назад был, а прошлой зимой случай произошел. Был у Шуры день рождения или еще какой праздник. Засиделись допоздна, как обычно, но после двенадцати музыку выключили. Поутихли, а потом расходиться начали. И один мужик решил у Шуры остаться. Только Шура его попросила, чтобы он последних гостей проводил, помог им машину поймать. На улице мороз, налегке не пойдешь. Мужик это куда-то свою куртку задевал, а Шура ему и говорит, что надевай, мол, мое пальто, кто тебя в полвторого ночи увидит. Тот и надел.

Проводил приятелей, пошел назад, парадную-то вспомнил, а квартиру перепутал.

К Шуре от лестницы направо. А он пошел налево к Сидоренкам. А у Сидоренок хозяин, Николай Михалыч, в ту неделю в вечернюю смену был. Там пока в парк, пока с диспетчером то да се, развозка его только к двум часам до дому доставит. А Вера, жена его, ждет, спать не ложится, чтобы он не гремел, не звонил, потому что внучка маленькая болела у них тогда.

А того-то, Шуриного хахаля, в последний момент сомнение взяло, та ли квартира, он звонить не стал, а постучал тихонько. Вера к двери подходит и спрашивает: "Коля, ты?" А тот-то тоже Колей оказался, он и отвечает: "Я". И представь себе: открывает Вера дверь, а на пороге вместо мужа стоит мужик с усами и в дамском пальто с чернобуркой такой пышной! Тут наша Вера Антоновна так заверещала, что не только внучка, а все соседи до девятого этажа проснулись.

Сын ее выскочил, мужику этому, не разобравшись, сразу в глаз засветил, а тетя Шура вышла, как давай хохотать, прямо до икоты.

В общем, когда соседи все поняли, то тоже посмеялись и разошлись: дело в субботу было, завтра не на работу, ну, ошибся человек дверью по пьяному делу - с кем не бывает?

Только Евдокии неймется, орет на Шуру. Я, говорит, жаловаться буду, и не участковому, он у тебя купленный, - это она про меня, значит, - а прямо на прием к начальнику отделения пойду, чтобы тебя на 101-й километр выселили. Ты, говорит, пьяница и тунеядка, живешь на нетрудовые доходы. Тут и Шура не выдержала, это я, говорит, тунеядка, да ты посиди десять часов на морозе, а потом говори. А насчет пьянства, то кто, интересно, твоего Лешку вчера на улице поднял и домой на себе притащил. Это верно, Шура часто его подбирает по доброте душевной. В общем, срам сказать: подрались они прямо на лестнице. Соседи разняли, а утром обе ко мне жаловаться прибежали. Я в глубине души Шуре сочувствую, но формально составил протокол, оштрафовал обеих и пригрозил, что если еще раз так будет, оформлю на пятнадцать суток. Испугалась Шура, поскучнела, больше никаких гулянок, а Евдокия ходит гоголем, совсем ее загрызла, добилась, своего.

- Вот, Сережа, рассказал я тебе много баек, а все равно я считаю, ерунда все это, не повод для убийства Мало ли соседок ругаются, друг другу волосы повыдергают, но до убийства чтобы дойти - это, я тебе скажу... Уж ты мне поверь, я участковым двадцать лет без малого работаю, людей знаю.

- Да, Пал Савельич, дохлое это дело - убийцу Евдокииного искать. Ты знаешь, это же третье дело такое, у нас считают, что маньяк тут орудует.

- Ну, Сергей, тут я тебе не помощник, про маньяков я ничего не знаю.

- Ладно, пойду я, Пал Савельич, спасибо тебе. Ты тут посматривай, как и что, понаблюдай. Если что заметишь, уж звякни мне или зайди.

- Зайду, а как же. Удачи тебе. Может, и докопаешься до сути, хотя если маньяк это... - Участковый с сомнением покачал головой.

* * *

Когда человек увлечен своей работой, он может говорить о ней часами. Римма Петровна Точилло могла, забыв все на свете, в течение двух-трех часов увлеченно рассказывать о внедрении тыквовидного цепня в телесные полости промежуточного хозяина.

Если же речь заходила о скребнях, в особенности факультативных, в инвационной стадии - она просто теряла человеческий облик, и однажды, в академической столовой, забыв, что ее соседи по столу, хотя и биологи, но не гельминтологи, то есть не специалисты по паразитическим червям, так живо описала процесс размножения нематод, что одного немолодого впечатлительного профессора увезли в больницу в состоянии средней тяжести, а от доцента средних лет ушла жена, потому что он перестал есть и вскрикивал во сне.

Римму Петровну такая реакция удивляла. Она не могла понять, как нормальный, развитый, образованный человек может не восхищаться изумительными пропорциями плоских и круглых червей, их поразительной приспособляемостью и жизнестойкостью.

Кое-кто из сотрудников шепотом утверждал, что Римма читает рукописи своих статей заспиртованному в банке восьмиметровому бычьему цепню, а злые языки поговаривали, что она собирается посвятить ему свою монографию.

Только одного Римма Петровна не переносила: когда ее любимых гельминтов называли вульгарным словом "глисты".

В этот вечер пятницы в Институте животноводства было весьма оживленно. Тому имелись три причины. Во-первых, приподнятое настроение всегда царило в учреждениях вечером в пятницу, это осталось еще с советских времен. Во-вторых, что гораздо важнее, сегодня утром в институте выдали наконец долгожданную зарплату за весь прошлый квартал. При такой радости каждый сотрудник чувствовал себя именинником, а для прекрасного настроения имелась еще и третья причина. Именно сегодня справлял свой юбилей старейший сотрудник института, всеми любимый профессор Сергей Аполлинарьевич Земляникин, начальник отдела полорогих. Сергею Аполлинарьевичу исполнялось семьдесят лет, но внешне ему никто никогда не дал бы его возраста. Профессор был высокий мужчина с крупной головой, сидящей на крепкой шее, - в отделе полорогих вообще работали рослые полнокровные мужчины с красными лицами. Говорил профессор густым басом, но при всей своей простецкой внешности был интеллигентнейшим и деликатным человеком. Профессор был сегодня доволен всем: и что выдали зарплату, и что так кстати подвернулся юбилей, и теперь он сможет пригласить к себе всех старых друзей и соратников. Торжественная часть была утром, его поздравляла дирекция и даже из Москвы прислали телеграмму. Телеграмм вообще было много, но больше всего юбиляр обрадовался одной, присланной из опытного хозяйства. В ней содержалось поздравление с семидесятилетием и сообщалось, что гордость института, племенной бык Сергуня замечательной гернзейской породы, повредивший незадолго до этого ногу, поправился, ест с аппетитом и приступил к своим обязанностям. Словом, профессор Земляникин был бы сегодня на верху блаженства, если бы не... Если бы не досадное препятствие в виде Риммы Точилло. Дело заключалось в том, что Римму никак нельзя было приглашать на юбилей. Потому что она будет весь вечер говорить о своей работе, то есть о глистах. И жена Сергея Аполлинарьевича поставила ему вчера жесткое условие: или она, или Римма. Когда-то давно Сергей Аполлинарьевич уже сделал однажды такую глупость - позвал Римму, неудобно было отказать. Вечер был испорчен. Сотрудники маялись и потихоньку убегали покурить на лестницу, жена и остальные родственники (не биологи) боролись с подступающей тошнотой. Остановить Римму не было никакой возможности. После ее ухода в семье был жуткий скандал. Жена Земляникина утверждала, что увлечение работой тут абсолютно ни при чем, что Римма делает все нарочно, исключительно по вредности характера, и что ей, жене, со стороны виднее. В общем, сегодня Сергей Аполлинарьевич был озабочен только тем, чтобы Римма не прослышала, что он приглашает гостей, и не заявилась собственной персоной или, еще того хуже, не поняла, что ее не хотят видеть, и не затаила обиду. Этого-то Сергей Аполлинарьевич боялся больше всего.

Сотрудники, посвященные в сложную проблему, разбрелись по кабинетам и усиленно делали вид, что работают. Римма пребывала в своем кабинете в обществе банки с цепнем, и младший научный сотрудник Леночка Мохеровская с кафедры козоводства не раз уже подбегала к ее двери, цокая каблучками, и подсматривала в замочную скважину.

Рабочий день близился к концу. Надо было решаться. Земляникин жутко боялся Римму Петровну, но в данном случае жену он боялся больше, да и не хотелось портить всем праздник. Профессор решился:

- Выходим по одному, в коридоре больше двух не собираться!

Перешептываясь, как дети, сотрудники на цыпочках устремились к выходу под неодобрительным взглядом сторожа Васильича. Васильич Римму сам терпеть не мог, но делал вид, что ни капельки ее не боится.

Земляникин позвонил жене, шепотом сказал ей, что едут, потом запер кабинет и вышел. Проходя мимо двери с раздававшимся оттуда стуком пишущей машинки, он замедлил было шаги, потом махнул рукой и почти побежал к лифту, столкнувшись по дороге с Васильичем.

- Ну ни пуха вам! - крикнул тот на прощание.

И уже войдя в лифт, профессор услышал, как стукнуло ведро, хлопнул себя по лбу и побежал по коридору.

Худая, изможденная женщина мыла пол. Вот она устало облокотилась на швабру, и тут наскочил на нее профессор Земляникин. Он обнял ее за плечи и зашептал на ухо.

- Анна Давыдовна, голубушка, да бросьте вы ваши ведра-тряпки хоть на один вечер!

Поедемте ко мне. Все у меня сегодня будут.

Посидим, повспоминаем, отвлечетесь...

- Спасибо, Сергей Аполлинарьевич, - слабо улыбнулась она, - да разве ж я могу работу бросить? Кто же за меня сделает?

А если не уберу, то запросто выгонят меня. Так что желаю вам хорошего вечера, а я уж тут...

Тень набежала на радостное лицо профессора, но он отогнал ее, похлопал уборщицу по плечу и был таков. Анна Давыдовна поглядела ему вслед и очнулась только от окрика Васильича.

- Ты чего это, Анна, стоишь тут?

Она торопливо продолжила свое дело.

Васильич, которому было скучно, ходил за ней по пятам, тушил свет и проверял запоры на дверях кабинетов. Еще он помогал уборщице двигать мебель. Понемногу продвигались они к кабинету Точилло.

- Турну я сейчас эту Точилло! - хорохорился Васильич. - Что, в самом деле, пятница, а она сидит. Тебе же убирать нужно.

Анна Давыдовна молчала. Она так устала, что не хотела тратить силы на пустые разговоры.

- Римма Петровна, можно к вам? - тихонько стукнул в дверь Васильич.

За дверью была тишина, только какие-то странные звуки, не то капанье, не то плеск раздавались ритмично.

- Что она там делает? - удивился Васильич вполголоса, но постучал увереннее, а потом открыл дверь и замер на пороге как изваяние.

Анна Давыдовна протиснулась мимо него и прижала руку к губам, удерживая крик. На полу собственного кабинета лежала Римма Петровна Точилло, кандидат сельскохозяйственных наук и начальник лаборатории гельминтологии, и глядела в потолок остекленевшими глазами. В груди у нее торчал нож, к ножу была приколота записка, а на животе лежала темно-красная роза, и капельки жидкости из разбившейся банки с восьмиметровым бычьим цепнем блестели на ней как бриллианты.

Банка разбилась не полностью, но цепень вывалился на пол и лежал теперь у ног обожавшей его Риммы Петровны, как верная собака Амундсена, умершая на могиле своего хозяина.

Васильич шумно сглотнул и сделал шаг ближе. Анна Давыдовна последовала за ним.

Клочок бумаги оказался запиской. На ней черным жирным фломастером было нацарапано: "С днем рождения!"

Васильич вздрогнул, Анна Давыдовна почему-то перекрестилась.

- Мать моя, надо же в милицию звонить! - первым опомнился Васильич. - Тут телефоны уже отключены, нужно вниз спуститься. Пойдем, Анна.

- Ты иди, Васильич, а я тут присяду.

Нехорошо мне что-то.

- Ну смотри, не забоишься одна-то?

Вон, зараза какая, смотреть противно. - Его палец указывал на цепня.

- Я и не такое видела, - устало отмахнулась Анна Давыдовна.

- А, ну да. Так я пошел?

- Иди уж, скорее надо.

- Куда теперь спешить? - проворчал Васильич на ходу. - Нам торопиться некуда, а она на тот свет уже успела. Однако кто ж это ее...

* * *

Сергей устало плелся по лестнице собственного подъезда - лифт не работал. И хоть было еще не поздно, десятый час всего, он чувствовал, что устал неимоверно. Настроение портило дурацкое дело об убийствах женщин. "Маньяк с розой", как его условно называли, действовал упорно, и вот сегодня открыли еще дело об убийстве Точилло Риммы Петровны, сотрудника Института животноводства.

Открылась соседняя дверь, и Надежда молча втащила его в свою квартиру.

- Ты чего это, теть Надя?

- А ты что от меня бегаешь? - рассердилась она - Три дня уже не заходил.

- Чего заходить-то? - уныло протянул он.

- Обедать, вот чего, - строго сказала Надежда. - И заодно меня в курс дела ввести.

- Ты как в воду глядела, - покорно начал Сергей, - а что, опять Сан Саныч на работе?. Так и заездить мужика недолго. Когда придет-то?

- Сегодня вообще не придет, - невозмутимо ответила Надежда. - Ушел сегодня к девяти утра на сутки. Электриком сменным в Эрмитаже работает Не смотри на меня волком, это случайно получилось. Товарищ его старый, Паша Соколов, там работал. Он сам вообще-то доктор наук, работал в институте одном, - ну, ты понимаешь... А тут устроился сутки через трое, платят, между прочим, хорошо. А раньше главным конструктором заказа там в институте был, голова у него хорошая. И вот, когда рассекретили все разработки, он возьми да и пошли одну работу свою во Францию в один журнал. Там напечатали, и тут вдруг приходит ему приглашение на симпозиум там, в Париже. Надо же доклад делать! Он хватился - тот образец опытный, что у них был, мужики уже на винтики растащили. Кое-что смастерил на живую нитку, материалы свои отыскал с трудом и улетел на неделю. А Сашу пока попросил два раза подежурить. Не бросать же такую работу хорошую! В Эрмитаже хорошо платят... А в ларьке в зоологическом я за Сашу пока посижу. Ты садись, рассказывай.

- Надоело все, - жаловался Сергей. - Ведь еще одна тетка такая же появилась.

- Да ну? - притворно изумилась Надежда.

- Не придуривайся, - рассердился Сергей, - сама же и накаркала. "Будет еще два трупа!" - в сердцах передразнил он.

- Ты остынь, - примирительно заговорила Надежда, - я уж тут и вовсе ни при чем. Просто по логике вещей получается, что пока у него ножи не кончатся, он и будет дам.., так оригинально с днем рождения поздравлять.

- Знать бы еще, для какого беса ему это нужно? - вздохнул Сергей. - Нож такой же из набора, розочка опять же, записка...

- А что за тетка-то?

- Приличная женщина, кандидат наук, в Институте животноводства работала.

- Есть такой институт?

- А ты как думала! Раз животноводство есть, то и институт должен быть. Ее прямо там и убили. Не отходя, так сказать, от рабочего места. Это в пятницу было. В выходные все равно народу никого там нет, а завтра пойду, сотрудников поспрашиваю. А только уверен я, что все будет, как и в других случаях: никто ничего не видел, у всех алиби, смерти вроде бы никто не желал, но доставала она всех здорово... А чем это так пахнет вкусно?

- Курица в духовке. Так что давай-ка с тобой ужинать, вот и Бейсик уже ждет, а про убийства потом поговорим.

- Ты, теть Надя, меня избаловала совсем, к хорошей еде приучаешь. А холостой мужчина должен пельменями питаться, чтобы не расслабляться.

- Не правильно рассуждаешь, - возразила Надежда. - Холостой мужчина должен питаться хорошо, потому что, во-первых, у него и так стрессов много, а во-вторых, на пельменях да сардельках отощает он, бдительность потеряет, и потом, как только встретится ему женщина, которая хорошо накормит, он сразу на ней и женится, не разобравшись. Так и снова ошибиться можно. Нет уж, второй раз жениться нужно по-умному, на всю оставшуюся жизнь, тут не желудком надо думать, а головой и сердцем.

* * *

Сергей открыл тяжелую дверь и зашел в огромный вестибюль Института животноводства. Здание было старым, но прекрасно сохранившимся, до революции дом принадлежал не то какому-то графу, не то князю, Сергей точно не знал. Вестибюль впечатлял.