6
при этом едва не опрокинув с полки цветочный горшок. - Для меня, знаете ли,
и в коридорчике ладно будет, честное слово. Не затрудняйтесь, прошу вас.
это, сэнсэй, боитесь меня, что ли? Норовите запихнуть в угол, словно для
того, чтобы иметь возможность в любой момент выскочить из комнаты?
более бурным, чем искренним. Я не мог утверждать, что не имел такого умысла,
и чтобы не терять достоинства, мне оставалось лишь подкрепить слово делом.
стул возле двери.
чуть просачивался сквозь щелки в портьерах на спину гостя. Я впервые
разглядел его лицо. Вопреки моим ожиданиям оно казалось слабовольным и
каким-то беспомощным. Длинная птичья шея, костлявый кадык, покрытый
пупырышками; тоскливо опущенные углы рта; впалые, с землистым оттенком щеки;
набрякшие веки, словно у больного базедовой болезнью... Впрочем, когда он
начинал смеяться, втягивая голову в плечи, выражение робости мгновенно
сменялось выражением такой наглости, что я невольно отворачивался.
хрупкую восковую палочку, размял и тоже сунул в зубы сигарету, после чего
расслабился и распластался на стуле, словно сушеная каракатица. С
наслаждением отдыхая от тяжести собственного тела, он испустил долгий вздох
и, раздувая ноздри, произнес:
журналов... Клочки черновиков и карандашная стружка... Цветочный горшок,
приспособленный под пепельницу, и обсыпанный перхотью стол... О вкусах не
спорят, но подобные любезности явно не нуждаются в ответных репликах, и я
промолчал, продолжая попыхивать сигаретой.
несколько раз нараспев и вдруг, усевшись прямо, сказал: - И вы знаете,
сэнсэй, чем мне ваша комната нравится? Вот этим ее настроением, тем, что в
такой солнечный день у вас задернуты шторы... - Для землянина, наверное, это
просто грязная конура, но для марсиан это именно то, что требуется. Ваше
земное солнце слишком ярко для нас. Впрочем, еще хуже ваша чудовищная сила
тяжести... Вы ее, конечно, не замечаете, как воздух, но для организма,
прибывшего к вам из мира, где она составляет всего какие-то триста девяносто
дин, жить здесь то же самое, что в скоростном лифте, который стремительно
наращивает скорость. Нам снится ночами, как этот лифт прошибает потолок и
уносится на край Вселенной. Возникает ощущение ужасающего одиночества. Вы
знаете, у марсиан, живущих на Земле, неизбежно развиваются неврозы. Им
кажется, будто утрачена твердая почва под ногами. И в конечном счете они
начинают бояться открытого пространства, то, что противоположно так
называемой клаустрофобии... Вот почему мне так хорошо в этой атмосфере, в
этой комнате... Да, сэнсэй, вы отлично понимаете марсиан...
не мог не поразиться его взгляду на тяготение и все прочее. Рассуждения его
не лишены вкуса и тонкости. И он, видимо, изрядно сроднился с мироощущением
марсианина, раз сам, не опираясь на опыт, сумел выработать такие яркие
чувственные представления. У меня, например, ничего подобного не получилось,
хотя я долго пробыл среди своих воображаемых марсиан. (Расскажи он мне все
это раньше, я бы, наверное, смог сделать лишних три-четыре передачи для
своей программы.) Одним словом, хоть он и сумасшедший, но сумасшедший
экстракласса... Внимание мое рассеялось, а между тем мне следовало быть
настороже.
посмотрев на меня, вкрадчиво произнес:
пожалуйста, сэнсэй, вы любите необычных посетителей?
необщительный. Вы, скорее, личность самодовлеющая, подозрительная и,
несмотря на всю вашу мировую грусть, эгоистическая. Вам бы таких, как я,
ваших почитателей, на порог не пускать, и вдруг вы приглашаете меня в свой
кабинет и снисходите до дружеской со мною беседы. Согласитесь, есть в этом
нечто противоестественное.
почитатель является достаточно важным гостем... И кроме того, ведь вы,
насколько я понял, принесли какой-то сенсационный материал...
беззастенчиво лгать?
называет себя марсианином, и вы не выказываете ни малейшего сомнения.
Согласитесь, это абсурд. В чем же дело? Или со мной здесь шутки шутят?
кое-чем интересуюсь, конечно...
собеседник - псих, и если я поддамся на провокацию, расплачиваться придется
мне, а не ему. Взглянув на часы, я убедился, что прошло всего пять минут.
Еще двадцать пять минут... Только бы продержаться, скорее бы все это
кончилось. - О таких вещах даже в газетах пишут.
высокоорганизованных животных нет. Данные, более достоверные, нежели простые
догадки, убедительно свидетельствуют, что в крайне разреженной атмосфере и
при почти нулевой влажности жизнь, сколько-нибудь подобная земной,
существовать не может. Или... - Он понизил голос и произнес, улыбаясь не то
цинично, не то издевательски: - Скажите, сэнсэй, а может быть, я не кажусь
вам высокоорганизованным животным, а? Не стесняйтесь, скажите! Каким вы
видите мой образ? А? Не стесняйтесь, скажите! Каким вы видите мой образ?
умалишенные могут быть такими въедливыми. Чем больше ты ему поддакиваешь,
тем больше он вдохновляется и только запутывает нить. Но, с другой стороны,
отказаться поддерживать разговор было бы еще опаснее. Не зная хорошенько,
что ответить, я промямлил:
представляет собой ваш образ? Понимаете, человеческий глаз - это не
фотоаппарат, тут непременно примешивается элемент субъективности. Не даром
же говорят, что сто голов - сто умов, не так ли? В конечном счете, если
исходить из методов концепционных нормативов, сказать можно все, что
угодно...
раскачиваясь взад-вперед. - Значит, если вы не будете так на меня
таращиться, то с концепционными нормативами ничего не выйдет? Неужели я
настолько не похож на человека?
откровенно...
так, что стали видны гланды. Я уже обрадовался было, что у него начался
приступ эпилепсии, но, к сожалению, это оказалось просто приступом веселья.
Он весь изгибался, взлаивал, как простудившаяся собака, вытирал слезы
рукавом своей фланелевой куртки и говорил прерывающимся голосом:
же самый настоящий человек, сэнсэй! "Совсем как", говорите... Ну, вы меня
совершенно убили!..
ощутил жгучую горечь, словно мое сердце погрузили в крепкий рассол, но
внезапно напряжение спало и все мне стало безразлично, и тут хохот моего
гостя мало-помалу заразил меня. Мы хохотали дуэтом более трех минут. Он -
пружинисто, как натянутая резина, я - расслабленно.
7
лицо жены.
небрежным тоном, но по всему было видно, что она подслушивала за дверью и
исполнилась беспокойства. Когда мы принялись хохотать, она не выдержала и,
воспользовавшись первым подходящим предлогом, вышла на разведку. Она открыла
дверь в разгар идиотского ржания, и это вызвало у меня чувство протеста, но
в то же время было приятно, что она волнуется за меня. Я понял, что обрел
союзника на поле боя, и стал усиленно ей подмигивать, стараясь дать понять,
что оснований для беспокойства нет, но она не понимала, и озабоченность все