него сидел белый попугай. В самый разгар торжественного шествия он осмелился
меня остановить:
шедшие позади мужчины и женщины приблизилась и окружили меня. На их лицах
читалось напряженное ожидание.
женщины и дети - покинули свои жилища. Меня представили публике, и я должен
выступить.
присутствующих. В голове у меня вертелись традиционные формулы обращения:
"Леди и джентльмены... Сограждане... Товарищи... Друзья... Римляне и
соотечественники..." Вместо этого я сказал:
местном языке, вызвав довольный смех у аборигенов. Я сразу проникся
уважением к попугаю. Попугаи, понимающие английский язык, никогда не
производили на меня впечатления, но попугай, говорящий на непонятном для
меня языке, показался мне замечательной птицей.
устного экзамена. Он глубоко задумался. Мужчины и женщины наблюдали за ним,
приоткрыв рот, словно этот экзамен был крайне важным для всех них. Юноша
начал перечислять названия деревьев, выговаривая слова медленно и отчетливо
и глядя в одну точку. Он закончил перечисление с довольным видом, уверенный,
что справился со своей задачей. Все улыбались. На каждом лице отражались
облегчение и гордость. Я понял, что должен похвалить островитян.
называются деревья, растущие в их местности. Но они знают только одно-два
названия. А этот парень перечислил много названий. Значит, он интересуется
своим островом. Он мне немало рассказал о Баду.
приносят плоды? - спросил я у юноши.
сразу же поспешила к соседнему дому и вернулась с полными пригоршнями
красных плодов величиной со сливу. Люди расступились, пропуская девочку. Она
протянула плоды парню, а тот положил их мне на ладонь.
жители деревни обступили меня теснее, я понял, что им хочется, чтобы я
отведал плодов.
похвалил их, как они того заслуживали.
дружелюбно смотрели друг на друга. Я спросил, какие животные водятся на
острове. Упомянули опоссума, и кто-то сказал, что у одной из женщин есть
ручной опоссум.
Меня повели к ее дому.
с изумлением поглядела на нас. Ей объяснили, что белый человек хочет
посмотреть на опоссума. Опоссума не оказалось, он находился в соседнем доме.
Ребятишки помчались туда, движимые одним желанием - показать мне зверька.
другом. Судя по их лицам, речь шла о чем-то важном. Потом два аборигена
побежали в соседний дом и возвратились оттуда со старым, расшатанным стулом.
Один из мужчин опустился на колени и поддерживал неустойчивую ножку стула,
пока я не уселся.
Зверек щурился от солнечного света и медленно поворачивал голову, словно
пытаясь разобраться в новой обстановке. Похвалив опоссума, я передал его
мальчику, и тот осторожно унес зверька.
собрались возле меня. Те, кто был ближе к моему стулу, сели на песок,
скрестив ноги. Другие уселись на земле за ними, так что в конце концов мои
слушатели расположились рядами, как в театре. Несколько минут они
устраивались поудобнее, затем наступила пауза. Все лица повернулись в мою
сторону.
деревьев и не в опоссуме; наступил момент, когда я должен был как-то
вознаградить жителей деревни за проявленный ко мне интерес.
дальше, и тут заметил старика, который протискивался вперед из последнего
ряда. Он решительно шагал через сидящих и сел прямо напротив меня с таким
видом, точно ему предстояло увидеть что-то очень интересное. Он приоткрыл
рот; его губы готовы были сложиться в улыбку, задрожать от волнения, сжаться
от гнева... Это лицо было инструментом, на котором я мог играть словами.
о себе, да?
себе, чтобы не разочаровать старика.
аборигенов и овладеть их вниманием! В последующие месяцы я извлек из своего
открытия все возможное. Я и прежде всегда старался чем-нибудь заинтересовать
аборигенов и тем самым создать подходящую обстановку для обмена мнениями и
завладеть их доверием. Я добился этого своими рассказами.
а темнокожему приходится ждать, пока ему не встретится рассказчик.
сценку или пережить волнующий эпизод, если рассказчик хорошо владеет словом.
Каждый нюанс, каждый оттенок значения, необходимые для того, чтобы придать
повествованию максимальную силу воздействия, зависят от слов - многих тысяч
слов.
рассказчика. Когда рассказывает темнокожий, он полагается больше на жесты,
мимику и интонацию, чем на слова.
известной вялости устного рассказа. Выступая перед белыми, я всегда
испытывал потребность в более свободной жестикуляции. И вот, выступая перед
темнокожими, я почувствовал себя освобожденным от всякого сдерживающего
начала. Тут я не боялся предстать в смешном свете. Я мог бы кататься по
песку, если бы это потребовалось для раскрытия содержания рассказа, и никто
бы не удивился.
изумления, гримасничал, придавал лицу мрачное, страдальческое выражение... В
результате я безмерно наслаждался собственным выступлением.
старик не спускал с меня глаз. Время от времени он бормотал "да, да",
сопровождая эти слова кивком своей красивой головы, увенчанной, белоснежной
шапкой вьющихся волос. Его интерес к моему рассказу подтверждался и глубоким
вниманием, с каким он меня слушал.
протянул ему. Он выхватил фотографию у меня из рук и одобрительно
присвистнул.
на мою. Моя жена тоже красивая.
рук в руки, причем мужчины присвистывали, а женщины рассматривали ее
критически.
шевелясь. Вдруг я почувствовал, как на мою руку легла маленькая, легкая, как
лист, ладонь. Обернувшись, я встретился взглядом с девочкой лет пяти,
которая испуганно отдернула руку.
снова почувствовал прикосновение ее ручки, но стоило мне оглянуться, и она
опять ее отняла. В третий раз я наклонился к ней и шепнул:
просияло. Она отняла руку, только когда я кончил рассказ и встал.
Аргана. А как зовут тебя?
мне хочется поговорить с Мадуа, простились с нами и разошлись. Мы с Мадуа
пошли по широкой тропинке к группе пальм.