точила важнее здесь, чем базилики. Разве способны эти жадные и лживые люди
на великие деяния?
полными ума глазами, говорил, когда речь заходила о Херсонесе:
рыбной похлебки с чесноком и перцем?
пища для черни и воинов. Чтобы покупать ее, нужны деньги. Деньги достает
государство взиманием налогов и пошлин. Всю жизнь шуршит магистр бумагами,
макает тростник в чернильницу, пишет доклады и списки. Все это - для
пользы ромеев.
путешествие в Эфиопию и написавший ужасным слогом "Христианскую
топографию", в своей книге уподобил мир скинии завета. Земля
четырехугольная и представляет собою плоскую равнину, подобную горнице, в
которой свод - небеса. Землю со всех сторон окружает океан. По ту сторону
его жили в раю Адам и Ева. Солнце, раскаленный шар, возникший из небытия в
четвертый день творения, освещает мир днем, луна - ночью. В час заката
солнце прячется за коническую гору, расположенную на далеком западе.
патрикии, стратиги, епископы, простые башмачники и овчары, Димитрий Ангел
и Никифор Ксифий, Лев Диакон и я. Люди привыкли к незначительному
пространству. А меня это низкое небо сковывает, как железом. Порой
хотелось бы разорвать его руками, прободать трезубцем, посмотреть, что
скрывается за его голубой прелестью. Где конец земли? Существует ли еще за
океаном тот материк, на котором жили наши праотцы? Что было бы, если бы
плыть на корабле на запад до тех пор, пока не покажется земля? Что там?
земными делами. Откуда у тебя такое беспокойство? Смотри, чтобы тебя не
отлучили от церкви. Зачем ты читаешь, патрикии, богохульные книги?
покупал земли и виноградники, содержал в порядке свой дом, выгодно выдавал
дочерей замуж, неоднократно исполнял ответственные государственные
поручения, мечтал, что со временем его сделают логофетом дрома, как
называется в Священном дворце императорский чин, ведающий сношениями с
другими государствами, и пока мы с Димитрием читали божественные строки о
Психее, он играл с Ксифием в кости или осматривал лозы и порицал за
нерадивость работающих на нивах...
комете. В этом тягостном молчании я ехал на муле и размышлял о своей
необыкновенной судьбе.
кораблей, какового сарацины называют адмиралом, началась в бедной хижине,
а закончилась в мизийских ущельях, где благочестивый ослепил пятнадцать
тысяч болгарских воинов. Тогда я вложил меч в ножны и решил, что напишу
эту хронику, рассказав в ней обо всем, что видели мои глаза.
украшений, я мог бы заплыть жиром и сытое существование предпочесть
очищающим нас трудам и страданиям и, как многие другие, стремиться к
земному благополучию, пресмыкаться, ползать на брюхе, льстить сильным мира
сего, откладывать в глиняный горшок милиариссий за милиариссием. Однако во
мраке земной ночи меня вел свет неразделенной любви. Она спасала меня от
ничтожных устремлений, от чревоугодия и грубого смеха. Какая польза была
мне в богатстве, если то, к чему я стремился, нельзя было приобрести ни за
какие богатства мира? Голубка не захотела променять небеса на курятник.
пересекал житейское море, как ромейские корабли пересекают в бурю Понт, и
равнодушно взирал на опасности и кипение пучин.
обращался к богу. Я последний из христиан. Я проливал человеческую кровь,
и язык мой изрыгал на людей злобу и хулу. Как часто, предаваясь
бессмысленному гневу, я презирал их, хотя сам, может быть, был ничтожнее
всех. Сколько раз я видел, как они метались, спасая свое жалкое достояние,
и мое сердце оставалось холодным и недоступным для жалости. Люди полагают,
что весь мировой порядок существует только для того, чтобы жить в тепле и
довольстве, и не хотят помыслить о высоком. "Пусть гибнут в смятении, -
думал я, - какая от них польза?" Только отдающий свою жизнь за других
заслуживает сожаления и слез, и только погибающий ради высокой цели
достоин бессмертия. А ромеи копошатся среди маленьких дел, трусливо
прячутся от непогоды, закрывают уши от шума бурь. Спросите их: жаль им
героя, который борется за спасение их ленивых и дрожащих от страха душ? Им
все равно. Если случится катастрофа, они предадутся унынию. Злобу
возбуждает во мне нежелание этих торговцев, стяжателей, судей, писателей
хроник и гимнослагателей загореться ревностью к общему делу.
останется как есть.
"Илиады" составить новую поэму. Мы объяснили у Платона каждую строку и
подсчитали число букв и придыханий в его диалогах. Чего вы еще хотите,
любители прекрасного?
варварского моря, а эти люди не хотят расстаться с теплом супружеских
постелей. Но сколько раз мы с василевсом поднимали их среди ночи, гнали
жезлом на поля сражений, однако они не могли понять, что назначение
человека - жить и умереть ради прекрасного, а не цепляться за ничтожную
жизнь. Они плакали и жаловались на невыносимую тяжесть возложенного на их
слабые плечи бремени. Не плакать надо, а пылать, как свеча среди ночного
мрака, стоять непоколебимо среди бури! Только то прекрасно, ради чего
человек согласен отдать свою жизнь, не имея от этого никакой личной
выгоды. Иначе как вы проверите ценность вещи? Посмотрите на руссов и
берите пример с них! Бесстрашно они идут на смерть в сражениях, презирая
щиты и всякие военные ухищрения и считая, что умирают ради счастья своей
земли.
историк написал в своей книге, северная аврора возвестила ромеям о падении
Херсонеса. Буря негодования возмутила душу благочестивого. А в это
печальное время, как будто ничто не случилось и как будто не угрожала нам
со всех сторон гибель, Константин, его брат и соправитель, беззаботно
охотился с друзьями среди холмов Месемврии на диких ослов. На
константинопольских базарах в те дни говорили: "Побрякушка и крест
делаются из одного куска дерева".
городскую чернь. Страшная комета плыла в небесном пространстве, может быть
предвещая гибель мира. Мы были свидетелями того, как рушились с ужасным
грохотом дивные купола церквей - непрочные создания человеческих рук.
Потом полевая мышь пожрала посевы, и нашу державу посетил голод. Люди
платили по номисме за медимн пшеницы. В бурном море погибло множество
кораблей, и земля обильно оросилась кровью христиан.
города горным эхом отозвалось в кавказских ущельях, в тишине гинекеев, в
бедных жилищах дровосеков, в становищах доителей кобылиц и даже в далекой
Антиохии. Торговцы на сарацинских базарах, корабельщики в портовых
кабаках, путники на далеких караванных дорогах или на ночлеге в
придорожных гостиницах рассказывали друг другу о событиях в Таврике.
Странный ветер веял из скифских степей. Судьбы человечества решались ныне
не в Риме, а на берегах Борисфена, и символ власти над миром, хрустальный,
увенчанный крестом шар, трепетал в руке василевса.
табулярий.
судья.
допытывается пресвитер.
выкрикнули свои имена стражам, и в исключение из правил они впустили нас в
город, осветив факелами наши лица. Затем тяжелые ворота снова со
скрежетом, медленно повернулись на медных упорах. На мгновение огонь
блеснул на меди оружия, и мы снова очутились в темноте. На пустынной улице
подковы мулов гулко цокали о камни. Видно было, что в некоторых домах еще
были зажжены светильники. Пахло жареной рыбой. Люди оставили свои дела и
вернулись к домашним очагам, принимали пищу, готовились отойти ко сну. Я
распрощался с друзьями и повернул мула к форуму Быка, а оттуда на улицу
Благоденствия, где стоял мой дом, недалеко от церкви св.Акакия. Со стороны
Пропонтиды веяло прохладой.
бессоннице: в голове теснились мрачные мысли, и предчувствия не давали мне
покоя. Видя, что сон бежит от меня, я зажег свечу и взял с полки первую
попавшуюся под руку книгу; она оказалась сочинением, в котором Феофан
Продолженный пишет о восстании Фомы Славянина. Вероятно, это был такой же
молодой раб, как те, что мы видели сегодня в имении Леонтия. У меня самого
было некоторое число слуг, ибо и тогда, несмотря на мое скромное звание
спафария, василевс осыпал меня милостями. Однако стихи Иоанна Геометра
растревожили мое сердце, и я всегда соболезную участи бедных и
порабощенных. Может быть, рабы и теперь готовы восстать на нас, и мы живем
как на вулкане, но откуда мне знать, о чем они замышляют: ведь при моем
приближении они неизменно умолкают и потупляют глаза.