него за спиной. Неожиданно нацист заговорил: Ваш отец лечил мою мать;
такие, как он - гордость Германии. Герберт еще глубже вжал голову в плечи.
Видимо, я не вступил в гитлерюгенд потому, что учился в частном пансионе, -
еле слышно произнес он и посмотрел снизу вверх на худощавое, морщинистое
лицо нациста со щетками черных усов. Желтые глаза его выражали затаенное
внимание. Чиновник протянул Герберту листок бумаги, по всей территории
которого расползлись коричневые водные знаки-свастики. Герберт прочел свое
имя, рядом с ним стояла жирная черная печать. Не потеряйте, - предупредил
нацист, - второй такой бумажки вы здесь не получите.
с черными пушистыми кистями медленно двигался по мостовой. Перед катафалком
шли певчие: один из них держал на уровне лица деревянный крест, покрытый
серебряной краской; телесный Христос на нем символизировал бесконечное
страдание. Но неожиданно горизонт качнулся, и Герберту показалось, что
певчие - вовсе не певчие, а нацисты в коричневых рубашках и с черными
галстуками; распятие превратилось в серебряную свастику, а катафалк - в
огромный и неуклюжий танк. Сначала танк выглядел вполне обычно, как и
положено выглядеть среднему танку, затем он вдруг стал раздуваться.
Надувался он, надувался, и в конце концов достиг совершенно невозможных
размеров: он вытеснил с улицы всех людей и даже собак... Но наваждение
прошло. На Принцальбертштрассе людей было мало; пожилая и плохо одетая
цветочница продавала белые и темные розы. Время от времени она набирала в
рот воды из кружки, стоящей рядом с цветами, и опрыскивала их. Капли воды
весело играли на красных и белых лепестках. Герберт был несколько озадачен
своим визитом к чиновнику, - я неправильно живу, вероятно, любовь к Бербель
в конечном счете просто обязана перерасти в любовь к Фатерлянду. Несколько
дней он провел как во сне. В день отъезда он позвонил ей и она сказала, что
придет провожать его на вокзал. В соломенной шляпке с тесемкой на
подбородке она была похожа на маленькую киноактрису. Оба выглядели крайне
несовременно. Добрый вечер, - сказал он, и наклонил голову. Паровоз уже был
пристегнут к составу, над трубой его развевался бледный, как туман, дым.
Разнообразные запахи начинающегося путешествия еще не сумели до конца
овладеть его душой - они только подбирались к тайникам его сознания.
Бербель надвинула на глаза шляпку, и она закрыла от него искрящийся взгляд
юной особы, которой едва перевалило за четырнадцать. Крадущееся напряжение
отъезда динамичной судорогой опутало вокзал. Из-под вагонов на щиколотки
поддувало теплым ветерком. Платформа была низкая, и Герберт видел
промасленные четырехугольники букс, электрические черные ящики под вагонами
и выкрашенные темно-синей краской углубления в блестящих колесах. До отхода
поезда оставалось пятнадцать минут. Впереди состава красивый черный,
сверкающий медными деталями, паровоз легонько и хрипловато посвистывал.
Углубления в его огромных колесах были выкрашены в красный цвет. Из окна
паровоза выглядывало усатое лицо машиниста в австрийской кепочке с
козырьком. Паровоз был таким огромным, таким красивым и могучим, что
Герберт и Бербель невольно им залюбовались. Машинист, видя, что на его
детище обращают такое явное внимание, ухмыльнулся, потянул за кольцо, и
из-под колес паровоза выскочило облако, - белый пар имел запах подгоревшего
асфальта. Когда Бербель и Герберт вышли из плена опутывающих их облаков,
они отошли немного назад и увидели на торце продолговатого паровозного
цилиндра расползшийся на четыре стороны света знак. Через мгновение
прозвенел звонок: поезд готовился к отправлению, чемодан Герберта был уже
поставлен в купе. Ярко горели номера вагонов. Считанные секунды оставались
до отхода. Бербель протянула руку, ухватилась за поручень и поднялась на
площадку; он поднялся за ней. Пройдя в купе, она потрогала красный шелк
обивки, затем подошла к столу, взяла стакан и наполнила его водой из
графина, который стоял на столике купе. Отпив глоток, она осмотрелась.
Уютно, - сказала Бербель и поморщилась, можно подумать, что в стакане был
настоящий виски, а не обычная вода. Ужасно, что ты едешь, а я остаюсь.
Ничего ужасного в этом нет, я же вернусь назад.
отправления оставалась минута. Бербель замешкалась, тронула его за плечо и
заспешила к выходу; только она сошла на перрон, как поезд тронулся. Хорошо,
что он не поцеловал меня, - думала она, испытывая легкое сожаление от того,
что он все-таки этого не сделал. Бербель стояла на перроне в шляпке,
опрокинутой на затылок, и смотрела на убегающий состав. Паровоз набирал
скорость, проводники убирали лесенки подножек. Герберт еще раз взглянул в
окно - она все еще стояла на перроне вокзала, еще поезд не вышел из-под
купола, и фонари еще активно для зрения освещали ее соломенную шляпку,
заброшенную на затылок, и развевающиеся светло-рыжие волосы. Перрон
кончился, началось многорельсовое полотно, состав как бы с трудом нащупывал
нужную колею. Поезд переходил из одних многорельсовых скрещений в другие,
тихонько стучали на стыках колеса, и так же тихонько хлюпали буфера, -
какофония путешествия разворачивала свои сугубо транспортные миры.
Механическое существо, управляемое железной рукой машиниста, бежало вперед,
на встречу с полосатыми столбиками границы. Купол вокзала был уже еле
виден, а Герберту казалось, что перед ним стоит Бербель и смотрит на хвост
исчезающего состава. В купе было душно, и Герберт открыл окно; он сел на
диванчик и уставился на ромбовидный графин с водой, стоящий на столике. Но
сосредоточенность его разрушили голоса, идущие из коридора. Дверь
распахнулась, и на пороге показалось существо в светлой рубашке с
закатанными рукавами и в широченных штанах с лампасами. Существо имело
красную физиономию, очень добродушную и немного обиженную. Вы
представляете, сел не в тот вагон, - говорило существо, смеясь. Он заполнил
собою все купе, и Герберту пришлось спрятать колени под стол. Человек этот
легко забросил багаж на глубокую антресоль, выглянул в окно и, обдуваемый
ветром, загудел: у-у-у. Он явно радовался путешествию. Герберт улыбнулся.
Он видел, что это подражание несколько наиграно и, может, предназначается
для него одного, однако большой человек был так безобиден, что все
параллельные мысли отступали на второй план.
Меня зовут Франц, - в произношении его было что-то непривычное. Я очень
рад, что еду домой, - он подмигнул и покосился на полуоткрытую дверь. Вы
тоже боитесь, - спросил он полушепотом. Герберт кивнул, еще не зная, кого
ему предстоит бояться, однако веселая тревога, сквозящая в глазах
незнакомца, наталкивала на мысль о необязательности разговора сейчас, в эту
минуту, в этом купе.
шелком, шелк наползал на переносицу и почти закрывал глаза.
голове толстяка сверкнул, как красная тряпка корриды. Кстати, меня зовут
Франц, - сказал он и протянул пухлую руку с короткими пальцами. Я каждый
год в течение двадцати последних лет езжу в эту страну. На торговле с
Германией я сколотил себе состояние, однако, никогда не было так тяжело,
как теперь.
погружаться в первобытное состояние, она будет калечить судьбы и души своих
подданных, ей нужны солдаты для будущих войн и девушки, способные рожать
этих солдат, - сказал Франц.
самой девушкой, которая способна родить солдата. А в словах толстяка
чувствовалось раздражение. События явно развивались не в его пользу -
свернутое производство тяжелым камнем лежало у него на душе.
потому как у них и так мощнейшее производство всех этих штуковин. У чехов
нет никаких филиалов, но они покупают у меня сорок тысяч штук в год.
вглядываясь в собеседника.
такой странной профессии. Как зарождаются дети, Герберт приблизительно
представлял.
руками от неожиданности, тем не менее владелец противозачаточной фирмы уже
ринулся к антресолям, на которых покоился его огромный кожаный саквояж.
саквояж с антресолей. Проворные толстые пальцы швейцарца скользили по
желтым ремням, а Герберт думал о том, что всякая профессия должна иметь
аргументы, защищающие ее. А тем временем швейцарец раскладывал на маленьком
столике разные сверкающие и отливающие матовым предметы. Горка
презервативов в разноцветных упаковках с целомудренным красным крестиком
была, пожалуй, самой безобидной из того, что находилось в саквояже
швейцарца: какие-то хромированные ящички неправильной изогнутой формы,
резиновые трубки, воронки разной величины, самая маленькая из которых не
больше наперстка. Наряду с железом и резиной швейцарец выставил на стол
множество коробочек с латинскими надписями.
воспалений, против разных грибков, и даже против самого сифилиса, - говоря
это, он поднял в воздух указательный палец; лицо его отливало
мечтательностью. Затем он вытащил из саквояжа два шприца разной величины:
один очень маленький - с женский мизинчик, а другой - очень большой,
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Куликов Роман