миледи загораживает лицо экраном. Сэр Лестер дремлет; но внезапно он
вскакивает с криком:
что миледи Дедлок нездоровится".
дурно, как перед смертью. Не говорите со мной. Позвоните и проводите меня в
спальню!
чьи-то шаги шаркают и топочут; но вот наступает тишина. Наконец Меркурий
приглашает мистера Талкингхорна вернуться.
читать вслух - теперь уже ему одному. - Я очень испугался. Насколько я знаю,
у миледи никогда в жизни не было обмороков. Правда, погода совершенно
невыносимая... и миледи до смерти соскучилась у нас в линкольширской
усадьбе.
ГЛАВА III
знаю, что я не умная. Да и всегда знала. Помнится, еще в раннем детстве я
часто говорила своей кукле, когда мы с ней оставались вдвоем:
сердись на меня!
на его спинку, и смотрела на меня, - или, пожалуй, не на меня, а в
пространство, - а я усердно делала стежок за стежком и поверяла ей все свои
тайны.
решалась открыть рот, чтобы вымолвить слово, а сердца своего не открывала
никому, кроме нее. Плакать хочется, когда вспомнишь, как радостно было,
вернувшись домой из школы, взбежать наверх, в свою комнату, крикнуть:
"Милая, верная куколка, я знала, ты ждешь меня!", сесть на пол и,
прислонившись к подлокотнику огромного кресла, рассказывать ей обо всем, что
я видела с тех пор, как мы расстались, Я с детства была довольно
наблюдательная, - но не сразу все понимала, нет! - просто я молча наблюдала
за тем, что происходило вокруг, и мне хотелось понять это как можно лучше. Я
не могу соображать быстро. Но когда я очень нежно люблю кого-нибудь, я как
будто яснее вижу все. Впрочем, возможно, что мне это только кажется потому,
что я тщеславна.
принцессы всегда красавицы, а я нет), воспитывала моя крестная. То есть мне
говорили, что она моя крестная. Это была добродетельная, очень
добродетельная женщина! Она часто ходила в церковь: по воскресеньям - три
раза в день, а по средам и пятницам - к утренней службе, кроме того, слушала
все проповеди, не пропуская ни одной. Она была красива, и если б улыбалась
хоть изредка, была бы прекрасна, как ангел (думала я тогда); но она никогда
не улыбалась. Всегда оставалась серьезной и суровой. И она была такая
добродетельная, что если и хмурилась всю жизнь, то лишь оттого, казалось
мне, что видела, как плохи другие люди. Я чувствовала, что не похожа на нее
ничем, что отличаюсь от нее гораздо больше, чем отличаются маленькие девочки
от взрослых женщин, и казалась себе такой жалкой, такой ничтожной, такой
чуждой ей, что при ней не могла держать себя свободно, мало того - не могла
даже любить ее так, как хотелось бы любить. Я с грустью сознавала, до чего
она добродетельна и до чего я недостойна ее, страстно надеялась, что
когда-нибудь стану лучше, и часто говорила об этом со своей милой куклой; но
все-таки я не любила крестной так, как должна была бы любить и любила бы,
будь я по-настоящему хорошей девочкой.
застенчивой, чем была от природы, и привязалась к кукле - единственной
подруге, с которой чувствовала себя легко. Я была совсем маленькой девочкой,
когда случилось одно событие, еще больше укрепившее эту привязанность.
больше всего мне хотелось знать о маме. Не помню, чтобы меня когда-нибудь
одевали в траурное платье. Мне ни разу не показали маминой могилы. Мне даже
не говорили, где находится ее могила. Однако меня учили молиться только за
крестную, - словно у меня и не было других родственников. Не раз пыталась я,
когда вечером уже лежала в постели, заговорить об этих волновавших меня
вопросах с нашей единственной служанкой, миссис Рейчел (тоже очень
добродетельной женщиной, но со мной обращавшейся строго), однако миссис
Рейчел отвечала только: "Спокойной ночи, Эстер!", брала мою свечу и уходила,
оставляя меня одну.
называли меня "крошка Эстер Саммерсон", - но я ни к одной из них не ходила в
гости. Правда, все они были гораздо старше и умнее меня и знали гораздо
больше, чем я (я была много моложе других учениц), но, помимо разницы в
возрасте и развитии, нас, казалось мне, разделяло что-то еще. В первые же
дни после моего поступления в школу (я это отчетливо помню) одна девочка
пригласила меня к себе на вечеринку, чему я очень обрадовалась. Но крестная
в самых официальных выражениях написала за меня отказ, и я не пошла. Я ни у
кого не бывала в гостях.
отпускали из школы, а в мой нет. Дни рождения других девочек праздновали у
них дома - я слышала, как ученицы рассказывали об этом друг другу; мой не
праздновали. Мой день рождения был для меня самым грустным днем в году.
способно обманывать, и, может быть, я очень тщеславна, сама того не
подозревая... впрочем, нет, не тщеславна), моя проницательность обостряется
вместе с любовью. Я крепко привязываюсь к людям, и если бы теперь меня
ранили, как в тот день рождения, мне, пожалуй, было бы так же больно, как
тогда; но подобную рану нельзя перенести дважды.
дрова потрескивали; не помню, как долго никаких других звуков не было слышно
в комнате, да и во всем доме. Наконец, оторвавшись от шитья, я робко
взглянула через стол на крестную, и в ее лице, в ее устремленном на меня
хмуром взгляде прочла: "Лучше б у тебя вовсе не было дня рождения, Эстер...
лучше бы ты и не родилась на свет!"
тот день, когда я родилась?
же, наконец, милая крестная, пожалуйста, расскажите сейчас. За что она
покинула меня? Как я ее потеряла? Почему я так отличаюсь от других детей и
как получилось, что я сама в этом виновата, милая крестная? Нет, нет, нет,
не уходите! Скажите же мне что-нибудь!
бросилась перед ней на колени. Она все время твердила: "Пусти меня!" Но
вдруг замерла.
ей дрожащую ручонку и хотела было от всей души попросить прощения, но
крестная так посмотрела на меня, что я отдернула руку и прижала ее к своему
трепещущему сердцу. Она подняла меня и, поставив перед собой, села в кресло,
потом заговорила медленно, холодным, негромким голосом (я и сейчас вижу, как
она, сдвинув брови, показала на меня пальцем):
Настанет время - и очень скоро, - когда ты поймешь это лучше, чем теперь, и
почувствуешь так, как может чувствовать только женщина. То горе, что она
принесла мне, я ей простила, - однако лицо крестной не смягчилось, когда она
сказала это, - и я больше не буду о нем говорить, хотя это такое великое
горе, какого ты никогда не поймешь... да и никто не поймет, кроме меня,
страдалицы. А ты, несчастная девочка, осиротела и была опозорена в тот день,
когда родилась - в первый же из этих твоих постыдных дней рождения; так
молись каждодневно о том, чтобы чужие грехи не пали на твою голову, как
сказано в писании. Забудь о своей матери, и пусть люди забудут ее и этим
окажут величайшую милость ее несчастному ребенку. А теперь уйди.
остановила меня и сказала:
подготовить тебя к жизни, на которую в самом ее начале пала подобная тень.
Ты не такая, как другие дети, Эстер, - потому что они рождены в узаконенном
грехе и вожделении, а ты - в незаконном. Ты стоишь особняком.
слез щекой к щечке куклы и, обнимая свою единственную подругу, плакала, пока
не уснула. Хоть я и плохо понимала причины своего горя, мне теперь стало
ясно, что никому на свете я не принесла радости и никто меня не любит так,
как я люблю свою куколку. Подумать только, как много времени я проводила с
нею после этого вечера, как часто я рассказывала ей о своем дне рождения и
заверяла ее, что всеми силами попытаюсь искупить тяготеющий на мне от
рождения грех (в котором покаянно считала себя без вины виноватой) и
постараюсь быть всегда прилежной и добросердечной, не жаловаться на свою
судьбу и по мере сил делать добро людям, а если удастся, то и заслужить
чью-нибудь любовь. Надеюсь, я не потворствую своим слабостям, если,
вспоминая об этом, плачу. Я очень довольна своей жизнью, я очень бодра
духом, но мне трудно удержаться.
сильнее ощущать свое отчуждение от крестной и страдать оттого, что занимаю в
Херберт Фрэнк
Пехов Алексей
Перумов Ник
Шилова Юлия
Максимов Альберт
Фазиль Искандер