нет. Вот, думаю, может, ребят кого встречу, угостят.
- А маскарад зачем? - Милиционер ткнул пальцем в притихших возле Кути
псов.
- Животные!.. Чего с них взять?
- Я не про животных... Гирляндов-то кто навесил? Ты?
- С похмела чего на учудишь? Да и повеселее.
- Повеселее... - милиционер фыркнул. - Ладно, иди... Еще увижу, в
отделении поговорим... И банты с них снять.
- Ага, всe путем сделаем. Чего выпялились? Собачье... В легавку
захотели? - Кутя скомандовал, и компания двинулась дальше к пиву.
Соньку удалось уломать: две кружки дала в кредит. Мало того, псам
швырнула колбасных обрезков - развеселилась баба.
Кутя обтер ладонью рот, спустился с насыпи и прилег под кустиком -
кепку на глаза. Собаки повозились малость и улеглись неподалеку, на
солнышке.
Кепка сползла - закрыла воздух. Кутя заворочался и проснулся.
- Эй! Мил человек! - крикнул он путевому рабочему.
- Время скажи, будь любезен!
- Полчетвертого!
Кутя присвистнул. Собаки удивленно подняли головы.
- Трудодень проспал. А все из-за вас, паразитов. Пивка им, пивка. Вот
тебе и пивко.
Теперь уж и на службу поздно. Теперь только к Воробью узнать, какой
будет приговор.
Кутя встряхнулся и с насыпи побежал под мост к станции. Возле кладбища
остановился, отогнал камнями собак. Подходила электричка.
В воробьевскoй комнате хлопотала Ирка, Валькина подруга. Стол был
накрыт, в центре стоял графин с самогоном и "Буратино".
- А Воробей?.. - Ирина выжидательно уставилась на Кутю.
- Не шебушись... - заспешил тот. - Я с ним не ходил. На службе я был.
Пивка выпил, вздремнул. Время-то который?
- Пять...
- Ну что ж... Там разговоры долгие. То-се, пятое-десятое... Самогон с
Лобни? Плеснула бы пока... Валентина-то где?
- Ишь ты, плесни ему! - Ирка отодвинула самогон на дальний угол стола.
- Валька встречать его пошла, к автобусу.
Кутя вздохнул - выпить не обломится - и отсел на диван, подальше от
желтого графина.
- Васька-то пишет, не знаешь? - спросил он для разговора.
- Пишет... - Ирка вздохнула. - Долго ему еще писать...
- Да-а-а, - согласился Кутя, - помиловки ему нe видать, от звонка до
звонка... Воробья-то он все же почти до смерти достал, хорошо, башка
крепкая. Другой бы враз отчалил...
- А хоть бы и совсем его пришиб, сволочь глухую! - Ирка выкрикнула и
вся сжалась, косанула глазом на Кутю: не заложит?
- Да не жмись ты! Меня это не касается... - Кутя махнул рукой и
добавил: - Налила бы, а?
Ирка поджала губы, но графин взяла, налила полстакана.
- Ирка, а чего ты на него такая злая? На Воробья?
- А то, что Васька со мной расписаться хотел! Заявление уже подали!
- Э-э... - понимающе протянул Кутя, - тогда другой расклад. Тогда
конечно...
Он прошелся по комнате, подошел к детской кроватке, где в грязных мятых
пеленках сидел сын Воробья Витя. Ребенок молча сосал ногу плюшевого слоника.
Кутя помахал пальцем перед ним.
- Не обращает...
- Чего?
-- Не обращает, говорю. Я ему козу, а он и не смотрит.
Ирка махнула рукой:
-- Недоделанный он у них: и орать не орет, и глаза косые...
Недотыканный.
Ирка ушла на кухню.
- От сивухи, может? - вслух подумал Кутя, оглянулся на дверь: мигом
приложился к графину и сел на диван. - Васька-то пишет? - спросил он и
ковырнул мозоль.
- Ты уж спрашивал. Пишет. Мне...
- Еще б он Воробью писал!.. Сперва топором, а потом письма писать?..
- Знаешь, Куть, - Ирка присела рядом. - Только никому! - Она
доверительно погрозила пальцем. - Никому, слышь! Алешка ему три посылки
отправил: к Новому году, на день рождения и на Майские недавно.
- Ну, дают! - Кутя бросил мозоль. - Хлестались, как вражье заклятое,
один другому чердак развалил! Дают, братовья!.. А с другой стороны... - Кутя
пожал плечами и оглядел комнату в чистых обоях, шкаф с посудой, высокий
холодильник. - С другой стороны, Васька ему топором жизнь выправил. Что
Воробей до больницы знал? Водяру рукавом занюхивал. Да эту, Валентину свою,
поил. Ты дома у него была тогда? А-а... А я часто, с бабой своей как
поругаюсь - и к нему. Кровать у него тогда стояла, не такая, железная, стол
да две табуретки. А ты говоришь. Без водки человеком стал, только что
глухой. Может и к лучшему: психовать меньше будет.
- Чего ж он не едет?
3
Воробей вышел из прокуратуры. Дрожащими руками сунул сигарету в рот,
затянулся... И еще, еще... И только когда все нутро заполнилось ядовитым,
режущим дымом, опомнился: не тем концом сигарету закурил - фильтром. Он
отдышался, вытер глаза. Пройдет!.. В шесть секунд!.. Главное, там -
обошлось. И характеристику прочел, и ходатайство из треста. В суд передали,
но обещали, что обойдется или дадут условно. Только чтоб документы все на
суде были. Хорошо, если не сидеть. С такой башкой много не насидишь - до
первой драки.
Воробей с удивлением смотрел по сторонам: район вроде тот же, а что-то
не так. Он щурил глаза и озирался, как приезжий. Потом пошел... Теперь
пахать и пахать, и все будет путем. Через год пластинку вставлю, может, слух
проявится, а и не проявится - обойдусь. Воробей шел и шел, не думая, куда
идет. Очнулся он в магазине, в винном отделе. Тупо уставившись в бутылки на
прилавке, он засосал носом воздух и, сдавленно зарычав, одним прыжком
вылетел из магазина. Еще чуток, и хлестнул бы он из горла. От подступившей
вдруг боли Воробей закусил губу и, потрясываясь, заныл. Только бы не
началось, только бы не началось...
Он стоял у троллейбусной остановки, упершись головой в стеклянную
панель. Ждал, когда отпустит. Подошел троллейбус. Пустой. Воробей плюхнулся
на свободное место. Так и ехал - голова на спинке переднего сиденья. На
конечной Воробей почувствовал себя уже вполне. Ладно, главное - не
посадят!.. Домой вот неохота... Утром Вальке нос разбил. Чудной у него
все-таки характер, бестолковый: трояк просила на опохмелку, не дал, да еще
бубен вписал, а потом сам Ирке сказал - у них ночевала, - где самогон
спрятан, чтоб налила ей чуток... Да... Может, к Мишке поехать?.. Говорил,
стережет сегодня свой музей. Переулок еще смешной. Вшивый Вражек?.. Сивый
Вражек?..
Переулок оказался рядом с метро. Сивцев Вражек. И музей рядом. Здание,
правда, не Бог весть. Воробей представлял себe музей - вроде дворца. Как
Музей Красной Армии. А этот - невидный, двухэтажный...
Чугунные воротца были раскрыты. Воробей вошел во двор и, в
нерешительности потоптавшись у двери, нажал кнопку.
- Здорово, могильщик хренов! - гаркнул он при виде Мишкиного изумления.
- Дай, думаю, сурприз устрою.
- Ну как?
- Обещались не посадить. А там кто знает...
Он вошел в вестибюль и оробел: наборный паркет, картины... Больше всего
Воробья поразил рояль. Роялей живых он не видел, только у Петровича -
пианино.
- Работает? - он кивнул на рояль. Подошел, осторожно ступая по паркету,
поднял крышку, потрогал клавиши... Над роялем висела панорама старого
города.
- Это чего?
-- Москва, не узнаешь?
Воробей прищурился.
- Очки, зараза, надо... А-а... точно! Москва-река! А Лианозово где?
- Какое еще Лианозово! Это же двести лет назад.
- Точно! - кивнул Воробей. - Кольцевой-то еще нe было... А там что? -
он кивнул на опечатанную дверь.
- Экспозиция, - ответил Мишка.
- Чего?
- Комнаты его!
- Кого?
-- Как кого, Герцена.
Воробей с уважением посмотрел на дверь, подергал за бронзовую ручку:
-- А ключа нету? Взглянуть бы...
Мишка полез в стол за ключом.
- Слышь, Миш, он сам-то нерусский, фамилие чудное?
- Русский. Там какая-то история вышла с родителями, я подробности
забыл, - сказал Мишка, открывая дверь.
- Да какого ж ты!.. - возмутился Воробей. - Стережешь, а кого стережешь
- без понятия!
Особо Воробья ничего не заинтересовало, только вот канапе и гусиные
перья. На канапе он попытался примастыриться, но потом сообразил, что не для
лежки оно - для красоты, а может, на него ноги клали.
- Квартира хорошая, - сказал он, пройдя по всем комнатам. - Своей