Извольте, пане лейтенант, я вам подробно все сообщу. Видите ли, у
императрицы Елисаветы, от тайного брака с графом, было несколько детей.
Чарномский, - вы правы: где всем это знать? Но я говорю из верного
источника. Куда делись прочие дети и кто из них жив - неизвестно... Княжна
же Елисавета, ребенком двух лет, была увезена к родным Разумовского,
казакам Дараганам, в их украинское поместье, Дарагановку, которую народ,
земляки новых богачей, окрестил по-своему, в Таракановку. Царица-мать, а
за ней приближенные, слыша такое имя, в шутку прозвали девочку
Тьмутараканской княжной... Ее сперва не теряли из виду, осведомлялись о
ней, снабжали чем нужно, а потом, особенно с ее переездами, ее потеряли из
виду и наконец о ней забыли.
мелькнуло нечто знакомое, мое собственное далекое детство, родной хутор
Концовка и покойная бабушка Аграфена Власьевна, знавшая многое о былом и
нынешнем дворе, о чудном случае с лемешевским пастухом, нежданно ставшим
из певчего Алешки Розума - графом и тайным, обвенчанным мужем государыни,
о восшествии на престол новой царицы, о покушении Мировича и о прочем.
Через него и мой дед, Ираклий Концов, сосед Разумовских по селу Лемешам,
был снискан милостями, отмечен по службе и умер в чинах.
с бабушкой, это было в моем отрочестве, на именины к родным. Путь лежал в
деревушку за Батуриным, резиденцией гетмана Кириллы Разумовского. Был
тихий, летний вечер. Мы разговаривали. Из открытой коляски, в стороне от
дороги, в сумерках, виднелись огромные вербы, несколько разбросанных между
ними белых хат и ветряных мельниц, а над вербами и хатами - верхушка
церкви. Бабушка перекрестилась, задумалась и тихо, как бы про себя, вдруг
произнесла тогда:
этом вот селе, обреталась одна секретная особа, премиленькое, полненькое и
белое, как булочка, дитя, только недолго пожило оно и, куда делось, -
неведомо.
_тьмутараканскую княжну_, как в сказке, съели злые, бессердечные волки.
что и впрямь девочку съели волки.
бабушкин мимолетный рассказ. Век был чудесный, и всяким дивам в нем можно
было верить.
задумался и молчу.
кланяясь, вкрадчивый посол. - Отвезите графу Орлову письмо ее высочества,
- в этом только и просьба... И скажите графу, как и где вы видели
всероссийскую княжну Елисавету и с каким нетерпением она ждет от него
извещения на первое свое письмо и манифест. От исхода вашей услуги будут
зависеть ее дальнейшие действия, поездка к султану и прочее.
взглядывая на меня большими, серыми, умоляющими глазами.
Долг службы требовал все довести до сведения графа, а как он решит, это
уже его дело.
исправности передам графу.
нею и оставил Рагузу в день замечательного, пышно-сказочного праздника,
данного княжне князем Радзивиллом.
и расточительный князь, влюбленный в княжну, давно на нее сорил деньгами,
как индийский набоб. Здесь он превзошел себя. Долго пировали. Драгоценные
вина лились. Гремела музыка, стреляли в саду пушки и был сожжен фейерверк
в тысячу ракет. А в конце волшебного, с маскарадом и танцами, пира,
пане-коханку вдруг объявил, что танцы должны длиться до утра и что с зарей
все пирующие, для прохлады, увидят настоящую зиму и будут развезены по
домам не в колясках, а на санях...
белы, как зимой. Их густо усыпали наподобие снега солью; и веселая, шумная
гурьба масок среди новых пушечных залпов и криков проснувшихся горожан
была под музыку, действительно, развезена по домам на санях.
покойной императрицы Елисаветы и верит ли она сама тому, что говорит, или
разглашает вымышленную сказку? Сколько я помнил выражение ее лица, в нем,
особенно в глазах, мелькали какие-то черточки, что-то неуловимое, как бы
некое, чуть приметное колебание и в то же время что-то похожее на надежду.
Везя сведения о ней и ее письмо, я действовал во имя долга офицера,
подкупленный и некоторою жалостью к ней, как к женщине.
8
слухам, в то время находилась штаб-квартира командующего эскадрой.
недолюбливал моря и, сдав ближайшее заведование флотом старшему флагману,
контр-адмиралу Самуилу Грейгу, большую часть времени проживал на суше. К
подчиненным он был отменно ласков и добр, любил простые шутки и,
окруженный царскою пышностью, был ко всем внимателен и доступен.
воды, прославившей его имя. Орловы были не чужды моей семье. Покойный мой
отец был их сослуживцем в оны годы, и я, проездом из морских классов на
родину, не раз навещал их московский дом. Граф Алексей Григорьевич был в
особенности любимцем Белокаменной. Исполинская, пышущая здоровьем фигура
графа Алехана, как его звали в Москве, его красивые греческие глаза,
веселый беспечный нрав и огромное богатство привлекли в его гостеприимные
хоромы все знатное и незнатное Москвы.
Московской заставой, у Крымского брода, невдали от его подмосковного села
Нескучного.
фигурчатыми изразцовыми печами с золочеными ножками, собранием древнего
оружия и картин. Его городской сад был украшен прудами, бассейнами,
беседками, каскадами, зверинцем и птичником. А у графских ворот, в окне
сторожевого домика, висела клетка с говорящим попугаем, который выкрикивал
перед уличными зеваками:
дорогими лимонными и померанцевыми деревьями его теплиц, по слухам,
нередко садилось по триста и более особ.
борцами, причем и сам мерился силой. Он гнул подковы, завивал узлами
кочергу, валил за рога быка и потешал Москву особыми шутками.
он послал на гулянье первого мая в Сокольники одного из своих
приживальцев. Одетый наездником последний, среди гуляющих юных модников,
стал водить чалого хромого мерина, на глазах которого были огромные,
оправленные жестью очки, с крупною надписью на переносице: "А ведь только
трех лет!"
псовою охотою и своими рысаками. Ни одна лошадь в Москве не могла
сравниться с скакунами графа, смесью арабской крови с английскою и
фрисландскою.
теперь его вижу, на крохотных саночках, а летом на дрожках-бегунцах
собственноручно проезжал свою знаменитую, белую, без отметин Сметанку или
ее соперницу, серую в яблоках, Амазонку.
тулупчике или в штофном халате, появлялся в воротах на храпящей белогривой
красавице, покрикивая трем Семенам, главным своим наездникам: Сеньке
Белому - оправить оцененную уздечку, Сеньке Черному - подтянуть подпругу,
а Сеньке Дрезденскому - смочить кваском конскую гриву.
схватились, сразились, разбили, победили, потопили, сожгли и в пепел
обратили. А я, ваш слуга, здоров. Алексей Орлов".
годы, до войны, никогда и во сне не снилось быть моряком. Он даже к
командованию флотом в Италии явился по сухому пути. Говорили о нем много
при восшествии государыни на престол. После Чесмы заговорили еще более.
Для многих он был загадкой.