сказала Пегготи.
смотрела на меня с нескрываемым любопытством.
взгляд и снова принимаясь за шитье: - я сама никогда не была замужем, мистер
Дэви, и замуж не собираюсь. Вот все, что я об этом знаю.
я.
отвечала. Но, оказывается, я ошибся: она отложила в сторону чулок (это был
ее собственный чулок) и, широко раскрыв объятия, обхватила руками мою
кудрявую головку и крепко ее сжала. Я знаю, что она сжала ее крепко, потому
что Пегготи была очень полная женщина и при малейшем резком движении от ее
платья отскакивали сзади пуговицы. И я припоминаю, что две пуговицы
отлетели, когда она меня обнимала.
которая не совсем усвоила это слово. - Мне хочется еще о них послушать.
она с такой охотой готова вернуться к крокодилам. Однако мы снова принялись
за этих чудовищ, я окончательно разгулялся, и мы зарывали их яйца в песок,
чтобы детеныши вылупливались на солнце; убегали от них, то и дело сворачивая
в сторону, потому что они неуклюжи и не могут поворачиваться быстро;
подражая туземцам, мы бросались за ними в воду и вонзали им в глотку
заостренные палки; короче, мы прошли всю крокодилью науку. Во всяком случае,
я прошел, но у меня остались сомнения касательно Пегготи, которая то и дело
в задумчивости задевала себе иглою щеки и нос и колола руки.
колокольчик у садовой калитки. Мы бросились к двери; там стояла моя мать,
показавшаяся мне красивее, чем когда бы то ни было, а с ней джентльмен с
прекрасными черными волосами и бакенбардами, который в прошлое воскресенье
провожал нас домой из церкви.
поцеловать, джентльмен сказал, что мальчуган пользуется более высокими
привилегиями, чем любой монарх, или что-то в этом роде; я понимаю, что здесь
мне на помощь приходят более поздние соображения.
ни его низкий голос, и было досадно, что его рука, касаясь меня, коснется и
моей матери - так оно и случилось. Я изо всех сил оттолкнул руку.
привязанность.
Она мягко пожурила меня за грубость и, прижимая меня к своей шали,
повернулась, чтобы поблагодарить джентльмена, потрудившегося проводить ее до
дому. При этом она протянула ему руку, и, когда он пожимал ее, мне
показалось, что она бросила взгляд на меня.
джентльмен после того, как склонил голову - я это видел! - над маленькой
перчаткой моей матери.
руку!
выше причине, не подавать ее и не подал. Я протянул ему левую, а он, ласково
пожав ее, заявил, что я молодец, и ушел.
пронизывает нас взглядом своих зловещих черных глаз, прежде чем захлопнулась
дверь.
одним пальцем, медленно задвинула засовы, и мы все прошли в гостиную. Вместо
того чтобы сесть в кресло у камина, моя мать, вопреки своему обыкновению,
осталась в другом конце комнаты и тихонько что-то напевала.
с подсвечником в руке посреди комнаты, неподвижная, как бочка.
провела вечер.
напевать, а я заснул, но не так крепко, чтобы не слышать голосов, хотя и не
понимал, о чем идет речь. Когда я очнулся от этой тревожной дремоты,
оказалось, что Пегготи и моя мать обе в слезах и обе говорят.
промолвила Пегготи. - Вот что я вам скажу и готова в том поклясться!
еще на свете бедная девушка, с которой ее служанка обращалась бы так дурно,
как со мной? Но почему я несправедлива сама к себе и называю себя девушкой?
Разве я не была замужем, Пегготи?
сказать: "как вы смеете", Пегготи, но как хватило у вас духу расстраивать
меня и говорить такие горькие слова, когда вы прекрасно знаете, что у меня
здесь нет ни единого друга, к которому я могла бы обратиться?
Да! Это вам не подходит. Да! И никак не может подойти. Да!
энергически она им размахивала.
сказала моя мать, плача еще горше. - Как можете вы говорить так, словно все
решено и покончено, Пегготи, когда я повторяю вам снова и снова, жестокая вы
женщина, что ровно ничего не было, кроме самой обычной учтивости! Вы
говорите о восхищении. Но что же мне делать? Или вы хотите, чтобы я сбрила
волосы и выкрасила себе лицо в черный цвет, или обезобразила бы себя,
обожглась, ошпарилась, или еще что-нибудь в этом роде? Думаю, вы бы этого
хотели, Пегготи. Я думаю, вы бы обрадовались!
котором я сидел, и ласково меня обнимая. - Мой родной маленький Дэви! Может
быть, мне хотят намекнуть, что я мало люблю мое драгоценное сокровище,
милого моего мальчика?
же еще можно сделать вывод из всего, что вы сказали, недобрая вы женщина,
хотя вам известно не хуже, чем мне, что месяц назад я ради него не купила
себе нового зонтика, а мой старый зеленый совсем протерся и бахрома
обтрепалась? Вам это известно, Пегготи! Вы не можете отрицать. - Тут она
ласково прижалась щекой к моей щеке. - Скажи, я плохая мама, Дэви?
Нехорошая, злая, жестокая, дурная мама? Скажи, дитя мое, скажи "да", дорогой
мой мальчик, и Пегготи будет любить тебя, а любовь Пегготи стоит куда
больше, чем моя, Дэви. Я тебя совсем не люблю, правда?
плакали непритворно. Я был в полном отчаянии и боюсь, что, оскорбленный в
самых нежных своих чувствах, назвал Пегготи "свиньей". Помню, славная
женщина была глубоко опечалена и, должно быть, осталась по этому случаю
совсем без пуговиц, потому что раздался своего рода залп и эти снаряды
отлетели, когда она, помирившись с моей матерью, опустилась на колени перед
моим креслом и помирилась со мною.
когда особенно сильный приступ рыданий едва ли не подбросил меня на постели,
я увидел мать; она сидела на моей кроватке, склонившись надо мной. После
этого я заснул в ее объятиях и спал крепко.
следующее воскресенье, то ли прошло больше времени, прежде чем он появился
снова. Я не стану утверждать, что в памяти моей точно сохранились даты. Но
он опять был в церкви и потом шел с нами до дому. И он вошел в дом, чтобы
взглянуть на прекрасную герань, стоявшую у нас в окне гостиной. Мне
показалось, что он не обратил на нее особого внимания, но, собираясь
уходить, он попросил мою мать дать ему один цветок. Она предложила ему
выбрать самому, но он отказался - я не мог понять почему, - тогда она
сорвала цветок и подала ему. Он сказал, что никогда, никогда не расстанется
с ним, а я счел его попросту дураком, раз он не знает, что через день-два
все лепестки осыплются.
Моя мать очень часто обращалась к ней за советом - казалось мне, чаше, чем
обычно, - и мы трое оставались закадычными друзьями; однако в чем-то мы
изменились, и нам было уже не так хорошо втроем. Иной раз я воображал, будто
Пегготи недовольна тем, что моя мать надевает свои красивые платья,
хранившиеся у нее в комоде, и слишком часто ходит в гости к соседке, но я не
мог толком понять, в чем тут дело.
Нравился он мне не больше, чем в самом начале, и я испытывал все то же
тревожное чувство ревности; если же были у меня для этого какие-нибудь
основания, кроме инстинктивной детской неприязни и общих соображений, что мы
с Пегготи можем позаботиться о моей матери без посторонней помощи, то,
разумеется, не те основания, какие я мог бы найти, будь я постарше. Но ни о