Чтение 5–й страницы книги ~Ближний Восток, 1993-94~

определяется в большей степени содержанием гормона мужского, который в их
организме тоже присутствует.

Лейли была совсем тоненькой, изящной - когда я обводил ладонями контур
ее тела, то на талии пальцы едва не смыкались в кольцо. Груди у нее были
хотя и округлые, но маленькие, а ножки - такие стройные, что еще немного -
и фигура не казалась бы столь очаровательно женственной. Но не прошло и
пяти минут, как она по-настоящему завелась, словно выросла на островах
Полинезии, а не в строгой Турции с такой же, как у нас, жестокой системой
воспитания у девочек подсознательного страха и отвращения к осуществленной
любви.

Конечно, она совсем ничего не умела, но от нее ничего и не требовалось
- ведь у нас было всего четыре часа, а за это время мне не пришлось
упускать инициативу.

Я старался быть с ней помягче и не обучать вещам, которые шокируют ее
будущих друзей - простых ребят турецкой глубинки. Конечно, самые невинные
радости, с которыми у нас знакомы даже деревенские девчонки, я ей показал.

Надо было видеть, как она визжала от восторга, когда научилась
двигаться сама, сидя сверху, как мотала в исступлении тяжелой гривой
волос, стоя на четвереньках, как трепетала от каждого прикосновения моего
языка, с каким жадным любопытством исследовала мой хвостик, робко
притрагиваясь к нему кончиками пальцев...

Наконец в дверь постучали.

- Вставайте скорее, - крикнул Сэм. - Сейчас за нами приедет полиция!

Я оценил его мудрость. Таким способом он быстро выпроваживал девушек с
яхты, не давая им повода обидеться на нас. Наверное, они будут с
благодарностью вспоминать благородных разбойников, которые в минуту
опасности прежде всего подумали о том, чтобы не скомпроментировать своих
подруг.

Уже несколько дней с лежащего за горами Тавра плато скатывался сильный
ветер. Он сдул теплую воду с поверхности моря, так что купаться было
холодновато, но зато теперь стремительно погнал нашу яхту в открытое море.

Мы стояли на корме, глядя, как исчезают вдали огни побережья. Там, в
ночной тьме, остались цветущие луга, уютные деревушки, величественные горы
- прекрасная Турция.

- Ты вернешься сюда? - спросил я.

- Не скоро. Обычно я гружусь в Мерсине.

- А Саиду навестишь?

- Нет.

- Почему? Не понравилась?

- Ты что! Такая девушка! Горячая, как верблюдица в марте!

- Тогда почему же?

В ответ Сэм процитировал Саади:

"Я ел хлеб разных народов и срывал по колоску с каждой нивы. Ибо лучше
ходить босиком, чем в дорогой обуви, лучше спать под звездным небом, чем
под потолком дворца. И еще скажу: на каждую весну выбирай себе новую
дорогу и новую любовь.

Друг, вчерашний календарь не годится сегодня!"

Но я не мог так легко перелистнуть страницу. Все время, когда мы плыли
по ярко-синему Средиземному морю, когда стояли в гавани древней Фамагусты,
где под покровом ночи через дыру в заборе выносили в обход таможни наш
груз и заносили новый - ящики с кипрским вином, я здорово скучал по моим
очаровательным подругам. На узких улочках города и на свежем морском ветру
они то и дело вспоминались мне, пока зарево огней Тель-Авива не появилось
на звездном небе.

Бесстрашная и милая девчушка из поезда, так и не назвавшая мне своего
имени.

Прелестная и страстная Лейли, которая, наверное, и сейчас не забыла
нашу короткую встречу. И, конечно, оставшаяся в холодной зимней Москве
Ира, по которой я особенно тосковал - ничего не мог с собой поделать.
Судьба путешественника - то и дело расставаться с лучшим, что у тебя есть
на свете.

Все не так, все неправильно в жизни у нас,

Плохо карты сдала нам зануда - зима:

Ты по мокрому снегу шагаешь сейчас,

Я на солнце валяюсь в зеленых холмах.

Горы Тавра цветами расписаны зря,

Я б тебе их нарвал - улыбнись хоть разок!

Без тебя чудо-краски мешает заря,

Без тебя гладят волны горячий песок.

Липким слизнем ноябрь ползет по Москве...

Я-то думал, что мир этот хитрый постиг!

Что мне проку в заливах, утесах, траве

Если ты не увидишь их даже на миг?

Все, чему научиться на свете я смог,

Не поможет тебя хоть на миг повидать,

Кроме грустного опыта дальних дорог:

Нет пути - остается плыть дальше и ждать.

Словно мошки в сети паутинной, висят

Полусонные люди в гремящем метро...

Веришь, горькою кажется даже роса,

Когда ты там одна в лабиринте сыром.

Просто так ничего не дано получить.

Почему мы судьбе непременно должны

В нашей жизни короткой все время платить

Бесконечной зимой за минуты весны?

Будет март, и капелью февраль истечет,

До тебя я дотронусь, не смея вздохнуть,

И за все мы с тобою получим расчет,

Но потерянных дней нам уже не вернуть.

3. Тренер дельфинов

Многих моряков завлекли прекрасные русалки, и все они исчезли в пучине.
Но были и такие, что избегали наваждения, способом ли Одиссея или каким
другим.

Ян Горенштейниус из Антверпена. О чудесах морских

Мы пришвартовались в Яффо, старой части Большого Тель-Авива. Был конец
ноября, но море еще оставалось теплым. Несмотря на поздний час, несколько
ребят с досками для серфинга плескались в прибое, стараясь выбраться за
линию волнорезов. Пока Сэм ходил к телефону-автомату, я тоже успел
искупаться, понимая, что через несколько дней станет слишком холодно.
Вернулся кэп в сопровождении небритого араба на грузовичке, в который мы
перегрузили все ящики.

- Когда ты придешь следующий раз? - спросил я Сэма.

- Весной. Это мой последний рейс, в декабре слишком часто штормит. Вот
телефон Джафара, моего компаньона, он будет в курсе.

Мы тяпнули одну бутылочку и распрощались.

На первые несколько дней я рассчитывал остановиться у родственницы,
жившей в пригороде Гиватаим, на другой стороне города. Прикинув, что до
утра как раз успею дойти туда пешком, я отправился в путь по спящему
городу. Небоскребы центральных улиц вскоре кончились, и потянулись жилые
кварталы - белые дома с молодыми деревцами на крышах, тенистые платановые
аллеи, маленькие парки, где в тени пальм бесшумно порхали на широких
крыльях совы и похожие на больших летучих мышей крыланы, обитатели пещер и
чердаков. В любое время года здесь чувствуешь аромат распускающихся цветов
и молодой травки - недаром город назван Тель-Авив, "холм весны".

Полина, моя двоюродная тетя, приехала в Израиль с пожилым отцом и
маленькой дочкой в самое тяжелое время, в конце 80-х, когда нахлынувшая
волна иммигрантов совершенно затопила рынок труда, и устроиться по
специальности было практически невозможно. Но Полина, видимо, оказалась
более находчивой, чем другие, или меньше поддалась панике, охватывающей
почти каждого, кто попадает в незнакомую страну и встречается одновременно
со множеством новых для себя проблем. Она быстро нашла ту же работу, что и
дома - страхового агента. Теперь трудные времена понемногу проходили,
дочка заканчивала школу, а Полина осторожно приценивалась к строящимся
квартирам. Только ее старенький отец никак не мог смириться с переменами и
без конца всем рассказывал, как в один прекрасный день вернется в Россию.

Денег у меня почти не осталось, а Израиль - дорогая страна. Поэтому мне
надо было как можно скорее начать зарабатывать, чтобы иметь возможность
снять где-нибудь полкомнаты. В Тель-Авиве есть притоны для приезжих из
России, где угол обходится совсем дешево. Сейчас, правда, там остается все
меньше иммигрантов, но зато много людей, приехавших подработать, с
гражданством или без.

На стройку устроиться можно всегда, но я решил оставить это на крайний
случай.

Достав из рюкзака тщательно упакованный костюм, я пару дней обходил
зоопарки, сафари-парки и прочие подобные заведения, пока не забрел в
дельфинарий, одиноко возвышавшийся на пляже у самой воды.

- Нам нужен рабочий и ночной сторож, - сказал директор. - Плохо только,
что ты не знаешь иврит. Правда, у нас все говорят по-английски, но