Чтение 5–й страницы книги ~Отель "Империал": выход в WINDOWS~

это происходило, видимо, кто-то что-то видел или слышал и позвонил в
милицию. Спрятавшийся убийца и не подозревал, что милиция уже едет. Правда,
Авокадов очень медленно катился. Но, может быть, все было наоборот, убийца
от Финка пошел сперва в ванную -- смыть кровь, убил ненужного свидетеля, в
это время пришла соседка, он переждал, и дальше все так же -- забрал деньги,
топорик и вещи.

Она подумала, что соседка наверняка смогла бы описать орудие.

-- Выходит, свидетельница в рубашке родилась, -- поразился Княжицкий.

-- Она и сейчас в рубашке, -- добавил Братченко, -- и в халате.

-- Коленька, -- обратилась Серафимова к Княжицкому, -- проверьте, нет
ли на раковине капель крови пострадавшего? Отпечатки пальцев посторонние,
должны же быть какие-нибудь следы. И займитесь же кто-нибудь этой
несчастной!

Братченко ревниво покосился на Княжицкого и пошел выполнять указание
Серафимовой: звонить мужу Похваловой и опрашивать соседей в надежде на то,
что, может быть, для кого-то "наблюдение в глазок" представляет боvльшую
художественную ценность, чем мексиканские сериалы. Вернувшись через полчаса,
он разочарованно сообщил, что бабульки в этом государстве окончательно
переродились, мутировали, так сказать, в телевизионных монстров и маньяков,
а одна с первого этажа и вовсе приняла его, Братченко, за
материализовавшегося Мейсона Кепвела. Спасибо, что не за Дон Гуана.

Это не потрясло расслаблявшуюся на сериалах Серафиму -- именно так за
глаза называли ее все, кому приходилось затрагивать в разговоре что-либо,
касающееся старшего следователя прокуратуры, полковника юстиции Нонны
Богдановны Серафимовой.

Вся ее дальняя родня, переехавшая в Москву из Карабахской автономной
области (гораздо позже, чем она, получившая должность уже на втором курсе
Московского юридического института еще в начале семидесятых),
специализировалась на хирургии. Ее троюродный брат Вазген достиг наивысшего
признания и был гением кардиологии, его жена была врачом-терапевтом в
"кремлевке", и даже племянница училась в медицин-ском. Про Серафиму же
коллеги говорили, что для нее очередное расследование -- как хирургическая
операция, без права на ошибку. Ошибки, конечно, случались. Но, к
удовлетворению Серафимовой, последствия этих двух-трех промахов отразились
только на ней. Два ранения и осколочный порез на левой руке, повыше локтя.

Коля Княжицкий был франт. Они часто, если не всегда, сталкивались с
Серафимовой на месте преступления. И, хотя "обстановочка" была сама по себе
"волнительная", Княжицкий начинал вибрировать еще и от присутствия этой
невероятной дамы. Когда он видел ее в толпе оперативников, криминалистов --
вот как сегодня, в дальнем углу квартиры или на лоне природы, где обнаружен
труп, -- то весь преображался и ощущал, словно за его спиной вырастали
крылья.

Ее взгляд, какой-то особенный, лишь ему одному предназначенный,
выделяющий его из толпы, ее суховатый голос с нотками сарказма, ее ум -- все
это, чувствовал он, предназначено для него. Он был втайне влюблен в нее, но
пока еще считал свою влюбленность лишь идолопоклонством.

Быстро закончив с Финком, Княжицкий передал его санитарам. Перешел в
ванную, поближе к Серафиме, составлявшей на кухне план места преступления,
занялся мертвой женщиной. Признаки насильственной смерти требовали
длительного описания. Труп был гораздо холоднее трупа мужчины. Но
скороспелых заключений Княжицкий никогда не делал. Серафимова и не требовала
этого. У всех своя работа и свои приемы, Княжицкий -- человек опытный,
доверие ему -- абсолютное. На шее жертвы видна странгуляционная борозда
шириной 0,6 -- 0,7 миллиметра. На теле кровоподтеки, которые дознаватели
сразу не обнаружили. Ссадины и ушибы. Переломов и трещин кости, на первый
взгляд, нет.

В квартиру вошел мужчина лет сорока пяти, высокого роста, крупного
телосложения, похожий на выбившегося в люди рэкетира. На нем было дорогое
фланелевое пальто синего цвета, небрежно перехваченное поясом, начищенные до
блеска ботинки. Тряхнув светло-русым коротким чубом, он засунул руки в
карманы.

Братченко и Устинов, встречавшие его, провели его в ванную. Там все в
той же позе, но уже прикрытая белым махровым халатом, еще находилась его
убитая жена.

-- Узнаете, Виктор Степанович? -- немилосердно спросила из-за его спины
подошедшая с сигаретой в зубах Серафимова. -- Ваш труп?

Мужчина, обернувшись, молча пожал руку следователю, потом подошел к
убитой, протянул лапищу к ее белокурым волосам, отогнул ее голову назад и
небрежно отбросил обратно.

Серафимовой стало стыдно за ту разновидность людей, к которой, по всем
внешним данным, относилась и она, -- за женщин.

Закусив губу, Виктор Степанович набрал номер мобильного. Когда ему
ответили, он тоном, требующим беспрекословного подчинения, стараясь не
сбиваться на блатной жаргон, на котором в последние годы стало модно
изъясняться и в высших эшелонах власти, и в творческих организациях,
проговорил:

-- Я в районе Солянки. Потом перезвонишь, узнаешь, как доехать. Берешь
ребят, приезжаешь и упаковываешь эту сучку... Да, ее. Потом действуешь, как
сочтешь нужным... Мне все равно... Так, я сказал. Больше меня по этому
вопросу не беспокоить. Да, тут оперативники. Согласуй с ними все вопросы.
Деньги оставляю у них.

-- Труп вашей супруги мы отправим в морг на экспертизу... -- начала
Серафимова, но Похвалов перебил ее, рявкнул: мол, ему это неинтересно.

-- Вы понимаете, что ведете себя неразумно? -- спросила Серафимова. --
Ваше ожесточение наводит...

-- У меня алиби, -- снова рявкнул Похвалов, -- а эта картина... меня и
мое ожесточение, кажется, оправдывают!

-- Да, да, -- Серафимова кивнула. -- Скажите, у вас есть предположения
насчет убийства вашей жены и Адольфа Зиновьевича Финка?

-- Нет.

-- Как провела сегодняшний день ваша жена?

Похвалов ухмыльнулся:

-- Как видите.

Серафимова поняла, что Похвалов в шоке, просто этот шок выражался
довольно своеобразно. "Вы свободны", -- сказала она и предложила ему завтра
прибыть к ней для дачи показаний.

Он оставил пачку денег на тумбочке, в спальне, лишь мельком взглянув на
труп Финка. Того как раз в это время укладывали на носилки, и
расчувствовавшаяся Евдокия Григорьевна, которую позвали опознать хозяина,
склонилась над бездыханным телом, глотая слезы.

-- Простите, что приходится заставлять вас смотреть на это ужасное
зрелище, -- тихо произнесла Серафимова.

-- Э, милая. Разве в этом дело? Мне во время войны в таких операциях
приходилось ассистировать, тебе и не снилось. Хотя и вам достается. Жалко
человека. И откуда только такие звери берутся?!

Виктор Степанович, пропустив носилки вперед, вышел из квартиры.

-- Железный мужик, -- выдохнул Братченко, -- как премьер-министр
какой...

-- Как ты его нашел? -- спросила Нонна Богдановна.

-- Через справочную МВД. Знаете, кто он? -- Братченко выдержал паузу и
самозабвенно, многозначительно воскликнул: -- Депутат Госдумы!

Когда Серафимова, разбитая своей нелегкой мужской работой, поручив
Братченко и Княжицкому самостоятельно сдать дежурство, закончить с
протоколами и опечатать квартиру, спустилась на первый этаж, прошла
прокуренный мрачный вестибюль по направлению к выходу, дверь подъезда
неожиданно открылась, и следователя ослепила яркая вспышка. Психика ее
выдержала, чтобы не дать очередной отбой всему организму, но мозг мгновенно,
еще в то время, когда резко распахивалась дверь, обработавший информацию как
"Опасность", скомандовал: "Ложись". Серафимова быстро пригнулась, но, подняв
голову, увидела перед собой сначала силуэт, а затем, когда глаза пришли в
норму, -- и самого мохнатого переростка в джинсовке с фотоаппаратом в руках.
Она, вдруг ставшая сухонькой, скривленной в дугу старушен-цией, с белым
каменным лицом подошла к корреспонденту, по-шапоклячьи вывернув голову, и,
глядя куда-то в нагрудный карман на его куртке, скомкала эту куртку в своем
кулачке и сказала следующее:

-- Если ты сейчас, жук навозный, не унесешь свою вонючую задницу с
места оперативных действий, я завтра пришлю в твою мухобойную газету на
исправление человек двадцать пятнадцатисуточников. Они тебя исправлять
будут, -- уже миролюбиво добавила она.

-- А че?! Че я сделал-то? Я здесь живу! Я журналист Копытов.

-- Прикуси язык!

-- Понял, Нонна Богдановна. Не дурак. Только, Нонна Богдановна, я живу
тут...

-- Слушай, не держи меня за идиотку.

-- А я и не держу, -- спошлил журналист, -- я вообще вас ни за что не
держу.

-- Прочь с дороги, нечисть.

-- Только, Нонна Богдановна... Там еще две машины с телевидения. Они
все ваши звонки в оперативную часть по рации перехватывают. Вот и прознали.

-- Эти хоть по рации, а ты точно -- на запах летишь, папарацци! --
Серафимова сплюнула и через черный ход вышла во двор дома.

Ей удалось незаметно в темноте пробраться к машине, и та с победным
скрежетом рванула мимо ожидающих телерепортеров.

-- Заказное? -- спросил Володя, водитель, весело управляясь с
автомобилем, словно это была лодка, а под ними -- не Разгуляй, а упругие
волны горной речки.

-- Вряд ли, на деловые разборки, слава Богу, теперь с топориком не
приходят, -- Серафимовой нравилось, что Володя хочет быть в курсе всех
событий, чтобы в случае чего оказаться полезным. -- А с другой стороны, на
месть обманутого мужа тоже не похоже.