Чтение 5–й страницы книги ~Сестра моя

Итого, примерно в семь утра, когда совсем светло, все и случилось. Есть километрах в полуторах от того места гиблое болото, туда не то что труп человека - грузовик можно засунуть. Так что злоумышленники, видно, поостереглись утром шататься по лесу с покойником наперевес - мало ли кто может встретиться. Грибов-то нет, но ходят охотники - один-два в каждой деревне имеется. Или кому-то срочно понадобится бревнышко в лесу добыть на дрова или еще для какой надобности. Так, очевидно, бандиты и решили оставить пока труп на поляне, а вечером попозже вернуться.

И если бы не неугомонная Нина Михайловна, которой невтерпеж было пойти за малиной, а потом - не ее эрдель, то все было бы шито-крыто.

Надежда поглядывала на солнце и думала, как бы ей половчее расспросить пожилого милиционера Васильевича, когда тот явится к ней подписывать протокол. Ей хотелось знать, установили ли уже точное время смерти. Тогда можно было бы определить, в правильном ли направлении она мыслит. Во втором часу она выползла наконец из огорода, умылась, надела ситцевый сарафан, черный в меленький белый горошек, и отправилась за молоком к бабушке Мане. Она специально пришла пораньше и увидела, что тетя Шура уже сидит с бидоном в тенечке. Кошка Люська разлеглась на пороге хлева, ожидая порции парного молока. Жужжал шмель, из хлева слышались журчание молочных струй и ласковое бормотанье бабушки Мани - она беседовала с коровой.

- Добрый день, теть Шура, - сказала Надежда, усаживаясь на лавочку. - Как у вас огород?

- Какой у меня огород! - горько откликнулась тетя Шура. - Когда ихний дом получастка затеняет.

Это была заведомая не правда, но для начала разговора вполне годилось.

- Так ли уж и пол-участка? - притворно усомнилась Надежда.

- Приходи - сама увидишь. А где дом не мешает, там земля плохая, одни камни.

- Но огурцы-то есть?

- Огурцы есть, но разве в этом дело! - страстно ответила тетя Шура.

- Тетя Шура, - не выдержала Надежда, - что вы так себя изводите! Мало ли богатых людей теперь развелось! Что ж, из-за каждого нового русского здоровье свое гробить!

- Ай! Да ничего ты не понимаешь! - с досадой воскликнула тетя Шура. - Если бы были люди приличные, то я ничего... Но, Надя, точно тебе говорю - нечисто в том доме.

Ночами такое там делается - кровь в жилах стынет, оторопь берет.

- Ну, хозяева богатые люди, приезжают на выходные, как теперь говорят, оттянуться.

И считают, что за своим забором могут делать что хотят - никому их не видно.

- Не видно! - хмыкнула тетя Шура. - Но вот попомни мое слово, добром там не кончится.

- Да что они там делают такого страшного?

- А вот приходи ночью - увидишь! - В глазах тети Шуры зажегся маниакальный огонь.

"Плохо дело", - Надежда даже слегка отодвинулась на край лавки.

Тетя Шура обиженно замолчала. Ситуацию несколько разрядил приход бабы Мани с подойником.

- Хозяйка, дома ли? - послышался от калитки голос Васильевича.

- Заходите, заходите, - откликнулась Надежда, - с утра вас ждем.

Заметив ее, Васильевич почему-то не обрадовался.

- Мария Ивановна, подпишите тут и вот тут.

- Это штой-то?

- Протокол, - терпеливо объяснил Васильевич. - С вас вчера показания снимали?

- Ничего с меня не снимали, - рассердилась баба Маня, - только капитан нагрубил. Надя, глянь-ко, что там написано, очки долго искать.

- Не положено, - строго сказал Васильевич, - посторонним - не положено.

- Да ты в уме ли? Какая она посторонняя? Она ж свидетель.

- А капитан Свирбенко сказал, что раз документов нет, то никакой она не свидетель. Вы свою личность удостоверить можете? - обратился он к Надежде. - Нет? Ну тогда зачем вам эта головная боль?

- Значит, как десять раз меня по солнцепеку гонять, то я свидетель, а в документах я у вас не фигурирую.

- Да какая разница? Что вы такого видели, чего они не разглядели? Это капитан так сказал, - поправился Васильевич.

"Много чего, - подумала Надежда, но не стала спорить и собралась домой. - Ничего им рассказывать не буду, пусть сами крутятся".

Васильевич зачитывал бабе Мане протокол, составленный в очень расплывчатых выражениях. Действительно, две старухи близко к покойнику не подходили. Что они могли видеть?

- Уже известно, отчего он умер? - миролюбиво спросила Надежда Васильевича.

Тот отвел глаза.

- Не знаю я, медицина разбирается.

"Что тут разбираться? - удивилась Надежда, - Задушили человека весьма профессионально".

- И вскрытие делать будут? - прищурилась она.

- Уж больно вы, гражданка, любопытная! - огрызнулся Васильевич и набросился на попавшуюся ему на глаза тетю Шуру:

- Тимофеева Александра Федоровна, я вас предупреждал, чтобы прекратили писать! Время только у людей отнимаете!

- Раз сигнал, вы обязаны прореагировать, - упрямо ответила тетя Шура. - А из ваших никто не приехал, не поинтересовался, что тут у меня соседи выделывают.

- От других жалоб не поступало!

- Ай, все-то вы купленные, правды не найти!

- Ты, Тимофеева, полегче. - Васильевич и вправду обиделся.

Надежда поскорее выкатилась за калитку с бидоном и тетей Шурой.

- Вот так, Надя, ни у кого защиты не найти. Русским языком я им говорила, приезжайте вечером, только тихо, сами все увидите.

Смеются только, а капитан ругается нехорошо.

- Да что там увидеть можно, забор же глухой?

- Приходи завтра вечером, покажу, - решилась тетя Шура.

Надежда вспомнила физиономию капитана Свирбенко и согласилась.

* * *

А у капитана денек нынче выдался хлопотный. Накануне, после ухода своего опасного гостя он сделал над собой усилие и даже убрал подальше недопитую бутылку коньяку. Он долго сидел на крылечке, покуривая. И думал нелегкие думы. По зрелом размышлении страх его уменьшился, и он понадеялся, что дело обделает как надо. Значит, так, рассуждал капитан. Сколько человек видели тело? Он сам, Васильевич, шофер Валерка, еще доктор этот... как его... Цыплаков. И три тетки. Ну со свидетелями-то он быстро разберется. Бабки небось по старости ничего не разглядели, а тетка городская вообще тут никто и звать никак - она права качать не будет.

Васильевичу полтора года до пенсии - не станет он возникать, сделает, что скажут. На Валерку у него, капитана, уже давно три телеги в сейфе лежат, что взятки берет и машину служебную по личной надобности гоняет. Завтра он покажет бумаги Валерке, тот сразу поймет, что запросто может с работы слететь. Нынче и так в Оредеже с работой непросто, а уж такую - в милиции - и вовсе не найти. Так что Валерка сразу все с полувзгляда поймет, и пленка, на которой мужик задушенный сфотографирован, сама собой засветится. Остается врач. У него заключение, медицинский документ. И главное, уже все оформил, подлец, куда торопился?

Капитан встрепенулся и стукнул в окошко к сестре:

- Райка, спишь уже?

Сестра работала сменной медсестрой в больнице и вставала рано. Однако отвязаться от капитана было не так просто, поэтому через десять минут Раиса, позевывая, появилась на крылечке, застегивая халат.

- Что у вас Цыплаков какой-то мешком стукнутый?

- Неприятности у него, - ухмыльнулась Раиса, - жена уходит, к главврачу нашему.

- Да ну? И все знают?

- Ясное дело, у него уже жена к матери уехала и дочку с собой взяла.

- Ну-ну.

И с утра капитан захлопотал. Он позвонил в Лугу медицинскому начальству и в приватном разговоре, стесняясь и вздыхая, рассказал всю историю про блудливого главврача из оредежской больницы. Сама по себе такая история никого особенно не волновала, нынче не старые времена, аморалку никому не пришьешь. Никто не будет устраивать общего собрания и спрашивать с трибуны, имеет ли право человек, у которого отсутствуют твердые моральные принципы, руководить советской больницей. Все это так, говорил в трубку капитан Свирбенко, если бы перед отъездом не приходила к нему в милицию жена главврача и не грозилась убить себя, мужа и злую разлучницу. Еле-еле он ее спровадил, спустил дело на тормозах. Так что теперь эти-то открыто вместе живут, и как бы чего не вышло...

И нельзя ли от греха подальше Цыплаковых этих, хахальницу главврача с мужем, услать куда-нибудь хоть на время в отпуск, а там все, даст Бог, утрясется. Может, она и сама главврачу надоест, потому что, откровенно говоря, на взгляд капитана, баба-то страшная, одни кости, никакого приличного вида...

Лужское медицинское начальство, выслушав сбивчивую речь капитана, пожало плечами, но на всякий случай решило подстраховаться. И уже к вечеру Цыплаковым позвонили и предложили очень удачную, наполовину оплаченную семейную путевку в Сочи, якобы горящую. Цыплакова представила себя в новом купальнике на пляже в Сочи и махнула рукой на главврача. И в суматохе сборов медицинское заключение у Цыплакова куда-то затерялось. То есть он-то помнил, что передал его капитану, но Оредеж от Сочи весьма далеко. С шофером Валеркой, как и предполагал капитан, все прошло как по маслу, а Васильевич, выслушав откровенный приказ все забыть, вышел на крыльцо отделения милиции, плюнул на ступеньки, сказал вслух: "А пошли они все..." - и забыл.

* * *

Больница в поселке Оредеж была построена после войны. Это было добротное каменное здание с колоннами, оштукатуренное и выкрашенное грязно-желтой краской. Через небольшую площадь напротив стояло точно такое же здание с колоннами, только выкрашенное грязно-серой краской. Это был Дом культуры. Между ним и больницей находились четыре лавочки и две клумбы, засеянные ярко-красными цветами.

Несмотря на то, что в большом поселке, застроенном преимущественно деревенскими домами с наикрасивейшими палисадниками, навалом было самых разнообразных цветов, клумбы на крошечной площади из года в год засевали одними и теми же цветами - было такое распоряжение. Больше на площади не было ничего интересного, кроме небольшой (всего в один человеческий рост) статуи Ленина с вытянутой рукой в позе, которую вся страна по меткому выражению неизвестного шутника называет: "Все на танцы!".

За больницей во дворе находились котельная, кухня и маленький обшарпанный сарайчик - морг.

Поздно ночью, в самое темное время, когда обитатели больницы спали, а танцы в Доме культуры давно закончились, так что Владимир Ильич совершенно впустую тянул свою руку, во двор больницы неслышно проскользнули три тени. Тихонько звякнула канистра, почувствовался запах бензина.

- Не перепутать бы в темноте, - шепнул кто-то. - Вроде это - морг.

Они отошли в сторону, кинули к сарайчику горящую газету и бросились бежать, прихватив с собой канистру. Морг вспыхнул мгновенно, и к тому времени, когда трое выбрались на шоссе, уже полыхал вовсю. Подоспевшие пожарные не стали тушить морг, а только поливали соседнюю котельную и кухню. Трое парней сели на шоссе в автомобиль.

- Порядок! - самодовольно ответил старший на невысказанный вопрос водителя. - Все сгорит без остатка, и следов не останется.

- Вот если бы сунули его тогда головой в болото, то действительно следов бы не осталось. А лучше бы живого в лагерь приволокли.

Тогда бы точно узнали, какого черта он тут делал. А вы поленились сразу же дело закончить.

- Так светло же совсем было! - возмутились парни. - А он, сволочь, хорошо дрался.

А уж когда мы его.., некогда было в болото тащить. Думали, полежит тихонько до вечера.

Взяли все его вещи и ушли.

- И ни хрена по вещам не выяснили, кто такой! - рассердился водитель.

Парни сочли за лучшее промолчать.

* * *

Поздним утром, когда Надежда шла с речки, она встретила разозленную жену дяди Паши - Зинаиду. Та ездила в Оредеж в больницу с нарывом на пальце и вот вернулась несолоно хлебавши, потому что хирурга Цыплакова, оказывается, и след простыл: неожиданно отбыл в отпуск, а что сам назначил ей, Зинаиде, на сегодня - ему и начхать. Помазала медсестра какой-то гадостью, сказала, будет хуже - ехать в Лугу.

- Это какой такой Цыплаков? - заинтересовалась Надежда. - Такой с виду незаметный?

- Ну он. Ни рыба ни мясо. Да ты его видела - он позавчера с милицией приезжал.

"Самое интересное, что я именно этого и ожидала, - думала Надежда. - Ох, нечисто дело!"

- Хотела к главному идти жаловаться, - продолжала Зинаида, - да им не до меня.

В больнице-то, слышь, пожар был. Морг сгорел начисто.

- Неужто!

- Да, и два покойника. Наш, которого вы в лесу-то нашли, да еще бабка Пелагея, бывшего директора автобазы мать. Померла она третьего дня в больнице от кровоизлияния в мозг, - выговорив без ошибки такое трудное словосочетание, Зинаида победоносно посмотрела на Надежду, - сегодня ее отпевать должны были, а что теперь отпевать, когда одни кости остались, и то непонятно чьи. Батюшка очень рассердился. Вот, говорит, хотели хоронить, а вышел крематорий.

- Да отчего пожар-то был?

- Никто не знает, - Зинаида поджала губы, - разное болтают, а только капитан милицейский очень ругается, ему, говорят, из Луги влетело.

- А капитан всегда ругается.

Сердечно поблагодарив Зинаиду за исчерпывающую информацию. Надежда побежала домой.

Теперь, надо полагать, дело о неизвестном трупе будет закрыто. Да и трупа-то как такового нет - одни кости. Врача услали в отпуск, милицейские все друг за друга горой.

И получается, что из посторонних людей кожаный ремешок на шее убитого видела одна Надежда. А ее капитан Свирбенко очень ловко исключил из числа свидетелей. Теперь же можно сказать, что неизвестный человек умер в лесу от болезни - от инфаркта, например.

Остается последний вопрос: причастен ли ко всему этому капитан Свирбенко? Разумеется, все делалось с его подачи, он в Оредеже самое главное милицейское начальство. И еще вопрос: с каким умыслом капитан все это делал?

Просто от лени, чтобы не возиться с расследованием, или?..

"Или", - сказала себе Надежда. Слишком много сил было потрачено на то, чтобы уничтожить улики. Даже морг сожгли. Нет уж, тут явный криминал. Но если идти этим путем, то Надежда больше ничего не узнает. Она, что называется, не местная, откуда ей знать криминальную обстановку в Оредеже?

Надежда села на диван, взяла на колени помирившегося с ней кота Бейсика и стала напряженно размышлять.

Если считать, что того человека убили в семь утра, а они с бабушками вышли из дому в полвосьмого и шли почти час, то получается двадцать минут девятого. Если бы те, кто убил неизвестного, ехали с ним в поезде или привязались к нему на станции, то убили бы почти сразу. Место там глухое, метров двести от путей пройдешь - лес густой, никто не ходит. Так не стали бы они так долго его преследовать. Нет, интуиция подсказывала Надежде, что человека ждали в засаде. Он пытался убежать, но успел только спрятать дискету, а потом дрался с теми, пока его не убили. Допустим, убили его, бросили, а сами решили где-то спрятаться до вечера. На станцию обратно они не вернулись бы - зачем лишнее внимание к себе привлекать, если вечером опять надо в лес идти. А на шоссе можно от того места выйти только двумя путями: или через их деревню Лисино, или через соседнюю - Забелине. Если бы к Лисино убийцы шли, Надежда с соседками их обязательно бы встретили.

Даже если бы те и спрятались в лесу, Персик бы их учуял, он хоть и глупая, а все же собака.

Нет, сказала себе Надежда, они не приехали на машине и не оставляли ее на шоссе, они пришли пешком, причем из Забелине. Но откуда они знали, что человек именно в это время пойдет по лесу, что приедет именно на этой электричке? Очевидно, их предупредили. Но тогда надо окончательно отбросить глупые мысли насчет местных хулиганов. Прежде всего, местные молодые хулиганы ужасно ленивы. Они ни за что не встали бы в шесть утра, чтобы в засаде поджидать неизвестного. Какого черта, мысленно воскликнула Надежда, чтоб он провалился, этот капитан Свирбенко!

Ведь тут и одной извилины хватит, чтобы сообразить: раз убитый шел от станции, значит, надо ехать туда и расспрашивать народ. Людей, конечно, в такое раннее время маловато.

Но ведь кассирша-то сидит. А ей из окошечка всех видно, кто с поезда сходит. И в Забелине всех местных перешерстить, узнать, кто где был утром. Но это так, для проформы, потому что следует идти не в деревню, а в лагерь.

Деревня Забелине такая же старая, как Лисино. В этих местах деревни вообще очень старые. Люди селились тут давно. Надежда где-то читала, что когда Иван Грозный разорил Новгород, то знатные люди целыми семействами бежали сюда и строили деревни Никто их не преследовал, потому что между новгородской землей и этой пролегали непроходимые болота.

Часть их и сейчас еще осталась, там теперь торфяные разработки. И вот иногда, теперь уже достаточно редко, среди местных малорослых кривоногих дедков в кепочках и худых заезженных теток с плохими зубами вдруг попадется высокий плечистый мужчина, светловолосый и голубоглазый. Привет из древнего Новгорода!

Нет-нет, да и проскочит порода.

Деревни строились основательно. Поскольку много в этих местах было камней, то и дома делали из камня. И стоят такие дома лет по двести - что камню сделается!

В середине девятнадцатого века деревня Забелине, да и Лисино тоже достались помещику Воронцову. И стал он строить в Забелине дом, а в Лисино - каменную церковь. Конечно, удобнее было бы и церковь ему строить в Забелине, но дело в том, что в Лисино когда-то церковь уже была - в семнадцатом веке построили деревянную, но на хорошем каменном фундаменте. Место красивое - на холме, над речкой, а вокруг лужок, и сирень весной цветет. Деревянный верх развалился, а фундамент стоял себе да стоял. И от поместья к новой церкви замостили дорожку и обсадили ее березами. Церковь ту немцы взорвали в войну, а березы некоторые и до сих пор стоят.

А помещичий дом не тронули ни наши в гражданскую, ни немцы в эту Был там сначала клуб, потом сельсовет, потом медпункт, потом детский дом на даче жил. А когда Надежда уже в Лисино лето проводила, стоял хороший каменный дом пустой. Лет пять назад тому, когда она уже замужем за Сан Санычем была, ходили они как-то в Забелине гулять и завернули в имение Сан Саныч тогда очень сокрушался, что дом пропадает, вот и печи уже стали местные мужики разбирать - кирпич там особенно огнестойкий, теперь такого уж нет.

Парк огромный при доме зарос безобразно, только ястреб с высоты своего полета мог бы разглядеть когда-то прямые аллеи, спускающиеся к реке. Деревья остались - липы, дубы, вязы. Деревья все переживут, если молнией их не спалит. Был на реке когда-то и причал красивый. Да все заросло камышом. Сама деревня чуть в стороне, по реке сюда даже рыбаки не заплывают. Рядом с домом помещичьим - амбар, из камня сложенный. Лет на сто он старше самого дома. Граф Воронцов использовал его, говорят, под конюшню.

Так и сгинул бы дом, если бы три года назад не приспособил его какой-то предприимчивый человек под трудовой лагерь. Жили там подростки и работали в колхозе, который к тому времени в Забелине еще не окончательно умер. А вот прошлой весной...

Как-то незаметно занял кто-то дом и амбар прихватил. Огородили весь бывший помещичий парк колючей проволокой. Дороги мимо поместья и раньше не было, так что посторонним там делать нечего. Рассказывали местные, что по первости полезли было ребята через проволоку посмотреть, что там интересного, но переловили их обитатели поместья поодиночке и здорово накостыляли. Что, собственно, там, в лагере, происходит, ребята и не выяснили, потому что до самого дома не дошли, охоту у них отбили... Местные хоть народ и любопытный, но не настойчивый. Нет в них такого настроя, чтобы все до конца выяснить.

Живут люди, беспокойства от них никакого, а что местную шпану немного приструнили, так спасибо им за это огромное. А кому надо, тот знает, кто там живет и зачем.

* * *

- Сюда, Надя, полезай. Не бойся, не подломится. - Тетя Шура выглядывала с чердака и манила Надежду, с опаской пробовавшую ногой перекладину подозрительной, явно рассохшейся лестницы.

- Выдержит ли? - с сомнением протянула Надежда.

- Меня выдержала, так уж тебя точно выдержит.

Тетя Шура говорила вполголоса, чуть ли не переходя на шепот. Тайный характер предстоящего наблюдения обязывал ее даже в собственной бане разговаривать шепотом. Поднявшись по стремянке, Надежда оказалась даже не на чердаке, а на подобии чердака - когда тетя Шура закончила постройку своей знаменитой бани, плотник просто сложил на потолочные балки неиспользованные доски, да так они там и остались. На доски тетя Шура набросала сена, поверх постелила несколько половиков, старое одеяло, пару сношенных ватников - и получился великолепный наблюдательный пункт, откуда она могла в свое удовольствие и не без удобств наблюдать за ненавистными соседями, подогревая и без того люто кипевшую в сердце злобу.

Надежда примостилась рядом с тетей Шурой у самого чердачного оконца и взяла предложенный бинокль. Бинокль был отличный, армейский, такой Надежда раньше держала в руках всего раз в жизни. Тетя Шура ни в чем себе не отказывала, если дело касалось главной страсти ее жизни - ненависти к соседям.

- Смотри, Надежда, собрались уже антихристы, скоро начнут свою срамотищу!

Надежда поднесла бинокль к глазам и навела его на Соседский дом.

"Замок", снизу закрытый от любопытных глаз глухим забором, отсюда, с чердака тети Шуриной баньки, был виден как на ладони, а мощный бинокль так приблизил его, что Надежда наверняка смогла бы читать газету на столе у соседей.

Во дворе стояло несколько дорогих иномарок, сами гости собрались в огромной комнате первого этажа. Присмотревшись, Надежда заметила, что эта комната напоминает церковь, потому что на возвышенности находился алтарь, а перед ним были расставлены скамьи.

- Так у них там что - церковь? - шепотом спросила она тетю Шуру.

- Как же, церковь! - Тетя Шура даже плюнула от омерзения. - Такая там церковь, что глаза бы мои не глядели! Срам один!

"Однако сама смотришь регулярно, - ехидно подумала Надежда. - Вон какой наблюдательный пункт оборудовала".

Обитатели и гости "замка" расселись на скамьях. Перед алтарем появились две фигуры в черных балахонах - мужчина и женщина.

Мужчина, высокий, худой и смуглый с длинными черными волосами и небольшой острой бородкой, поднялся на возвышение перед алтарем и начал говорить. Слов Надежда не понимала, но, судя по мимике и жестам, это было что-то вроде проповеди.

- Секта, что ли, какая? - недоуменно оглянулась Надежда на тетю Шуру.

Та прижала палец к губам, мол, жди, гляди, что дальше будет. Надежда перевела бинокль чуть в сторону от "замка", и в поле ее зрения попал домик Алексея. Очень интересно!

Позади дома, на пятачке вытоптанной травы между сараем и забором, Алексей, полагая, что его никто не видит, занимался странной гимнастикой. Он делал замедленные плавные движение, высоко и мощно вскидывал ноги, застывал на несколько секунд в самых немыслимых позах, потом высоко подпрыгивал... Во всех его движениях чувствовалась сила и грация дикого зверя. Вот он высоко подпрыгнул и приземлился на продольный шпагат, затем без видимого усилия вскочил со шпагата на ноги и снова продолжил свой удивительный ночной танец. Он был по пояс обнажен, и в свете полной луны его мускулистый торс шелковисто блестел, мышцы перекатывались под кожей... Однако все же он был непропорционально худ. Тем не менее Надежда поймала себя на том, что любуется гибкой мужской фигурой. Она тотчас же устыдилась этого - солидная замужняя женщина подсматривает ночью за человеком, тайком-занимающимся карате.

В городе Надеждин муж и кот очень любили смотреть по видику фильмы с Джеки Чаном, Надежда тоже иногда подсаживалась. Так что теперь без труда определила, чем занимается Алексей.

"Да он мастер! Хотя когда он колол дрова, сразу было видно, что человек непростой".

Она вспомнила рассказы Анны Ивановны, как они нашли весной Алексея больного и голодного.

"Тут что-то не так. Чтобы какая-нибудь женщина просто так выгнала из дому такого мужчину?"

Тут Надежда почувствовала весьма ощутимый толчок в бок.

- Куда ты смотришь? - обижалась тетя Шура.

- Да вот сосед... Часто он так?

- Бывает, - равнодушно ответила тетя Шура Все, что не касалось ненавистных соседей, ее не интересовало. В "замке" таинственное богослужение шло полным ходом. Его участники постепенно входили в транс. Они раскачивались и хлопали руками в едином ритме со своим черноволосым предводителем. Слов опять было не разобрать, но по характеру движений Надежда поняла, что все повторяют одни и те же слова - что-то вроде общей молитвы. Женщина в черном, стоящая перед алтарем, опустилась перед предводителем на колени. Рядом появился еще один человек. Он держал в руках что-то белое и живое. Надежда вздрогнула, ей показалось, что это ребенок, но потом она разглядела белую курчавую шерсть ягненка.

Женщина в черном склонила голову, предводитель подошел к ней и прикоснулся к плечу.

Черный балахон упал на пол, Надежда увидела белизну обнаженного тела. Ягненка подняли повыше, и главный - как его там назвать, жрец, что ли - взмахнул большим острым ножом.